— Я взглянул, и вот, конь бледный… и ад следовал за ним. — Салага, давай, в наручники его!
Деп тут же пробирает ледяной порыв, и она трясёт головой и ёжится, сидя на скамье возле храма. Как будто ощущает знакомый холодок по спине, что и тогда, в первую ночь, в церкви Врат Эдема. Женщина рассказывает о своих переживаниях Иосифу, снова и снова возвращаясь к теме прощения, и её вера укрепляется лишь, когда Отец кладёт свою ладонь ей на плечо, успокаивая. В эти минуты она не желает ничего более, пусть бы так всегда было. До конца её дней. Только он, она вместе с ним и его «Слово». Её больше не пугает такая любовь, ведь она всё, что у неё осталось, самое драгоценное, святое. Любовь, которую она ощущает к Иосифу Сиду, вне всяких границ и условностей, и намного чище и искренней иных её привязанностей. Деп не думает о том, знает ли он, чувствует ли то же самое. Главное, что никто этого у неё не отнимет. Но в каждом райском саду рано или поздно найдётся своя гадина. И Деп приходится год за годом наблюдать, как эта змея растёт и крепнет рядом с ними. Итан совсем не похож на отца, его характер и манеры пугающе напоминают Иоанна, и каждый раз Деп всё сильнее в этом убеждается. Теперь он подросток, худой и слишком высокий для своих лет. В нём нет явных склонностей к насилию, он не столь общителен или открыт, как его покойный дядя, но Деп видит таящуюся внутри злобу и безжалостность. Он буквально ненавидит всё вокруг, если это «всё» не подчиняется его воле. Деп никогда не потакает ему, отчего не может заменить ему мать. Поэтому он оказывается одним из тех, кто сторонится Судьи. Для него она просто не существует. Она как бесплотный дух, который не причинит вреда, но и внимания не достоин. Она могла бы со смирением проглотить эту пилюлю и принять правила игры, если бы не его отношение к Отцу. Деп довольно долго не вмешивается, день ото дня наблюдая, как мальчишка ведёт себя рядом с Иосифом. С ним он спокоен и молчалив, как и другие Итан тоже внимательно слушает проповеди, соблюдает правила и трудится на благо Эдема. Но без Иосифа то, что съедает мальчика изнутри, неизбежно пробивается наружу. И чем полнее становится эта чаша, тем переменчивее ведёт себя Итан. С тех пор, как Деп привела мальчика сюда, пусть и с неохотой она всё же ощущает ответственность за него. Несмотря на то, что сам Иосиф с пугающей радостью принял его тогда без каких-либо сомнений, её всегда съедало недоверие к правде, которую Меган успела вложить в сына. Он живёт в собственном мире, и тот совершенно точно не похож на Новый Эдем. Судья всегда со стороны следит за парнем и каждый раз в глубине души ужасается. Итан пугающе откровенен в своём презрении к учению Иосифа. Он не приемлет ласку и лишь делает вид, что присутствие отца рядом ему приятно. Но Сид не замечает этого. Заполучив ещё один шанс спасти свою плоть и кровь от грехов и Божьей кары, он становится слеп к истине. А Итан словно знает всю правду. Как будто он наблюдал события, происходившие до Коллапса, и теперь с презрением и растущей в душе яростью восседает рядом с человеком, чьи убеждения ему ненавистны. У Деп разрывается сердце между жаждой справедливости и желанием сохранить нежность, которую испытывает Иосиф к своему сыну. Тем временем их маленький рай продолжает расцветать. Никакие внешние угрозы им не страшны, и солнце всё так же ярко светит над Эдемом, скрытым туманами. Но ничто не длится вечно.***
