Второе пришествие

Остатки флуоресцентной краски уходят на звёзды на потолке в комнате Иосифа. Деп старается рисовать более реалистично, даже сохраняет примерное расположение звёзд, придерживаясь старого учебника, который она находит в закромах бункера. «Звёзды» больше похожи на растёкшиеся пятна на потолке, но, увидав их в первый раз, Иосиф едва заметно улыбается. Пока он, задрав голову, разглядывает её «произведение искусства», женщина смотрит на него. Три года они здесь, и он не меняется; бороду не отращивает, наоборот, Деп замечает, что он следит за собой. Она за три года уже успевает заработать пару новых морщинок и заметить, как исхудала. Впрочем, они оба не доедают, а между тем запасов становится всё меньше. Однако голодная смерть не слишком страшит её. Худший исход представляется иначе. Иногда, перед сном, Деп лежит, распахнув глаза, слушая тишину, ощущая тепло мужского тела рядом, и боится. Она боится, что он умрёт, оставив её выживать в этом бункере, и она проведёт остатки своих дней в одиночестве и темноте, лицом к лицу с результатами собственных ошибок. А нет ничего страшнее безумия одиночества… Когда они лежат на одной койке вплотную, плечом к плечу, и разглядывают звёзды на потолке, она хихикает, будто маленькая девчонка, потому что Иосиф неожиданным образом умеет её рассмешить. Они буднично обсуждают звёзды в темноте, и каким было небо там, наверху, и каким оно может быть сейчас, и существует ли небо вообще. А Деп не может избавиться от мысли, что всё слишком хорошо, и это нечестно, потому что она не заслужила быть счастливой… и он тоже, в каком-то смысле. Потому что он должен ненавидеть её, а она — его, ведь вся его семья перевернула её жизнь и жизни остальных. Женщина поворачивается к нему и засыпает, пока голос в голове предупреждает: это всё, что у тебя есть и будет, отныне и навсегда. Так какой смысл горевать? Вот твоя семья, вот твой единственный друг и единственный мужчина до конца дней твоих — это всё существует здесь и сейчас. Проходят недели, и уже не остаётся сил на шутки и смех. Лишь голод, сон и «Слово» Отца. Женщина слушает его, радуясь лишь тому, что до сих пор его голос звучит твёрдо и убедительно. Что он способен пробуждать её и возвращать в реальность, не позволяя заснуть. Проходят месяцы, и больше нет возможности починить проигрыватель. И вот тогда, держа в руках одну из последних упаковок вяленой говядины, Деп осознаёт, что готова упасть на колени, молиться и ждать конца. Ждать, пока Господь отпустит ей грехи, чего уже никогда не случится. Отец заставляет её есть, но она не может, повторяя, что он переоценивает свои силы, отдавая ей свою долю. Тогда она отдаёт ему свою, и сама уходит в комнату с рацией, чтобы часами слушать тишину. Когда Иосиф просит её помолиться вместе с ним, она беспрекословно подчиняется. Но еды и воды всё меньше, генератор барахлит всё чаще, и Бог не может этого исправить. Пока Отца нет рядом, Деп черкает карандашом записку и зачем-то прячет её под подушкой. Вылить на бумагу свои переживания — это как после пьянки опорожнить желудок. Приятно и тяжело одновременно. «Я не могу думать, мне хочется есть скоро нам предстоит выйти наружу, и я в ужасе мне казалось, я поступала правильно Я и сейчас хочу поступать правильно он говорит, что простил меня, но я не могу себя простить теперь я не знаю, поступила ли я правильно я просто не могу понять, а он даёт мне лишь одно — свое "Слово"» Примерно через неделю Деп ловит сигнал SOS на одной из частот. Иосифа нет поблизости, и она, переполненная радостью, порывается позвать его, но, когда из динамика раздаётся знакомый голос, женщина едва не падает на пол. Деп встаёт на колени возле рации, сжимает её в руке и шепчет, стараясь не дрожать: — Эй… меня кто-нибудь слышит? Эй? Приём… Приём… пожалуйста… — Эхэ-эй! Алло! Приём! Кто это, мать вашу? — К-карл?! Это ты? Приём! — Не