Fata Morgana

» На улице 8 ноября 2019 года. Вирус ханахаки охватил всю землю и по последним показателям, количество погибших и пропавших без вести составляет около 720000000. Мы. Мы почти вымерли. Держитесь друг друга и дай Боже вам… Пережить это. До связи.»

Гребаное последнее сообщение от властей. Двуличные мрази, спасающие свои шкуры, пока человечество, или его остатки, пытались выжить в блядском хаосе. Люди разбились на кланы, как только запахло жареным. И мужчина не то, чтобы в восторге от этого, но выбирать не приходится. Семью ему заменяют три грёбаных бессердечных мудака, которые нашли друг друга на обочине трассы до Москвы. И, честно, они не такие уж и друзья. Просто пытаются выжить и пока им это удается, они будут вместе. Звучит ублюдско по-геройски. Марк не хотел быть героем, но когда старик поджигает их старый дом, со всей техникой, что они сюда стаскивали годами, смирение приходит в его сердце. Если нельзя убежать, Марк пойдет на встречу. Они останавливаются на неделю на крыше старой хрущевки, откуда их не заметят чистильщики и точно не достанут, потревожив сон, механические твари. Чистильщики… Пиздец. Как люди до этого докатились? Как МЫ к этому пришли? Гребаная группа зачистки тех, кто выжил. Они не брезгуют человеческим мясом — их добыча — всё, что может быть хоть как-то пригодно в еду и для ебли. Короли помойки, не иначе. Марк сплевывает густую черно-бурую кровь на сырой бетон крыши. Не страшно умирать от туберкулеза. Честно, по секрету, ему блять, уже хоть от чего-нибудь сдохнуть. Но профессор качает головой. Чертов старый смышлёный ублюдок, который все знает и понимает. В его глазах много холода и спокойствия, как у палача на плахе. Марк уверен — он в любой момент может вспороть брюхо каждому из его «отряда» — жалкого подобия группы выживания, которая нужна старику лишь потому, что каждый здесь мнит из себя героя постапокалиптики. Хуёво. Слюна мешается с дождевой водой и закручивается в причудливый узор. Чертова Россия. Все серое и тусклое и хер его знает закат сейчас или рассвет. Мужчина устало поднимает голову и смотрит через подвешенные пакеты с рыбой на горизонт, скрывающийся под насаждением расчесок и хрущёвок. В лабиринте коррозийных сваек неподалеку мелькает фигура девушки. Эта несостоявшаяся модель думает, что если она последняя девушка на земле, то все мужчины будут ее. Да хоть последняя, все равно шлюха. Мерзко. Героиня романа о конце света. В конце ее обязательно должны хорошенько выебать? Не так ли? Марк точно не знает, но трахает он ее жёстко. Настолько, насколько позволяет узкое пространство между стеной и парапетом крыши. Толчок ещё толчок, она так сильно стонет, что хочется свернуть ей шею, чтобы заткнуть наконец нахрен. Бесит. Настолько сильно бесит ее невъебенная уверенность в себе, что мужчина едва сдерживается, чтоб не перекинуть ее через металлический каркас парапета. Хули, соскользнула. Он обильно кончает в нее и, даже не удосуживаясь вытереться, просто застёгивается и уходит. Хуевое настроение для хуевой шалавы в хуевый день. Разве это не мило?  — Не обрюхать, смотри. — Хрипло смеётся старый дилер, мнивший из себя наркобарона в былые времена. Его жирные сальные волосы были зализаны в узкий хвост, а лицо лоснилось от самодовольства. Набить бы это склизкое ебало.  — Не переживай. Единственным брюхатым останешься здесь только ты. — Сквозь зубы цедит Маркул, надевая на себя обмундирование. Хотя, это слишком громко сказано: пара ножей в сапоги, сумку для добычи на спину, да автомат в руки.  — Ты на дежурство? — Профессор смотрит на него поверх старой книжонки из своего угла под самодельной крышей. — Не забудь про комендантский час. Марк сплевывает, пропуская это мимо ушей. Ебаный час, объявленный властями перед их падением и использующийся чистильщиками, чтоб карать всех подряд. Будто в другое время, они этого не сделали бы. Хотя, блять. Это все же лучше, чем сидеть с этой клоунадой и ждать, пока их рыбоферма принесет достаточно батареек для детонатора. Какого хуя животные могут жить с этим вирусом? Ебаные животные и ебаная болезнь. Твари носят в себе мало батареек и поэтому, их нужно собрать как можно больше. Это нужно профессору для создания большой бомбы. Как он говорит — мы спасём планету. Но, по мнению Марка, нам пиздец в любом случае, что уже рыпаться. Сам вирус появился относительно неожиданно. Одни говорят, что разносчик его прилетел из космоса, другие утверждают, что это проклятье, третьи — что военная разработка. Маркул же считает, что это ебаные япошки со своим искусственным интеллектом и стремлением к чувственности. Он даже в одной книге профессора узнал название похожей болезни — ханахаки. Только от нее цветы в лёгких растут, а не ебаные стимпанковские хуевины. Хотя, по версии профессора — на ежегодном консилиуме, где и был представлен искусственный интеллект, который мог размножаться путем создания своих микрокопий. Это должно было лечить разные болезни, помогать в быту, или ещё какая ванильная хуйня. В итоге, робот решил, что мир очерствел и забыл о любви, и тогда…Тогда появился и вирус, и его разносчики. По факту, все мы заражены и только те, кто не испытывает любви выжили. Мир мудаков, не иначе блять. Робот, кстати, сейчас в Финляндии. Он огромен. По крайней мере, так было полгода назад — потом телек перестал ловить сигнал и во всем мире пропало электричество. Даже ни на одной радиоволне не было проблесков жизни. Маркул слушал его часами, прокручивая колёсико туда-назад в надежде на что-то. Хуй его. Выживших нет. В мире только четверо бессердечных уебков и чистильщики. Пиздец. Говорят, Надежда умирает последней. Что блять делать, если она уже сдохла? Что теперь? На дороге шум и Маркул слишком поздно опоминается, замирая посреди полуразрушенной пустой улицы и невидяще смотря вперёд на приближающийся танк чистильщиков. «Блять.» проносится в голове, но сильные руки хватают его за шкирку и резко затаскивают под обломки на обочине.  — Ищите, здесь кто-то был.-- Кричит зычным басом какой-то мужик, пока люди спрыгивают с танка и бегут к месту, где недавно мелькала тощая фигура. Огромные голубые глаза смотрели прямо в широко распахнутые от удивления глаза юноши, а обрамляющие их пушистые длинные ресницы слегка подрагивали от участившегося дыхания парня.  — Он, наверное, побежал вперёд. — Кричит кто-то прямо над ними и топот ног стремительно удаляется дальше по дороге, а за ним следует хруст обломков домов под мощными гусеницами танков.  — Ты безбашенный. — Смеётся незнакомец, отпуская лицо Марка и перекатываясь на спину, лежа рядом с парнем. Только сейчас юноша понимает, что спаситель все это время лежал на нем и дышал прямо ему в губы, придерживая за лицо, чтоб парень не паниковал. От этих мыслей у юноши неожиданно твердеет в штанах. Пиздец.  — А ты — больной. — Выплёвывает Маркул, нахмурив брови и наблюдая, как мужчина рядом устраивается поудобнее на камнях.  — С чего бы это? — С искренним удивлением уточняет мужчина, с неподдельной добротой в глазах рассматривая парня. Его взгляд цепляется за копну белых растрёпанных волос и острые черты лица. Красивый юноша — решает для себя мужчина, кивая сам себе.  — Ну, а кто в апокалипсис спасает шкуру другого? — Кривится Марк, выглядывая из под бетонного блока наружу. На небе смеркается и, черт возьми, как прекрасно небо. Тучи растянулись в разные стороны, оголяя кусочек надежды, показывая Млечный путь и несколько созвездий.  — Ну, судя по всему — я. — Задорно смеётся мужчина, поворачивая голову на парня и протягивая ему руку. — Я Мирон. Можно просто Мир.  — Бахвальство — так себе качество. --Скептично кривится Марк, но руку пожимает. — Маркул.  — Будем знакомы. — кивает Мирон, и улыбается. Черт. Как давно Марк не видел обычной искренней улыбки. Даже странно как-то, но вовсе не не по себе. Наоборот, Мир вызывает чувство… Безопасности? — Ты голоден? Вопрос выбивает из колеи и Маркул просто хлопает ресницами, не понимая контекста. — Я могу тебя покормить. В животе урчит. Марку слишком стыдно, ведь старик не дает им есть карасей, а кроме этого, у них еды почти нет. От рыбы Маркула уже порядком тошнит. Мирон смеётся. Чувак, видимо, под кайфом, но это не мешает ему ловко выскользнуть из под обломка и протянуть парню руку.  — Тут недалеко мой дом. — Кивает куда-то в темноту Мирон, перехватывая кортик и пригибаясь. — Иди тихо за мной. Его голос успокаивает и убаюкивает парня, и он идёт за худой фигурой в темноту, все дальше и дальше уходя с маршрута.  — Мы на месте. Почти. — Улыбается Мирон, поглядывая на запыхавшегося парня через плечо.  — Нам наверх? — Уточняет юноша, поглядывая на погнутую чугунную дверь.  — Угадал, Маркуша. — Тихо смеётся Мир, взбегая все дальше. — Я первый.  — Эй. — Марк слегка офигевает от наглости и детского азарта в голосе, но бежит следом, едва успевая за мужчиной. — Когда я разрешал тебе меня так называть?  — А нужно разрешение? — Уточняет Мирон, задорно хохоча и приостанавливаясь перед выходом на крышу. — Готов? Маркул готов. Маркул готов ко всему, что ему предложит Мирон, потому что устал от этого мира и, черт возьми, это первый человек, похожий на что-то… Что-то стоящее? Светлое? Парень еще не определился, но у Мирона теплые руки и он кормит его вкусным вяленым мясом. Сейчас это самое вкусное, что он ел за последние… Да блять. За последние пару лет уж точно. Марк жадно ест, а Мирон просто смотрит. В тусклом свете свечи в его глазах пляшут черти и Марку они нравятся. Прыгай в мои омуты, ты нравишься моим бесам. Ахах. Смешно сказать, но Маркул не собирается уходить. Ему нравится как мужчина ненавязчиво гладит его по колену, как трогает его руки и как мелко дрожат его пальцы. Он с упоением наблюдает за тем, как из приоткрытых губ вырывается неразличимый страстный шепот, как дыхание опаляет тонкую бледную кожу шеи. Ему не было так хорошо уже давно: он отсасывает ему, жадно сглатывая и облизывая мужчину. Ему нравится наконец-то быть чьей-то сучкой, пиздец, как он этого ждал. Ему нравится как стонет мужчина, откидываясь назад и упираясь затылком в стену. Нравится насаживаться на его член, а потом, когда Мирону это надоедает, нравится с упоением подмахивать бедрами.  — Я встречу тебя на том же маршруте. -- Кивает Мир, провожая удаляющуюся фигуру взглядом. В предрассветном мареве сложно понять эмоции человека, что только что скрылся под люком ведущим с крыши, зато Мирон чувствует, что внутри щёлкнула первая шестеренка. Ему кажется это забавным и даже эпично-драматичным. Он знает, что Марк этого стоит. По крайней мере, он в этом уверен. Марк готов согласиться. Это даже мило. Они лежат на холодной крыше и с неба ебашит мелкий осенний дождь, а небо… Небо безоблачное и чистое. Чудеса природы, которая наконец избавилась от бесконечного зуда из-за человеческого педикулёза. Звезды. Мир считает звёзды, пока Марк лежит у него на груди, поглаживая руку мужчины, которую он крепко прижимает к сердцу .  — 975…976…977…978! Я заебался. — Устало смеётся мужчина, раскидывая руки по бокам от себя.  — Хочешь, отсосу? — Вскидывается Марк, заглядывая прямо в бездонные голубые глаза, в которых утопают все 978 насчитанных им звёзд. На его лоб сползают белые пряди и Мирон их нежно поправляет, вплетая пальцы в растрепавшуюся шевелюру и осторожно притягивая к себе.  — Нет. — Выдыхает он в самые губы юноши, заставляя толпу мурашек пробежать до самых кончиков пальцев. — Сейчас я хочу тебя поцеловать. Шестерёнка в груди Мирона щелкает, как сумасшедшая, заставляет импульсы бежать по проводам в конечности от чего руки заметно дрожат. Их теплые руки сплетаются и Марк забывает обо всем. Блядская ночь, блядский дождь, блядский мир, все теряет значимость. Пиздец. Марк не хочет этого делать. Марк не сука. Он, блять, не посмеет. Руки сами тянутся к шее мужчины и через секунду Маркул отстраняется, нависая над Миром и душа его обеими руками.  — Я. я… я люблю тебя. — Без капли злости сипит мужчина, и как всегда, блять, эти добрые глаза. Пошел нахуй. Пусть весь мир идёт нахуй со своей любовью. Сука. Марк сильнее сжимает пальцы и с облегчением выдыхает, слыша хруст позвонков. Луна, звёзды, ночь, промозглая паршивая крыша и дождь хуярит прямо в ебало. Пиздец. Как дотащить это тело профессору…  — Молодец, Маркуша, — от этого прозвища он кривится и опирается на металлические дверцы холодильных камер морга. Все измазано кровью, свет мигает и пора бы появиться маньяку, но самая страшная тварь здесь он. Пиздец. — Ты правильно сделал. Мы избавим мир от грязи чувств вместе. Не найдя скальпеля, профессор режет осколком стекольной рамы из какого-то совкового подъезда. Как сказал бы Мирон — парадного. Как сказал бы Маркул — пошел нахуй. Они даже не удосужились закрыть ему глаза и сейчас эти голубые стеклянные омуты в обрамлении пушистых ресниц смотрели в никуда: через потолок, мерцающий свет люминесцентного фонаря, этажи, бетонные плиты, просто на небо. Сука, там ничего нет. И звёзды твои, Мирон, хуйня. Иди нахуй. Слышишь? Пошел ты нахуй со всей своей добротой. Маркул не может смотреть на вскрытую грудную клетку и на белеющие ребра, раскуроченные во все стороны. Профессор тащит кишки, выковыривая из них провода. Фу.  — Блять. — Шипит Маркул, пошатываясь, припадая к дверце машины и с усилием ее открывая, заваливается на переднее сидение. Только что, в багажник они закинули бомбу, к которой подключен главный аккумулятор — тело Мирона. Пиздец. Куда он смотрел, пока Марк нес и заталкивал его тело в авто? В самую блядскую душу, не иначе. Так умел только Мирон — смотрел, блять, в самую суть проблемы и видел всю твою гнилую душонку, и всё твоё подлое уебищное нутро вываливалось перед ним и он смотрел. Заглотить. И все равно любил… Блять.  — Хули ты палишь? — Маркул злится. Он не может понять, что его бесит и от этого ещё хуёвее. Боль. Острая, за грудиной и невозможно дышать. Ржавый механизм шестеренки издают скрипучий первый щелчок, и парень заваливается на одно колено. В то, что он только что чувствовал сложно поверить, поэтому, как только боль за грудиной отходит, он садится параллельно рулю, чтоб хоть крохи сумеречного света попали на руку и с опаской снимает бинты, раздвигая края раны, полученной пока он тащил Мирона. — Блять. — Ещё раз четко повторяет он, кривясь и шипя: вместо пульса по сосудам, по проводам под кожей бежит импульс. Дааа, Мирон, ты был прав. Ты — Мир. Ты блядский чертов самый прекрасный Мир, который Маркул обменял за гроши на это убогое подобие постапокалипсиса. И вот оно — наказание за богохульство. Так бестолково сдохнуть, мда.  — Готов. — Тихо кивает Маркул, апатично рассматривая дорогу. Он в проводах и все в проводах. Они одна большая бомба, которая должна снести эту чёртову машину к чертям. Мир, мне жаль. Все звёзды, что ты насчитал — твои. Нахуй их. И нахуй меня. Ты единственное, что было действительно ценно в этом проклятом мире. Прости, что не оценил. Пиздец. Я не верю, что люблю, но, блять. Прости мне, и я буду извиняться кучу раз. Я знаю, что ты не в обиде на меня. Просто… Блять. Даже если мы встретимся, даже если жизнь после смерти существует и ты умер не напрасно, я не смогу смотреть в твои глаза, помня, как променял каждую из 987 звёзд на нашем лоскуте неба, твоих звёзд, на грёбаную эфемерную иллюзию спасения от старого шизофреника. Я убью себя. Я обещаю, ради тебя. Мой мир.