Когда они ругаются, вся коммуна может услышать визгливые пререкания Итана с отцом. Но никто и слова не говорит, ибо все привыкли. Старая история. Ничего страшного, подумают люди и продолжат заниматься своими мирскими заботами. Отец и сын в который раз немного повздорили, но какие родственники не спорят? Не то, чтобы им не было дела, просто тут они ничем помочь не могут. Так же, как и Деп. Сколько раз она пыталась вмешаться, но ни вразумить Итана, ни раскрыть глаза Иосифу не получилось. Она боялась сделать хуже, и сейчас боится. Время позднее, но из полутьмы храма всё ещё доносятся голоса Иосифа и мальчишки. Однако на этот раз юнец всякие границы переходит, называя Отца «жалким стариком». Хорошо, что большинство эдемщиков уже в своих хижинах десятый сон видят, иначе стали бы свидетелями и этого позора. Женщина выходит наружу в рубашке и штанах, забывая накинуть куртку (нынче ночи становятся холоднее) и видит, как Итан выбегает из храма, разъярённый, почти задыхающийся. Иосиф Сид не спеша выходит за ним и останавливается у края ступеней. — Меган была права! Тебе всегда было плевать на семью! — злобно кричит мальчишка, ненадолго оборачиваясь к Отцу. — Всё, что тебя интересует — твоя долбанная секта! Даже спустя столько лет, только твой проклятый Бог тебе нужен! А на меня тебе плевать. Деп идёт прямиком на него, Итан едва успевает увернуться от её плеча в темноте. Притормаживая, он глядит в её хмурое лицо с высоты своего внушительного роста и ухмыляется так, словно познал самую сладчайшую тайну во Вселенной. — А вот и его любимая псинка, — шипит он так, что лишь Деп слышит. — Беги к хозяину, псинка, возможно, сегодня ночью он даст тебе погрызть сочную косточку. Потом сплёвывает на землю возле её ног и уходит вниз, к хижинам. Словно оглушённая Деп ещё несколько секунд стоит на месте, затем подходит к Отцу и с опаской всматривается в его лицо. Но опасаться нечего. Внешне кажется, что его ничуть не прошибает словесный взрыв Итана. — Я знаю, что ты думаешь, — говорит он ясно. — Знаю, что скажешь, и знаю, что я тебе на это отвечу. Только сейчас он ловит её взволнованный взгляд. Деп знает, на этот раз если она промолчит и отступится, однажды пожалеет, что не была настойчивой. — Нельзя позволять ему так разговаривать с тобой. Разве ты не видишь? Он насмехается! — Насмехается? — Над тобой, над твоим учением, над всеми нами! — поясняет она, и голос её твёрд, хотя сердце колотится от волнения. — Знаю, он твой сын. Понимаю, почему ты так заботишься о нём, оттого многого не видишь. Но его поведение меня пугает. И не только потому, что мы не в силах его научить. — Меган всегда умела усмирять его гордыню, — говорит он так отвлечённо, словно подсознательно исчезает. — Я благодарен за твоё волнение, но оно напрасно. Больше ни к чему беспокоиться. — Почему? Потому что ты считаешь, что в этот раз поступаешь правильно? Или потому что кажется, что в отличие от Иоанна, твой сын ещё не потерян для тебя? Деп сама не понимает, куда несёт её этот внезапный поток. И по тому, как меняется выражение лица Иосифа, она осознаёт, что подходит к самому краю. Но даже строжайший тон его голоса не способен удержать её сегодня. — Я благодарен за заботу, но ты забываешься. — Он тебя предаст! — Многие из нас к предательству склонны, не так ли? — рявкает он, наклоняясь к ней, но женщина даже не шелохнётся. — Пустое благочестие у того, кто считает себя благочестивым и не обуздывает языка своего, обольщая сердце. Итан не тот, кто поведёт моих людей, когда я уйду, но он мне сын, и он воин, который сможет защитить их в час нужды, пока Спаситель не явится. Я просил тебя мне верить. Она лишь глубоко вздыхает, прикрывая ненадолго усталые глаза. Иосиф напоминает Деп о прошлых грехах, тем самым уязвляя её гордость, оттого ей тоскливо становится. — Как мне поступить с ним? Что делать? — спрашивает он вдруг, и Деп не знает, что ответить. — Возможно, стоило позволить ему тогда… — она вспоминает о древе на старой дамбе, но Сид её тут же обрывает. — Нет, это невозможно. Я хочу ему помочь, а не сгубить. Он ещё мальчик, он многого не понимает. В том числе и некоторых моих решений. — Твоё нежелание делиться плодами настроило его против тебя. Иосиф