Адъютантка

Она прекрасно помнила тот день, когда Драко Малфой стоял перед ней и просил помощи. Она была удивлена, ведь Малфой никогда раньше этого не делал. Но вовсе не от того, что ему всё доставалось даром или насилу, как думали многие. Это было что-то в его крови. Малфои всегда со всеми своими делами предпочитали справляться сами. Но иногда случалось такое, что в силу тех или иных причин уже не могли. Тогда они тщательно выбирали кому адресовать просьбу, и в тот день, услышав, что у Драко к ней дело, Пэнси почувствовала насколько младший Малфой доверяет ей. Это произошло в их последнюю школьную осень. Тот год принёс магическому миру много событий, о которых потом были написаны сотни книг и научных трудов, трактующих, исследующих, предлагающих версии. Но тогда шёл только 1997 год, и ученики рождали версии, за что, пускай старосте, но всё же такой же ученице, как они, Пэнси Паркинсон, так внезапно разрешили в любое время покидать Хогвартс. До этого таким правом из всех учеников пользовался только Малфой. Но причину его привилегий знали все — он был единственным Пожирателем смерти среди учеников и то, почему он покидал школу, почти каждый раз можно было узнать на следующий день с главной страницы «Ежедневного пророка». Почему такая честь была оказана Паркинсон, было непонятно. Она могла совершенно внезапно встрепенуться прямо во время урока, подскочить и, извиняясь, покинуть учебный класс. Слизеринцы говорили, что иногда, чертыхаясь и натыкаясь в темноте на всё, что только можно, она покидала комнаты факультета даже глубокой ночью, чем вызывала недовольство разбуженных соседок. В том, что это было как-то связано с Малфоем, не сомневался никто, но и никто толком не знал как именно. Пэнси Паркинсон хорошо помнила тот момент, когда Дафна осторожно постучала по резному столбику кровати, привлекая внимание подруги, и передала, что Малфой хочет о чём-то поговорить с ней и ждёт её в гостиной. — Хорошо, я иду. Она тогда закрыла книгу по травологии, которая так увлекла её в последний месяц, и спустилась вниз, не зная чего ожидать. Последний раз по-настоящему разговаривали они около года назад. Это было неловко, смешно, странно и тепло одновременно. Несколько месяцев они почти всё своё время проводили вдвоём: им нравились романтичные глупости вроде рисования пальцами кружев на коже запястий другого, разговоры ни о чём и обо всём сразу, еле запоминающиеся от точности и нежности поцелуи, рисунки на полях книг друг друга и невозможные, но такие реальные в те мгновения фантазии о будущем и прошлом. И в один день всё закончилось. Они шли по коридору Хогвартса, и Пэнси внезапно засмотрелась на какого-то незнакомого ей когтевранца. Тот шатен вызвал внутри слизеринки такую нежность, которую она до этого испытывала только к Драко. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что произошло, повернуться к Малфою, боясь, что он заметил, и увидеть, что он смотрит на неё ровно таким же растерянным взглядом, как и она сама. Драко также надеялся, что Пэнс не заметила, как он засмотрелся на Асторию. И поймав перепуганные взгляды друг друга, они вместе разразились смехом, но отложили этот разговор до вечера. После ужина они засели в одном из пустынных коридоров верхних этажей и, неловко посмеиваясь, смущаясь и отводя взгляды, ещё раз уверились в том, что это время отношений в их жизни закончилось. Поцеловавшись в последний раз и не почувствовав ничего особенного, они в этом убедились. Им вдруг почему-то стало не о чем говорить и, вернувшись в тот день в гостиную, они разошлись по разным сторонам жизни почти на год до тех пор, пока Дафна не постучала по столбику кровати Пэнс. — То, о чём я хочу попросить это слишком много, чтобы