***
Арсений сидит на краю ванной с маленькой пластиночкой в руках. В голове множество вопросов роится, мгновенно возникших в мыслях вампкуба. Когда? Кто будет? Как назвать? Как он это упустил? И главный самый, волнующий до дрожи в коленках. Антон же будет рад, да? Конечно, Арс и сам давно догадывался о своём положении, но не стал верить суккубьей интуиции и всё-таки купил тесты, стереотипно — самый дешёвый и самый дорогой. Он смотрит на результат уже минут десять и не может осознать, что у него под сердцем уже живёт их малыш, их родное чудо, которое не получилось создать ни с кем до него. Не зря же Антон его ангел. Арсений с трепетом касается ещё плоского живота самыми кончиками пальцев, будто боится навредить даже самыми невинными прикосновениями, а потом расплывается в нежной улыбке, продолжая поглаживать живот. У них с Антоном малыш будет. Спустя столько лет бесконечного риска, вечной опасности и страха за мага. Исполнившаяся мечта, давнее желание вампкуба, которому жизненно необходимо заботиться о ком-то, быть опорой и поддержкой — он пытается быть ей для Антона, но этого ему мало, потому что Шаст сильный и самодостаточный, а теперь есть, кого защищать — маленькое существо, которое нуждается в его заботе. — Ну привет, — шепчет он, — привет, моё счастье. Арсений сентиментально всхлипывает и тут же утирает слёзу, коей только стоило покатиться по щеке. Его сердце стучит быстрее обычного; Арс, кажется, чувствует, как оно о рёбра бьётся радостно, и он не может вздохнуть глубоко — грудную клетку, кажется, вот-вот разорвёт. Арсений сидит на краю ванной, держа в руках маленькую пластиночку, на которой красуются две красных полоски.***
У Арсения внутри все дрожит от беспокойства. Где-то внутри ясно, как белый день, что Антон не уйдёт, не бросит одного с малюткой и будет рад наследнику или наследнице — истинный же, но такие новости сообщать — по-дурацки волнительно всегда; стой он сейчас, у Арсения подгибались бы коленки. Он сглатывает и спрашивает тихо, решаясь, наконец, собрав себя в кулак — ему далеко за двести лет, а он волнуется, как первоклассница, стоя у ворот школы: — А вот если бы мы решили завести ребенка, кого бы ты хотел — мальчика или девочку? Антон усмехается отвечает без тени сомнения: — Пацана, — в какой-то мере мечтательно говорит, но улыбается и добавляет: — Да и девочку хотел бы, наверное, тоже. Она была бы нашей с тобой принцессой. Арсений улыбается как дурак и смотрит неотрывно на истинного, который ему Богом дарован буквально, потому что Антон — такой тёплый, улыбается светло, хлопает немного сонными глазами и обнимает за плечи; совсем не стесняется и не оговаривает всё это дружбой, как уже, кажется, слишком давно было. Арс понимает — сейчас. Арсений берёт его ладонь своими пальцами, нежно, мягко скользя подушечками по грубоватой коже и рельефу колец и мягко кладёт его руку себе на живот, вмиг чувствует тепло — он снова замёрз. Антон следит за его движениями непонимающим взглядом, и сидит так, исподлобья глядя на вампкуба; долго же до него доходит. Арсений не может перестать улыбаться, насколько тот обескуражен. Он прижимает Антонову ладонь к животу чуть сильнее, и это работает, как ключ зажигания — Шаст молвит тихо: — Ты хочешь сказать, что?.. — и больше ничего не говорит. Арс к Антону подтягивается — руку тот не спешит убрать — и шепчет на ухо абсолютным секретом, а улыбка в голосе сияет ярко: — У нас будет малыш. Маг дышать вовсе перестаёт. Смотрит в пустоту куда-то с минуту, наверно. Арсений ждёт — пан или пропал. Его всего скручивает внутри узлом намертво от разросшегося волнения. — Ты серьёзно? — сначала полушепчет Шаст. Арсений кивает пару раз, губу прикусив. Внутри что-то колет беспричинной