недолго молчит, затем горький полушёпот срывается с его сухих губ: — Лучше пусть ненавидит меня, но будет жить. Если бы не его искривлённое сознание, если бы не пережитые детские травмы и жгучая жажда объять целый мир, он был бы хорошим отцом. Женщина смотрит на человека, изменившего её жизнь, и со скорбью понимает, что не может спасти его от этой слепой привязанности. Она уже предупреждала быть осторожнее с парнем, но не в силах научить его это делать. Будто считывая её мысли, Иосиф тихо произносит, и голос его на этот раз полон нежности: — Много лет назад там, в бункере, я молился. Молился о спасении, об искуплении грехов, которого так и не получил, — он глядит ей в глаза и вдруг берёт её руку в свои тёплые ладони. — А ещё я молился о своей семье. И вот тогда Господь смиловался. Он подарил мне тебя. Но я возжелал ещё… Жалкий глупец! Такой же, как и все другие. Едва мы получаем желаемое, то непременно хотим большего. И я хотел. Тебя, дом, семью, паству… и дитя моей крови. А когда появился Итан, я решил, что мы, наконец, стали той благословенной семьёй. Деп ощущает ком в горле, но не позволяет слезам показаться на глазах. Она никогда этого не понимала, и лишь теперь стало ясно, что её долг уплачен не до конца. Боже всемогущий, он хотел видеть её матерью! Все проведённые вместе годы он тайно этого желал, а она и не догадывалась! В его маленьком несчастном мирке не хватало только ребёнка, которого она так и не сумела ему подарить. Она даже не смогла поладить с Итаном, а значит, Иосиф в ней разочарован. Ей и не припомнить, когда в последний раз она испытывала такую болезненную горечь. Деп хочет справедливости, хочет защитить его, хочет, чтобы всё было, как раньше. Но как раньше уже не будет. И снова она собирается с духом, касается ладонью его предплечья, мысленно взывая к Божьей милости, и говорит полуохрипшим голосом: — Я знаю, что ты им дорожишь. Но прошу тебя лишь об одном: не верь ему, не поворачивайся к Итану спиной. Будь осторожнее… — Он мой сын. Вот и всё, для него не существует иных аргументов, Деп видит это по его взгляду и, наконец, сдаётся. Иосиф печально улыбается, осторожно отводит её руку от себя, ненадолго сжимая в ладони, и просит не волноваться. Уверяет, что сам справится с Итаном и убедит его довериться Божьей воле. Когда он предлагает ей остаться с ним той ночью, ей приходится все усилия приложить, чтобы не согласиться. Уходя, Деп кусает губы, дабы не застонать от досады и сожаления. Она ощущает лишь тяжесть собственного сердца, глухо бьющегося в груди. Внезапно что-то словно замыкает в её мозгу, она оборачивается у подножья лестницы храма и почти сурово спрашивает: — Ты любил её? Иосиф Сид глядит на неё с непониманием, и женщина уточняет: — Его мать, Меган. Ты любил её? Ты хотя бы помнишь её? — Не меньше, чем любого из своих детей. И Деп кивает, отчего-то оставаясь совершенно неудовлетворённой этим ответом. Меган никогда не была для него чем-то значимым, не значит и сейчас. Ему важен только его сын. Да, он пастырь для своей паствы и навсегда им останется, но Деп хочет верить, что с ней всё иначе. Только вот почему-то заставить себя не может. Даже спустя десяток лет. Когда она сходит с места, не успевая сделать и пяти шагов, Иосиф зовёт её по имени. И она оборачивается и видит Отца под единственным факелом, горящим под крышей. — Но ты же не такая, как другие! С самого первого момента, как я увидел тебя, я понял это! — произносит он, и ей кажется, что его лица вдруг касается нежное тепло. — И уже позже там, под землёй, я всегда знал, что ты останешься единственной… даже если бы Господь забрал тебя раньше… Только ты… Ибо любовь есть совокупность совершенства. Она смотрит ему в глаза и понимает, что верит. Она могла разочаровать его в прошлом, но он по-прежнему чувствует только любовь. И ей так сладко и так тепло от его слов! Совсем, как тогда, в бункере, когда всё было просто и понятно! Она верит Иосифу Сиду, как и прежде, верит и не боится. И в тот же самый момент принимает глупейшее из своих решений. А всё из-за того, что она просто женщина. Не Судья для пророка, не Спаситель для его людей, даже не помощник шерифа для округа Хоуп. Женщина в любви, способная снести на своём пути горы — вот она кто. Или обезумевшая настолько, что не видит края этой самой горы, и скоро упадёт в чёрную бездну безумия, откуда уже никто её не услышит.***