я надеялся, что ты согласишься, но обратиться мне больше не к кому. За последние несколько месяцев и без того тонкий и белокожий Малфой сильно похудел, ещё больше побледнел и осунулся. От отца Пэнси знала, что из всех заклятий тёмной магии три самых страшных называли непростительными не только потому, что они наносят столь сильный урон по адресату, что простить это невозможно, но и оттого, что человек, который их накладывает, никогда не сможет простить этого самому себе, и у него будет только два выхода: либо отказаться от своих чувств, либо умереть. Драко Малфой не хотел ни того, ни другого. Он любил жизнь, он любил наслаждаться ею. Он прекрасно понимал, что пока ещё не был достаточно опытен и умён, чтобы делать окончательный выбор, и, возможно, отчасти поэтому, он пытался как мог отсрочить тот день, когда ему всё же придётся проводить пытки с абсолютно холодным взглядом и сердцем. И на это уходили все его силы. Он почти не ел, спал рвано, постоянно ощущал себя разбитым и потерянным, хоть и старался не показывать этого. Ему нужен был кто-то, кто позаботился бы о нём. Кто-то, кому он бы смог доверить своё усталое, растерзанное кровавой службой Хозяину, тело. И Пэнси Паркинсон была единственной, кому он отдал бы самого себя. — Я прошу тебя стать моим адъютантом. Сердце Пэнси подскочило куда-то под подбородок. Это была простая и очень старая магия. Любой ребёнок, родившийся в достаточно состоятельной магической семье, первые несколько лет своей жизни был связан этим заклятием с кем-нибудь из домовиков. Зачарованный эльф чувствовал всё, что и его маленький хозяин или хозяйка, знал, когда ребёнку пора есть, когда ему холодно или одиноко. Поэтому магические дети росли не зная тревог, болезней и наслаждались жизнью как только могли, вплоть до того момента, когда начиналось половое созревание. Человеческие перепады гормонов для домовиков становились почти всегда смертельными, но для людей были вполне безопасны. История знала сотни примеров правителей и полководцев, которые этим пользовались, выбирая себе адъютанта, который чувствовал всё за них, спасал от крайностей и зачастую служил голосом интуиции. У заклятия было одно «но», которое Драко и имел ввиду, говоря «слишком много». Это было время. Никто не мог предугадать сколько именно заклятие будет держаться и от чего это зависит. У домовиков оно могло действовать от трёх до десяти месяцев, что, собственно, и спасало их жизни, но для людей самый короткий из известных сроков был около десяти лет. Малфой стоял у окна пустого класса, где они когда-то, казалось уже сотню лет назад, играли в шахматы, швыряясь съеденными фигурками друг в друга. Оперевшись спиной на подоконник, он внимательно вглядывался в каменную кладку пола и боялся поднять глаза на Пэнси. А она смотрела на него. Внимательно и упруго. Смотрела и точно знала, что если сейчас не согласится, то ещё не больше полугода и Драко умрёт. Она почти физически ощущала, что ему нужна была опора, что ему нужен был друг. Был нужен настолько, что он решился попросить. Но даже сейчас, прося об этом, он ни на что не рассчитывал, не давил, не угрожал и не уговаривал. Он озвучил ей своё желание и отступил, давая право принять решение настолько самой, чтобы они оба чувствовали свободу и независимость её выбора. — Если ты захочешь подумать, я буду рад даже этому. — Хорошо. — Тогда скажи, как примешь решение, — Драко, всё ещё не поднимая глаз, оттолкнулся от подоконника и направился в сторону двери. — Хорошо, в смысле, что я согласна. Драко поднял удивлённый, шокированный и обрадованный одновременно взгляд. Он на секунду открыл рот, а потом в два шага оказался рядом с Пэнси и обнял её так сильно, как только смог.