слышу, блин… что за хреновина? Дурацкий аппарат!.. Кто это? — Карл Бошоу… Акула… Это я! — от переизбытка эмоций она попросту слабеет на глазах. — Боже мой, ты слышишь? — Вообще-то Акула — это я… ой, блин… в смысле, ну слышу, конечно! Стоп… — на несколько секунд связь теряется, прерываясь шипением. — Мать моя женщина! Помощник шерифа?! Салага, ты ли это? Вместо заветного «да» с её губ слетает нечленораздельный звук вперемешку с всхлипываниями. — Охренеть, подруга, ты всё-таки жива! Чёрт подери, а мы-то уж думали, что с концами… где ты там? — Я в бункере Ричарда… Датча. Я в порядке, только… — Мы с Хёрком зависли на северо-востоке. Носа ссым наружу показать, после того, как его папаша пропал. Не то, чтобы мы боялись… просто нужно же себя обезопасить, ты пойми! Его болтовня звучит совершенно бессмысленно, но услышать чужой голос впервые за четыре года — для Деп это кажется невероятным, но ничего лучше она и представить себе не может. Он жив, и Хёрк тоже. А значит, возможно, и многие, кого она знает. Бошоу болтает и болтает, что-то невразумительное, а она ощущает лишь, как слёзы текут по щекам, и ей так хорошо и тепло, словно она уже выбралась наружу. — Эй, подруга, приём?! Ты ещё там? — Д-да, Акула, я здесь… приём… — Я спрашиваю, как вы там? Как этот старикан Датч? Ещё нудит? Она теряется, что ответить. Её молчание затягивается, и тогда Деп замечает в дверном проёме Иосифа. Он выходит из полутёмного коридора и смотрит внимательным тяжёлым взглядом. Его глаза покрасневшие, усталые. Волосы распущены и не причёсаны. — Эй, салага? Приём! — Датч умер, — говорит Деп, неотрывно глядя на Отца. — Он умер уже давно. Из динамика слышатся охи и вздохи, а ещё добротная ругать. Бошоу пытается пролепетать утешения, но Деп едва ли понимает. Женщина видит перед собой лишь голубые глаза — сосредоточие её грехов, и вся радость, которую она испытывает, улетучивается, как пыль на ветру. — Кто-нибудь ещё спасся? Вместе с тобой, а? — Акула… — Да? — Я очень… очень сильно хочу есть… — Да, да, подруга, я понимаю! У нас тоже хреново с припасами. Но я успел связаться с ребятами с юга! Они сказали, у них есть еда и бензин! Как только выберемся наверх, сразу туда, окей? Ты с нами? Она кивает, но не ему, не себе вовсе, а Отцу, и только Бог или Дьявол знают, какое обещание она даёт ему в тот момент. — Ты там не пропадай, слышишь? Мы скоро увидимся! Главное, хвост трубой, нос по ветру… и всё такое прочее. Салага, приём?! — Да. Конечно. Приём. — Тогда отбой! До следующего раза, подруга… Она прерывает связь, в бессилии опуская руку с рацией, и ждёт, пока Сид подойдёт ближе. Свою руку он кладёт ей на макушку, ненадолго прикрывает глаза и бормочет что-то, а когда присаживается рядом с ней, Деп старается изо всех сил не отводить взгляда от его лица. — Скоро всё будет кончено. И я каюсь, ибо приближается Царствие Небесное. Я так яростно молился… я думал, что мы оба будем принадлежать новому миру, сумеем построить Новый Эдем вместе… и вознесёмся. Но твоё место там, рядом с ними, куда мне не дозволено ступить. Придёт час, и ты изберёшь собственный путь. Он встаёт, намереваясь отойти, но женщина с таким отчаянием хватает его за руку, не поднимаясь с колен. В её глазах недоумение и слёзы, и страх, и невысказанное желание. Она молча умоляет его остаться, а Иосиф глядит сверху вниз, припоминая картины, что висели в его доме, в Роме. Христос и его преданные ученики. Когда-то давно он мечтал о таком признании. Теперь не ощущает ничего, кроме тоски. Он и не думал, что его сердце ещё может быть разбито. — Поверь мне, дитя, я искренен, как никогда. Ты знала, что любовь может наказывать? Это ужасающее чувство. И я в ужасе от того, что натворил! Когда я принёс тебя сюда, я был переполнен этим чувством. Любовь не должна наказывать, не должна калечить… а теперь мы умираем в этом одиноком месте… и я не знаю, что делать. Он мягко