Итан едва не скатывается с обрыва в ров, потому что здесь довольно темно. Эдемщики давно уже спят, и только несколько лягушек в воде громко квакают, когда парень промахивается ступнёй и шлёпает по густой жиже грязи. Он выходит за пределы Нового Эдема через узкую дыру в заборе, которую ещё не успели заделать, и у самого края обрыва вдыхает полной грудью ночную прохладу. Итан даже не шелохнётся, когда слышит позади себя шорох. Оборачивается, но никого не видит. Однако он же вовсе не глупый. Гаденько улыбаясь, мальчишка произносит: — Я знаю, что ты здесь, — делая шаг к темнеющим у забора кустам, он пытается приглядеться. — Выходи, раз пришла. И Деп выходит, правда, совсем с другой стороны. С каменным выражением лица она смотрит на парня, пока он подходит ближе к ней. — Готов поспорить, старик тебя за мной не посылал. Представляю, как он расстроен, ведь думал, что ты станешь отличной нянькой для его сыночка! Что такое? Наш демон ночи с возрастом теряет хватку?.. Женщина срывается с места, хватает мальчишку за ворот рубашки и тянет на себя. Он даже не сопротивляется, хотя стал уже одного роста с нею и физически окреп. Самодовольная ухмылка не сходит с его лица, и Деп в который раз поражается, откуда в ребёнке столько яда. — Ты бы потише, а то вот узнает Отец о твоих пристрастиях к молоденьким мальчикам, и не успеешь оглянуться, как окажешься по ту сторону ограды, — говорит он, сверкая глазами в полутьме. — На этот раз уже навсегда. Она будто инстинктивно не может разжать пальцы, и ей кажется, словно откуда-то со стороны доносится её собственный глухой рык. Ни сдерживать себя, ни контролировать свои действия она больше не в силах. — Ты маленький… маленький мерзкий змеёныш! Думаешь, я не следила за тобой? Я слышала всё, что ты говорил. Видела всё, что ты делал. Иосиф не желает видеть, но когда-нибудь он поймёт. — Что именно? Деп отпускает его, когда её дыхание выравнивается, но расстояние между ним и собой не сокращает. Она так близко, что чувствует, от парня пахнет костром и потом. — Что ты не один из нас. И тебе нельзя верить. К её молчаливому удивлению он просто смеётся. Негромко, но по-странному искренне. Больше всего он напоминает Иоанна сейчас, и Деп содрогается от этой пугающей схожести. — Это я-то не один из них? И это говорит мне… кто? Тот самый знаменитый помощник шерифа, который в одиночку половину всех последователей семейки Сидов перебил? — Итан пристально разглядывает её и в осуждении качает головой. — Или же нет… Наверное, самая знаменитая предательница округа Хоуп. Нет, всего штата! Да, о тебе разные слухи ходили. Я знаю, кто ты. Скажите, помощник шерифа, каково это: видеть, как от рук маньяка умирают твои друзья, а потом взять, и бросить всё, ради чего вы так страдали? — Ты ни черта не знаешь! — почти шипит она сквозь стиснутые челюсти. — Там, в бункере, все эти годы мы должны были… — Ах, да, тот самый бункер! Как же я мог о нём забыть. Старик мне рассказывал, верно. Как Божье провидение настигло его в темноте убежища, как он сумел наставить грешницу на путь истинный и спасти её душу. Я всё это слышал. Теперь Итан смотрит на неё так, словно впервые видит. В его взгляде лишь презрение и отторжение. Он говорит с нею, будто ему вовсе противно