***

С тем, чтобы чувствовать всё на двоих, Пэнси освоилась достаточно быстро. Уже через пару недель она привыкла готовить две чашки чая и брать два пледа, потому что не могла различить, когда было холодно ему, а когда ей. Иногда она вскакивала просто от того, что ощущала его одиночество, и тогда в мгновение оказывалась рядом. Она знала, чувствовала, где располагается шрам каждого его круцио, закрывала их, залечивала своими ладонями. По какой причине Пэнси Паркинсон получила такие привилегии, не было неизвестно никому в школе, кроме Драко, Пэнси и директора, который и связал их этим заклятием. Школьная молва очень быстро приписала их связи эротический характер, особенно, когда выяснилось, что периодически Пэнси покидала ночью свою кровать и проскальзывала под балдахин к Малфою. Но ни Пэнси, ни Малфоя эти слухи не волновали. Они просто не могли по-другому. Малфой, конечно, уже в какой-то степени привык к своим миражам, которые, словно дементоры, не давали ему покоя, а вот Пэнси за эти недели достоверно узнала, что всё равно не сможет уснуть до тех пор, пока не положит руку ему на предплечье и не почувствует, как кошмар отступает. Влечение же Малфоя она впервые почувствовала только на третий год. И особенно приятным оказалось то, что оно было по отношению к ней самой. Семья Малфоя знала и хранила за семью печатями то, чем были связаны Драко и Пэнси, и относилась все эти годы к ней как к своей дочери, зная, что половина её желаний это на самом деле желания их сына. В тот день Паркинсон сама проконтролировала, как домовики приготовили их пятичасовой чай, который то ли ей, то ли Драко уже невероятно хотелось выпить. Она отлевитировала поднос на небольшой столик у камина в комнате Малфоя и ощутила одновременно пристальный взгляд ей в спину и сжимающее чувство внизу живота, и резко обернулась. Он смотрел на неё с заигрывающим, волнительным ехидством. Он знал, что она знает. Она знала, что он знает, что знает она. Смысла отрицать не было. Пэнси развернулась и подошла к нему. Скинув туфли, она уселась на него верхом и взяла лицо Малфоя в свои руки. Его пальцы в то же мгновение оказались у края юбки, на её бёдрах, чуть задирая и тревожа его. — Хочешь меня? — Пэнси спросила это не оттого, что не знала ответ. Она просто знала, что Малфой хочет услышать этот вопрос. — Да... — Тогда возьми. Пэнси знала, что её ждёт горячий секс в податливой мякоти ковра возле распалённого камина. Это была фантазия Малфоя, которая стала её собственной. Его руки, скользящие по бокам, его поцелуи на её груди - всё это Пэнси чувствовала с двойной силой. Она и получала, и отдавала. Она чувствовала и удовлетворение желания прикоснуться каждый раз, когда Малфой входил в неё пальцами, и удовлетворение получить его касание. Она не знала, переживал ли на этой планете ещё кто-нибудь то же самое, что пережила в этот день она. Пэнси ощущала, как хочет входить в своё собственное тело, и получала это, она стонала от своего и его удовольствия, она жаждала именно того, что получала. Она знала в какой момент хочет изменить позу на другую и каждый миг действовала синхронно с ним, и даже такая болезненная для многих потеря девственности, под властью захлёстывающего влечения, прошла для неё почти незаметно. За следующие полтора года это повторялось ещё дважды. Казалось бы, испытав подобное наслаждение, она должна желать, просить, требовать ещё и ещё, но ей не хотелось. К этому времени она совершенно перестала чувствовать грань между своими желаниями и желаниями Малфоя. Не хотел он — не хотела и она. Но когда он хотел, она могла находиться в другой части бального зала, но уже чувствовала, что хочет уйти в его комнату, и приходила туда через несколько секунд после