тревогой, но Антон вдруг улыбается и гладит большим пальцем ещё плоский живот. — Я буду папкой, — говорит неверующе. — Я буду папкой, Арс! — повторяет Шастун с восторгом и притягивает вампкуба к себе за талию как только может нежно и аккуратно, смеётся счастливо ему на ухо, в шее слезящиеся глаза прячет, целует куда-то в ключицу и будто в бреду бормочет: — Поверить не могу, боже, поверить не могу. Арсений хохочет хрипло, как только он умеет, и чувствует, как внутри всё словно светом озаряет, вдыхает в него жизнь; хотя одна там уже растёт, совсем крохотная, пока что. Шастун оставляет на его виске мягкий поцелуй, а потом переходит к губам, и Арсению становится чуть теплее. Тепло разливается под кожей мягкими волнами, заставляя вампкуба ластиться к прикосновениям любимого мага.***
За столом народу много-немерено, мест едва хватает. Кристина, Пятерка в полном составе — Арсений Шастуну на задания отправляться всё ещё запрещает, а что теперь будет — ежу ясно; все соседи, Макар — благо, без всей своры детворы, которая давно уже выросла — в компании сидит только суккуб Миша некогда маленький, хороший друг Арсения, из всех. Шастуну сколько-то там десятков лет уже — мало кто считает его дни рождения — исполняется, а он всё такой же молодой, активный, вечно девятнадцатилетний, когда у Димки уже первые седые волосы и подрастающая Савинка, да и в целом, все изменились, а Антон с Арсением такие же юные оба, несмотря на возраст. Все смеются, веселятся, поздравляют, пьют, а Попова уже немного косит от второго бокала крови, он предусмотрительно руку у живота держит, чтобы никто не посмел его счастье неаккуратно тронуть, которое ещё скрыто под одеждой и едва заметно самому Арсению. Он сидит, прибившись к тёплым рукам огненного мага и носом клюёт, отвечая пространно на какие-то прилетающие ему вопросы. Антон вдруг стучит вилкой по бокалу и поднимается криво со стула, дёргая легонько за собой и Арсения, и тот чувствует прохладу, скользнувшую по коже. Вампкуб смотрит на Шаста с сомнением, понимая по его чуть лукавому взгляду, что маг хочет сказать, но Антон кивает ему уверенно, и Арс доверяется своему истинному. — Кхм, — откашливается Шаст. — Пока все наши друзья здесь, хотелось бы сообщить одну очень важную новость, — говорит он вполне уверено и твёрдо, несмотря на выпитое, но потом резко замолкает и улыбается украдкой, окинув взглядом замерших в ожидании гостей. — Вы узнавали, — кивает он на членов Пятёрки, — почему я не хочу вернуться, — заходит он издалека. — Дело в том, что мы с Арсом, — тот поднимает на него робкий светящийся счастьем взгляд, забившись к нему под бок и устроив голову на плече. — Мы с Арсом скоро родителями станем. По комнате разлетаются охи девушек и улюлюканья парней, все начинают поздравлять, хлопать, обнимать будущих родителей, галдеж, шум, суматоха, пока Ляся вопрос не задаёт восторженно: — А кого возьмёте? Какого-нибудь суккубика маленького или мага? «Кто бы нам дал взять-то», — думает Арс с усмешкой, но может понять неосведомлённость девушки о возможностях суккубьего организма. Арсений взгляд опускает с робкой улыбкой, неосознанно рукой по животу проходясь, чувствуя лёгкую выпуклость под пальцами. И вдруг Паша усмехается и говорит притихшим гостям: — Так Арс их родного носит, — ошарашивает сразу всех и добавляет пустяково: — Лясь, прости, что не сказал, ждал, когда геюги сами признаются. У вампкуба лицо вытягивается, потому что о его положении никто не знал, кроме Шаста. Ну или знал. О чём Воля может не иметь понятия? — Видел, как ты с тестом сидел, Арс, — пожав плечами, отвечает Паша, и Арсений кивает, мол, спасибо, что не сказал никому. И тогда поздравлений становится ещё больше. А Дима, утащив молодого