говорить: — А знаешь, как было на самом деле? Бомбы упали не потому, что Господь Бог наказал грешников, а потому что чей-то палец очень удачно нажал на кнопку. И он вовсе не спас тебя тогда. Любой бы свихнулся сидеть с ним столько лет в четырёх стенах, понимаю, но это тебя не оправдывает. Иосиф Сид — больной маньяк и извращенец, совративший свою жертву, а ты просто тупая баба, которая с этим смирилась! — Не смей так говорить… — Мужчина и женщина одни, в замкнутом пространстве. Одна койка на двоих. А судя по его прошлым заслугам, он умел убеждать женщин… Тут уж некуда деваться, верно?! Его язвительную ухмылочку она моментально стирает сильной хлёсткой пощёчиной. И тут же осознаёт, что натворила. Шокированная Деп наблюдает, как мальчишка выпрямляется, потирает ладонью левую щёку, а в глазах у него бушует такая ледяная ярость, что, будь он всесилен, сумел одним бы взглядом заморозить целое море. — Ты называешь меня змеёй… но не забывай, что у змеи смертоносный яд, — говорит Итан, кривя губы. — А вот крыса может сдохнуть от одного укуса. Ей мерзко и гадко от его слов. Она ощущает себя грязной из-за его правды. Ей хочется кричать, что она вовсе не предатель, что не ей было решать, любить кого-то или уйти прочь. В ней закипает гнев, и Деп готова придушить парня сей же момент, ибо она ослеплена и оглушена тем, что он говорит, и что она сама ощущает. — Ты жалкая. Совсем, как он, — Деп слышит его противный шёпот. — Пророк и его спаситель друг друга стоят. И все ваши эдемщики ненормальные! Да я бы лучше застрелился от такой Господней любви… — Он же твой отец, — Деп делает последнюю попытку вразумить мальчишку и себя заодно успокоить. — Ты можешь не верить в его учение, но не отвергай его только из-за того, что было в прошлом. — Ты, может быть, и жалкая, но не настолько же глупая. Любая женщина пойдёт на что угодно, лишь бы спасти своего единственного ребёнка. Деп медленно улавливает смысл его слов, и её трясёт от эмоционального взрыва. Она представляет больную Меган и её последние слова перед смертью. — Моя мать часто говорила, насколько близка была к Сидам. Впрочем, как и многие другие. Он ведь не говорил тебе, что любил проводить время со своими самыми особенными последовательницами? Деп качает головой и уже не смотрит на него. В её голове жуткая каша, кажется, словно все звуки в мире растворились где-то за гранью реальности, а она сама выпала из неё и не может вернуться назад. Тогда Итан подходит к ней, чуть наклоняет голову и шепчет почти в самое ухо: — А ты думала, что особенная? На поверку лишь очередная Рейчел. Или Меган. Или Вера. Возможно, стоило сразу рассказать старику о своих чувствах. Кто знает, стал бы он тогда с тобой возиться… Той ночью её разгорячённый помутнённый рассудок играет против неё. До рассвета Деп бродит где-то в лесах за частоколом, а Итан с разбитым, истекающим кровью носом сидит у бочки-брандспойта в храме, пока не просыпается Иосиф и не находит его в таком состоянии. Отец понимает всё с первого взгляда и даёт распоряжение эдемщикам отыскать Деп как можно быстрее. Но женщина возвращается сама ещё до темноты, и, когда остаётся один на один с Иосифом, понимает, что не может подобрать слов. Будто её губы застыли, и голос пропал. Иосиф молчит тоже. Он долго сидит перед нею на скамье, сгорбившись и опустив голову, и кажется Деп таким усталым и далёким, что ей невыносимо хочется упасть перед ним на колени и умолять о прощении. Но она не понимает, почему не может сделать этого прямо сейчас. Его молчание убивает, лучше бы он просто разозлился и высказал ей всё, что думает. Наконец она делает к нему шаг, но Отец поднимает голову и смотрит на неё взглядом таким отрешённым и пустым, что ей становится страшно. Затем он поднимается и устало произносит: — Мне вновь было видение. Человек, который