него самого. Всё несколько изменилось с появлением Грейнджер. На одном из майских приёмов в память о трагедии второй магической войны Драко Малфой впервые влюбился, и Пэнси почувствовала это. Она ощутила это тёплое желание смотреть часами на эту копну неурядиц вперемешку с книгами. Она почувствовала, что влюбилась сама. Месяцами она отправляла от имени Драко цветы и подарки для Гермионы, пока он стоял под окнами той и добивался ответного взгляда. Было потрачено много сил их обоих, прежде чем Грейнджер впервые впустила его к себе в дом и напоила чаем, и ещё месяц с небольшим, прежде чем он её поцеловал, и она ответила. Пэнси не была там, но ощущала всё ликование Малфоя в своей груди. Она была рада за него, была рада за себя. Ещё через месяц он пришёл в свою комнату, держа Гермиону за руку, и познакомил Пэнси с ней ещё раз, рассказав всё об их связи. Грейнджер восприняла это со спокойным интересом. Она много расспрашивала Пэнси о том, как и что она ощущает, и Паркинсон отвечала ей без утайки, как того хотел Драко. Каждый раз, возвращаясь в комнату после нескольких минут отсутствия, Малфой ощущал, что взгляд Гермионы становился особенно тёплым и знающим. Он никогда не был силён в выражении своих желаний и чувств словами, но у него была его адъютант, его Пэнси Паркинсон, которая стала проводником Малфоя в их с Гермионой мир. Иногда Пэнси могла коснуться Гермионы так, как хотел он, и гриффиндорка невольно принимала эту ласку, словно это сделал Малфой. И тем сложнее Гермионе было сопротивляться им двоим. Она была слишком начитанной, она знала, что, как только девушка лишается девственности, как только открывает это ящик пандоры, она переходит в совершенно новую жизнь, когда желание быть рядом со своим мужчиной станет неотъемлемой её частью. И решится на это до того, как её мужчина поклянётся быть с ней до самой смерти, до того, как она выйдет замуж, Грейнджер попросту себе запрещала. Она изнывала под пальцами четырёх рук, но её решимость была непоколебима. Тогда, она не помнила как, но сама предложила Драко разделить его пыл с Паркинсон. Пэнси перевела жаждущий взгляд на Драко и быстрыми пальцами расстегнула пряжку на ремне его брюк. Пэнси уже несколько месяцев ощущала, как сильно Драко хотел Грейнджер, и то, что он не решался прийти за этим к самой Паркинсон, боясь оскорбить чувства и Гермионы, и Пэнси. Теперь же, когда он получил согласие обеих своих женщин, ход был за Драко. Ощущая одновременно потребность в сексе и желание предоставить Малфою выбор, Паркинсон вернулась губами к нежной коже шеи Гермионы. Она ждала, когда Драко решится и сделает шаг. В том, что он сделает его, Пэнси не сомневалась. Она чувствовала это иногда перерастающее в лёгкую манию желание Малфоя и ощущала, как это прямое разрешение и желание Гермионы дать ему разрядку взбунтовалось внутри Драко, а следом и в Пэнси. Он резким, грубым жестом схватил Паркинсон за талию и перебросил на огромный, обитый кожей, дубовый письменный стол, который стоял в центре комнаты. Его кровать была буквально в паре шагов, за спиной, но Драко хотел жёсткости, он слишком долго терпел. И он знал, что Пэнси сейчас хотела этого тоже. Как будто забыв о Гермионе, он задрал юбку Паркинсон, оголяя полушария упругой задницы, и укусил одно из них. Он сдёрнул её трусы на уровень колен. Пэнси скрестила ноги и вскинула попку. Он так хочет. Она так хочет. Драко оттянул одно полушарие в сторону и провёл головкой по налившимся кровью половым губам. Пэнси хотела трахнуться не меньше, чем он сам, и это возбуждало ещё сильнее. На какой-то миг он упёрся в клитор, от чего Пэнси жадно задохнулась воздухом. А затем медленно, трепетно, растягивая удовольствие, вошёл во внутрь. Она застонала. Темп