освобождается из её пальцев и уходит, даже не оборачиваясь. А она смотрит Отцу вслед и лишь одно понимает: он дал ей право выбирать. Возможно, впервые за много лет он позволил близкому человеку сделать свой выбор. У его братьев не было выбора — они оказались обязаны, ибо он спас их однажды. И внезапное озарение, словно гром, поражает её сознание. Теперь Деп верит, что прозрела, и видит кристально ясно. Иосиф Сид изменился, и в том её заслуга. — И я гласом хвалы принесу Тебе жертву. Что обещал — исполню. У Господа спасение! Она вспоминает слова из «Книги Пророка» и произносит их с поражающе благоговейной радостью, ощущая, как силы возвращаются к ней. И мысль о том, что должно быть, наполняет её счастьем. — Бог — спасение моё, уповаю на него и не боюсь! Ибо Господь — сила моя… и Он был мне во спасение. Теперь она знает, какому Богу стоит молиться. Иосиф спит, привалившись плечом к стене в своей комнате. Перед тем, как собраться и уйти, Деп укрывает его стареньким покрывалом и черкает наскоро последнюю свою записку. Её она оставляет на своей койке, уверенная, что Сид обязательно прочтёт. «Ты знаешь. Ты лучше знаешь. Господь говорит с тобой. Если я буду слушать тебя, всё будет хорошо, я смогу помочь, я смогу спасти людей, я всё исправлю. Всё наладится! Я буду вершить суд от твоего имени, и мой суд будет справедлив, как Слово Господне. Теперь я всё понимаю! И мне очень жаль. Мне страшно! Прошу, дай мне маску, чтобы никто не узнал меня. Позволь мне переродиться, подобно нашему миру, и очиститься от греха! Я буду бороться с грехом. Спасибо, Иосиф. Спасибо, Отец!» Она берёт с собой сумку и лук с парой стрел, хотя понимает, что сейчас он без надобности. Деп пробует крышку люка с другой стороны бункера, но та не поддаётся. Приходится разбирать завал перед главным выходом. Мысленно она молится, чтобы Иосиф не проснулся. Он так и не приходит увидеть её отчаянный побег. Женщина надевает респиратор и двигается вперёд по пыльным ступеням. Ещё несколько мгновений назад её жизнь была заточена в нескольких тёмных комнатах бункера. И вот створка распахивается и… ничего. Холмик их бункера покрыт слоями пепла. Она не знает, как долго горела земля, и не видит вокруг ничего, кроме серости и останков природы. От деревьев здесь остались лишь обрубки, воздух тяжёл и полон естественных примесей. Это словно туманный Лондон без самого Лондона. Прошаркивая себе тропу вперёд Деп делает редкие вдохи, но ещё крепче сжимает в руке лук, и её пальцы быстро замерзают. Не так далеко она обнаруживает нечто знакомое. Настолько знакомое, что душа в пятки уходит. Железный скелет авто, на котором она с остальными не доехала до бункера в тот день… Но сейчас просто некогда останавливаться. В конце концов только Господь решит, избежит ли она отравления и смерти. И вот тогда, несколько тяжелейших миль спустя, она падает на пепельную землю. Она может умереть здесь в одиночестве, среди сожжённой пустыни, от голода, холода или радиации, несомненно… Но Бог решает поступить иначе. Деп просыпается в подземной пещере, как она позже узнает, где-то недалеко от разрушенной статуи Отца. Люди, притащившие её сюда, называют себя Верными. Слушая её слабое бормотание о том, что Иосиф Сид спасся, но нуждается в помощи, они едва ли не ликуют и называют её «благословением из тумана». Она помнит дорогу к бункеру, она дойдёт туда даже с закрытыми глазами — вертится в голове мысль, когда выжившие эдемщики просят указать путь к Отцу. Ещё Верные говорят об удалённом местечке, далеко на северо-западе, где их разведчики обнаружили новую жизнь за рекой, затопившей часть долины. Эдемщики могли уйти, но остались в ожидании праведного знамения. И это случилось. Она явилась с вестью, которую они так долго ждали. Собираясь в путь, Деп осматривает свой лук, берёт респиратор и торопит остальных. Теперь всё будет хорошо. Она поступает правильно.