придёт и очистит округ от скверны и греха, говорил со мной через Голос. Скоро я ухожу на север. Буду ждать его на дамбе… — Я могу пойти… с тобой? У Деп голос, как у сопливого плачущего ребёнка, потому что она понимает, что вот-вот разрыдается. Нет ничего хуже расставания, Иосиф это знает, и поэтому уходит так внезапно. — Верные будут меня сопровождать и преградят дорогу любому, кто попытается помешать моему уединению, — он строго глядит на неё, давая понять, что не намерен разделять с ней дальнейший путь. Сначала она заламывает руки, затем всхлипывает и утирает жёсткой тканью кумпуров щёки. Она не верит в происходящее, не верит, что сама всё испортила. И пытается в последний раз исправить хоть что-то: — Прости меня за мальчика. Я не хотела… клянусь… это была словно не я, — она подходит совсем близко, так близко, что видит своё отражение в его голубых глазах, и они тоже влажные, как у неё. — Он не слышит тебя, не следует за тобой. Если ты уйдёшь, в его руках Эдем не выстоит! — Поэтому ты останешься здесь. Ты останешься с ним. — Деп пытается возразить, но он поднимает вверх ладонь, заставляя её молчать. — Ты останешься с ним! Поскольку ты понимаешь лишь язык насилия, именно ты научишь его охоте и борьбе, научишь, как вести людей. Ты снова спрячешь мою книгу в бункере и отопрёшь врата Эдема лишь тому, кто принесёт её домой. Тогда я вернусь… Женщина резко кидается ему на шею, сжимает в ладонях его лицо, вставая на цыпочки, и дрожит, и изо всех сил держится за него, боясь упасть. — Умоляю, не бросай нас! Не оставляй свою паству! Не оставляй меня. Его сухая щетинистая кожа пылает под её пальцами. И птицы, и венец в ветвях древа на его груди горят огнём, и Деп больно от этого контраста, потому что она сама заледенела, и теперь плавится, растекаясь по капле. Иосиф смотрит ей в глаза, руки его легко ложатся ей на плечи, а женщина замирает в этих благословенных объятиях, страшась рассыпаться в прах. — Накажи меня иначе. Делай, что хочешь! — шепчет она в горячечном бреду. — Я руку на отсечение отдам, только не бросай меня. И словно эхо произнесённых ею слов дрожит теперь меж ними в воздухе. Её ослабевшее сознание готово дать трещину. Боли сильнее не выдержал бы ни один человек, но эта несчастная ещё держится, она ещё здесь, с ним. Пока он не начинает говорить, она попросту забывает, как дышать. — Жесток гнев, неукротима ярость; но кто устоит против ревности? — цитирует он бесцветным голосом, как будто доносящимся из могилы. — Мы будем страдать за то, что сотворили, и я в большей степени… Я не смею тебя наказывать, не стану. Но не позволю тебе со мной уйти. Иосиф мягко освобождается от её объятий, наклоняется и целует в лоб, затем лишь отходит назад. Когда Деп остается одна в потоке темноты, с протянутыми перед собой руками, и смотрит на него, но сквозь него, Отец вдруг в очередной раз понимает, какое страшное преступление совершает. И у него перехватывает дыхание, когда он видит эту дикую боль на лице женщины, созданной им же. Он сотворил её, и она подчинилась. Даже полюбила. И, хуже всего, что такая любовь ему понравилась. И он полюбил в ответ. Когда-то он уже победил, Божьей волей уничтожил в ней врага и заставил полюбить его, а теперь, в единый миг, они оба всё разрушили. — Ты действительно не похожа на тех, других. Ни на одну из них. Господи, прости меня… Иосиф знает, что не убил бы её вернее, не причинил такой невыносимой боли, если б даже пустил пулю в сердце. Когда-то она пришла, чтобы арестовать его и увезти прочь от семьи. Она была его единственной семьёй, и он убивал её, как делал это когда-то со своими братьями. Иосиф знает Итана. Мальчишка никогда бы не изменился, он навсегда останется чужим, далёким незнакомцем, призраком из прошлого, мрачным и пугающим, и он никогда не станет слушать жалкие, бессмысленные