Драко нарастил очень быстро и стал неистово вбивать Пэнси в стол, заполняя комнату её вздохами и стонами. После нескольких толчков он обернулся и посмотрел на Гермиону. Он боялся найти её обиженной, оставленной, растерянной, но обнаружил в карих глазах дымку возбуждения. Гермиона обошла стол. Она смотрела на раскрасневшиеся, залитые желанием и страстью лица Драко и Пэнси, которые бредили экстазом, но каждый раз будто бы соскальзывали с пика наслаждения, так и не достигнув его. Гермиона не знала что делает, но ощущала, что её будто течением несёт туда, где она медленно, под возбуждающиеся всё больше взгляды любовников, с упоением стянула бретельки платья, расстегнула молнию и отбросила одежду в сторону, Гермиона Грейнджер прилегла на край письменного стола и изгибаясь сняла трусики, а после развернулась и перебросила ногу через голову Пэнси. Она была такая же мокрая, как и Паркинсон. Гермиона расстегнула лифчик и спустила его вниз по краю стола. Уперевшись локтями в кожаную обивку, она пододвинулась к ним ближе. Драко и Пэнси наблюдали за её действиями, будто смотря невозможный сон. Их девочка пришла к ним, их девочка хочет быть с ними. Гермиона закусила губу и подползла ещё ближе к Пэнси. Паркинсон чуть отодвинулась назад, ощущая, что ей нужно разрешение. Это ощущала не она, это ощущал Малфой. Он хотел прикоснуться к Гермионе, хотел войти в неё, ощутить её тепло и влагу, но она уже один раз не позволила, и Драко не желал получить снова отказ. Грейнджер, словно в тумане, посмотрела на Пэнси. Паркинсон была слишком близко к возбуждённой промежности и невольно переводила взгляд от лица возлюбленной, от тех губ, что могли дать ей дозволение на экстаз, на те, чей чарующий запах она ощущала, почти утыкаясь в них своим носом. Голос Грейнджер прозвучал тихо: — Ты ведь знаешь что делать? Маленькая ладошка погладила чёрные волосы. Пэнси знала. Она впилась в нижние губы Грейнджер, высасывая всё то, чего ей, им так не хватало все эти месяцы, словно дементор, упиваясь трансом и стонами Гермионы, распластавшейся на столе. Драко чувствовал это. Каждый раз он ощущал, будто он сам высекает из Гермионы каждый новый крик, он ощущал, как, вбиваясь в Паркинсон, ведёт на вершину блаженства свою девочку, стопы которой он сейчас целовал. И когда тело Гермионы стало ритмично подниматься, предвещая катарсис, он ощутил, что вот-вот кончит. И он кончил. Три стона оргазма слились воедино: Малфоя, Грейнджер и Паркинсон. С того самого дня им всем стало очевидно, что по-другому существовать они уже не смогут. Драко не знал, как он сможет обласкать тело Гермионы одной парой рук, Гермиона не знала, сможет ли одной парой рук насытиться, Пэнси не знала сможет ли она когда-нибудь перестать хотеть Грейнджер. Да никто из них и не хотел знать. На свадьбе Драко и Гермионы Пэнси была подружкой невесты. Конечно, Джинни Уизли, а к тому моменту уже Джинни Поттер, обиделась на Грейнджер, но кому было до этого дело? Первую брачную ночь они провели втроём. Драко вбивался в стонущую Гермиону, вылизывая Паркинсон, которая в это время целовала новую миссис Малфой. Через год, к величайшей радости всех их, Гермиона забеременела, чем невольно подняла на обсуждение в их маленькой семье из трёх человек вопрос того, что и Паркинсон хотела бы завести детей. О том, что Пэнси влюбится в кого-то другого, никто из них не мог и помыслить, а исходя из того, сколько времени они проводили втроём, это было почти невозможно. Тем более молва была не на их стороне. Как ни странно, но после свадьбы Гермионы и Драко слухи о интимной связи Паркинсон и Малфоя поулеглись, хотя эти двое никогда не дарили друг другу столько наслаждения, сколько в их тройной медовый месяц. Но Драко Малфой