Август
Вот уже как около полугода я живу в деревне за городом. Здесь всегда спокойно и тихо, мало кто ходит по улицам. Для меня такой расклад — лучшее, что могло произойти. Утро моё во время каникул начиналось поздно и лениво, вставал я ближе к десяти, а то и позже, хотя всю ночь, чуть ли не вплоть до рассвета я проводил за работой. Работой, между прочим, каждый раз разной: в один вечер я мог неумолимо что-то писать, в другой — заняться рисованием, когда в третий я начинал рисовать то, что писал и наоборот. Иногда же я засиживался просто по привычке, ночь для меня всегда была легче дня. Ночная темнота, втекающая в окно, наполнялась шумом сверчков в траве и тихими нотами музыки из моего ноутбука. Кажется, я всегда слушал low-fi по вечерам. Оно заставляет меня расслабиться и полностью отделиться от своих мыслей, а после наполняет свежестью новых.Октябрь
В октябре воздух наполнялся влагой даже тогда, когда дождями и не пахло, когда по небу лишь для виду блуждали серые и грузные тучи. Листья со старой яблони неумолимо опадали каждый день, заставляя меня раз через раз выходить и сгребать их в одну огромную кучу. По ночам, когда я по летнему обыкновению выходил на улицу, этот золотой сугроб казался лесным стражем: деревянным существом, схожим на человека, что лишь укрывается плащом из листьев, не выдавая себя. Прямо рядом с домом всегда стояла скамейка с постеленным поверх ковром, на котором от моей чашки с чаем уже появился продавленный круг. Зелёный чай создавал то ощущение летнего спокойствия, чего не мог дать уже осенний вечер со своим сырым и грузным воздухом. В одно из таких времяпровождений в мой небольшой сад из роз забрёл маленький ёжик, тихо шуршал и, видимо, игрался в груде листья. Я было поспешил налить ему молока, но тут же опешил, вспоминая, как кто-то рассказал мне их не любовь в этому напитку. Вернее сказать, они просто не могли его нормально переварить, хотя явно наслаждались вкусом. Я просто оставил малыша резвиться в октябрьской прохладе двора. Через пару дней я переехал ближе к станции.Декабрь
В самую суровую пору года — зиму — люди, по обыкновению, выбирали электричку, как самый тёплый способ добраться в город. Порой в вагоны заходят шумные группы студентов, чьи лица кажутся знакомыми, но такими далекими, порой, медленно переваливаясь с ноги на ногу, заходили пожилые люди, чьи мотивы отправиться в часовую поездку до города всегда были мне непонятны. Иногда же заходили простые рабочие с угрюмыми лицами. В такие дни, когда в вагонах было мало что интересно, я по привычке сбегал в мир музыки и пейзажей за окном. Там, извне, всегда было интересно: заснеженные поля, что ещё вот как недавно были укрыты подсолнухами, огромные площади лесов, по низу от возвышенности рельс, что хранят свои тайны. Однажды, признаюсь честно, мне показалось, что среди черно-серых деревьев бродил зверь, схожий на волка, но гораздо крупнее и больше своего собрата.Февраль
Зимнее утро пахнет по другому. Оно колючее, тяжелое, его даже не вдохнешь глубоко: изрезает всю грудь изнутри. Но летнее утро абсолютно другое, от его свежести у меня обычно начинали болеть виски, привыкшие к духоте дома. Этот воздух вдыхать легко, порой даже кажется, что секунда между вдохами — губительна. Так пахло и тёплое утро в феврале, предсказывая скорую весну. В тот день я по привычке вышел раньше чем нужно было, чтобы во время дойти до станции. Хотя я и жил прямо напротив, мне всегда было мало времени, ведь только стоило мне ступить на платформу, как за поворотом показывался яркий фонарь электропоезда. Да-да именно электропоезда, ведь именно так они и должны называться. Но людской род, привыкший говорить кратче и быстрее, свёл величие «электропоезда» в простую «электричку». Но при этой простоте всегда создавалось ощущение приключений, поездок за город в неизвестном даже тебе направление и чувство лёгкости, наполняющее тело, возможно, даже в физическом смысле. В утренней электричке всегда было людно. Управляющие железной дорогой жуть как любили пускать электрички не в восемь вагонов, как следовало бы, а всего лишь в шесть, отчего мне в некой мере везло: я жил на станции за соседним городом и для меня место всегда находилось. За невольными попутчиками всегда интересно наблюдать, потому что только за городом можно найти такое разнообразие жизни (признаться честно, некоторых из них я однажды рисовал, стараясь придумать историю каждому изгибу и складочке их лиц). Иногда в вагонах попадаются и неприятные глазу особи: пьяные, бездомные, неопрятные, но все это лишь иногда и чаще всего — только по вечерам. Сейчас же все лица походили на обычных, простых и заурядных рабочих фабрик, заводов, цехов и, быть может даже, офисов. Последний раз кого-то в смокинге я видел на первое сентября, да и то, даже я обязан был принарядиться. Не уверен, продолжу ли я когда-нибудь свою повесть дальше. Каждый день становится похожим на предыдущий, становится таким же заурядным и неинтересным, как и в общем моя жизнь. Из моих рук, как песок, начинают ускользать события, праздники и счастливые дни, отчего на душе становится невыносимо тягостно, что заставляет меня в один из холодных вечеров проронить одинокую слезу над старыми книгами. Над единственным, что приносит мне хоть малую долю счастья.