слова Отца. — Ибо Я пришёл не судить мир… но спасти мир, — произносит Иосиф благоговейно, делая выбор, и уходит прочь, более не оборачиваясь. И Деп остаётся одна в тусклом, залитом алым освещением зале храма. Она опускается на колени, начинает молиться… и медленно сходит с ума. Пять дней Иосиф остаётся в Новом Эдеме, ободряя своих людей и даря им благословение; пять дней он не говорит с сыном и не подпускает к себе Деп. А она молчаливым призраком наблюдает за ним со стороны, не прекращая ежедневно молиться в храме. Она просит у Бога вернуть ей храбрость и веру, вернуть ей любовь и простить грехи. Но Иосиф продолжает игнорировать её существование. Она даже не знает, каких усилий ему стоит это молчание. Она не знает о том, что он боится увидеть её глаза — эти бездны тоски, в которых отразилась бы его собственная мука. Он боится сойти с ума, если только взглянет на неё снова. Но больше всего он боится собственной слабости. Его слабости перед нею: если он взглянет на неё, если заговорит и приблизится, то уже не сможет уйти и оставить её здесь, один на один с Итаном. В ночь перед его уходом Деп просыпается, берёт из своего вещевого мешка острый походный нож и направляется в храм. Босая, со спутанными длинными волосами, дрожащая от ночного холода она оказывается перед алтарём, встаёт на колени и произносит сквозь помутнённый разум: — Горе мне в моём сокрушении; мучительна рана моя, — она не знает, что лезвие ножа в руке уже слишком близко к её лицу, — но я говорю сама в себе: «подлинно, это — моя скорбь… и я буду нести её». Она даже не понимает, как быстро всё происходит, и почему на деревянных досках пола перед нею растекается так много крови. В глазах стоит помутнение, а рот полон горького яда, от которого её тянет только блевать, и её рвёт всё сильнее, и сильнее. Снаружи слышатся голоса, и несколько перепуганных эдемщиков прибегают в храм. Кто-то из них зовёт на помощь лекаря, другие просят найти Отца. Через несколько минут Деп лежит на чьих-то сильных руках, перед глазами мелькают лица, и лишь ненадолго сквозь своё помутнение она может разглядеть Иосифа. Его рука тянется к ней, а в глазах у него застывают слёзы. — Это моя вина, всё это только моя вина, — слышит она Голос, такой тихий и далёкий, словно из Бездны. — Ты была семьёй, которую подарил мне Господь в час нужды. И я полюбил тебя с твоим медленным и трудным стремлением к Свету, ибо ты была похожа на меня… В тебе оказалось так много силы, и мне страшно, потому что из-за меня отныне этой силе не найти выхода! Ты явилась ко мне во тьме ночи, там ты и останешься… Сезон сменяется, становится холоднее. Солнце всё чаще скрыто тучами. Рейдеры выползают на большие дороги, словно крысы на приманку. Иосиф Сид покинул Новый Эдем месяц назад, а падальщики уже объявили на него охоту, но никто из них не знает, где он. — Думаешь, он сделал бы иной выбор? — спрашивает Итан, поднявшись на аванпост эдемщиков, но Судья молчит в ответ. — Занятно, что он не выбрал никого из нас. Я оказался навязанным сыном, который разочаровал его, а ты всего лишь безвольной марионеткой, которая ему надоела. Тебя не одолевает ностальгия? Сквозь непроницаемую маску он не видит лица Судьи. Итан хмыкает себе под нос и саркастично говорит: — Наконец-то из тебя получился отличный собеседник. Не проспи рейдеров. Я хочу, чтобы ты пристрелила каждого, кого заметишь. Парень хлопает Судью по плечу и совершенно довольный спускается вниз. Здесь, наверху, ветер усиливается, но Судья крепко держит в руках, затянутых в перчатках, свой лук и стрелы. Через несколько лет кто-то активно распространяет слухи о лихой команде некоего Томаса Раша, и округ Хоуп, и Новый Эдем просыпаются от летаргического сна с надеждой на спасителя, который навсегда покончит с растекающимся по дорогам кровавым потоком.