не был бы Драко Малфоем, если бы не нашёл лазейку. Он быстро организовал свадьбу Пэнси с Грегори Гойлом, который нашёл в этом союзе свою выгоду. Он был геем, а трахаться с женщиной в угоду матери ему совершенно не хотелось. В итоге эта ложь пошла всем на пользу. Покопавшись в своём родовом древе и древе Гойлов, Пэнси нашла несколько человек с такими же платиново-белыми волосами, как у Малфоя, а значит, если ребёнок возьмёт его столь ярко выделяющийся цвет волос, то это никого не потревожит. Гермиона рассчитала наилучший день для зачатия, и в ту специальную ночь уже Пэнси Гойл была главной героиней их постели. Годы шли. Дети Малфоев и Гойлов росли вместе. И для всего магического сообщества в этом не было ничего странного: мужчины дружили ещё в школе, а женщины сильно позже. Грегори относился ко всей их многоголосой и пёстрой чехарде как к своей, не обращая внимания на то, кто была их мать - Пэнси или Гермиона, как и его друг Джек. Единственное, Поттеры с тревогой и непониманием смотрели на эту странную и немного дикую им идиллию, чуяли, что что-то тут не то, но не лезли да им и в голову не могло прийти то, что происходило на самом деле. Когда кто-то шутил о том, не ждут ли Малфои или Гойлы, что их дети породнят две семьи, когда вырастут, бывшие однокурсники в один голос, заливаясь смехом, отвечали, что это было бы практически инцестом. И, слава Богу, в конечном итоге их миновала эта участь. В своих завещаниях Драко и Грегори разделили свои состояния между теми детьми, которые были их на бумаге, но состояния мужчин были настолько велики, что разницы и вражды в двойной семье это не породило. Но до этого ещё было далеко. Сейчас был 2019 год. И Драко, Пэнси и Гермиона пытались отдышаться от очередного синхронного оргазма. Они просто не умели, не знали как по-другому кончать. За эти годы они так привыкли друг к другу, что даже засыпали каким-то странным клубком из переплетения трёх людей. Они чувствовали друг друга, они откуда-то знали, что чувствует каждый из них, хотя Гермиона, в отличии от Пэнси, не была привязана ни к нему, ни к ней. Малфой потянулся за стаканом воды и с жадностью осушил его. Пэнси проследила за этим жестом. Что-то было не так, и ей потребовалось полминуты, чтобы понять что именно. Она не хотела пить. Малфой испытывал жажду после жары их близости, а она нет. Заклятие кончилось. Ощутив подъём, она оседлала Малфоя и впилась в его губы жадным поцелуем, ощущая, что это её желание, и от этого Пэнси хотела его ещё сильнее. Её тело само подалось вперёд, нависая, вставая на колени и создавая арку между их телами. — Пэнс, кажется, хочет ещё, — Гермиона заигрывала, и это возбуждало Пэнси. Гермиона лежала на боку и смотрела, как Пэнси и Драко самозабвенно целуются. Она облизала два пальца и поднесла их к промежности Пэнси, желая усилить удовольствие возлюбленной. Та в ответ застонала и чуть повернула голову к партнёрше. — Войди в меня. Гермиона послушалась. Она встала на четвереньки и перебралась назад, где так призывно раскрыто между полушарий чуть золотистой кожи ягодиц нежились складки Пэнси. Гермиона знала, что любит Пэнси. Она нежно погладила кожу возле заднего прохода и вставила туда указательный палец на одну фалангу, одновременно входя языком во влагалище. Пэнси стонала. Она в первый раз в жизни абсолютно сама чувствовала возбуждение, абсолютно сама кончала и абсолютно сама хотела трахнуть Грейнджер. Трахнуть Грейнджер и трахнуть Малфоя одновременно. Этого она и попросила. Пэнси лежала, свесив ноги с кровати, когда Малфой входил в неё, а Гермиона языком ласкала клитор, стоя на четвереньках и получая в свои нижние губы ласки от языка и пальцев Паркинсон. И они кончили одновременно. Впрочем, как и всегда.