отца Шаста в сторону, хлопает его по плечу и говорит с доброй усмешкой и оттенком удивления: — Добро пожаловать в клуб. Вот уж не думал. — Я и сам не думал. Знал, что так может быть, но на нас даже не прикидывал, — хмыкает он и продолжает восхищённо: — Я на УЗИ, конечно, ничего разглядеть не могу, но ты бы видел его животик, Дим, совсем немного выделяющийся ещё, а там наше с ним чудо растёт… Это же моё всё, и Арс мой, и малыш мой, и… Боже, до сих пор не могу осознать до конца. Дима лишь улыбается кротко и хлопает мага по плечу снова, мол, поздравляю. Шаст заслужил.***
Арсений стоит у зеркала и примеряет свои вещи, отбирая те, что ему еще впору; смотрит на меняющуюся фигуру, линии которой приобретают мягкость и плавность, как вдруг из прохода доносится: — Ты красивый, — произносит Шаст и, в пару шагов оказавшись около Арсения, мягко кладёт руки на подросший за месяц животик. — Ты безумно, безумно красивый, — повторяет он, зацеловывая его виски и скулы. Арсений расплывается в нежной улыбке, замерев с очередной футболкой в руках. Антон аккуратно разворачивает их к зеркалу боком, оценивая, как быстро всё меняется, и проводит мягко по его животу. — Чувствуешь уже его? — Конечно, ангел. У нас егоза растёт самая настоящая. Маг хохочет коротко и задумывается о чём-то, глядя в зеркало; подбородок устраивает на макушке у Арса, который глядит на него с невероятной степенью ласки. — А когда-то ты говорил, что не сможешь мне дать того, в чём я нуждаюсь, — тихо молвит Арсений. — Да я о таком даже мечтать не мог, Шаст… — выдыхает он восторженно. — Арс, я… — начинает как-то виновато Антон, но его прерывают. — Ангел, я не виню тебя. Ничего в жизни не бывает просто. Даже у суккубов, — беспечно продолжает Арсений. — Ожидание стоило того, чтобы мы вот так стояли, ты гладил мой беременный живот и… — Я люблю тебя, клыкастик, — перебивает теперь Антон его. — И я тебя люблю, мой милый маг, — мурлычет вампкуб в ответ, а потом спрашивает осторожно, будто в этом вопросе есть что-то запрещённое: — Как назовём? — Не знаю, — сипло тянет Антон. — Мы даже пола ребёнка ещё не знаем. — А ты бы вот как хотел? — не унимается Арсений. — Ну… Сложные вопросы задаёшь, Арс. — Так и ты не продавщица в «Перекрёстке», а следователь, — беззлобно отвечает вампкуб. — Ну, мальчика, наверное, Сашей или Лёшей, а девочку как-нибудь экзотично — Гликерия, например. Гликерия Попова — красиво звучит, — говорит Шаст и оставляет на виске у Арсения ещё один мягкий поцелуй. — М? — Мне нравится, Ангел, — отвечает вампкуб беспечно и, развернувшись, притягивает к себе истинного, чтобы прильнуть к его губам, ведь работающему на двоих организму всегда было мало родного тепла.***
— Я дома, Арс! — раздаётся из коридора и вскоре замотанный и уставший в «совсем» огневик появляется на пороге их гостиной. Арсений сидит, забравшись с ногами на диван, и смотрит украинский «Мастер Шеф» по телику, какой-то старинный выпуск года из семнадцатого, где готовили перепёлку и бессменно ругались; вампкуб поедает вишню прямо из миски, которая ещё чуть-чуть и будет стоять на его округлом животе, и выглядит вполне довольным — разве что немного обиженным. — Ну Арс, прости, ну, — стонет замученный Шаст. — Я помню, что обещал, но меня загрузили, Арс. А, Арс? В ответ ему всё ещё стоит молчание. Арсений даже не шевелится, продолжая одну за другой погружать ягоды вишни в рот. — Ну Арс, — выдыхает Антон, вставая на колени перед диваном. — Клыкасти-ик, — продолжает маг пытать любимого. — Эй, мелочь, — обращается он ласково к животу, — скажи папке, что я очень хотел отвезти его на УЗИ, но не смог. Вы же добрались сами, правда, солнышко? И непонятно, к кому это «солнышко» относилось. Он гладит живот, всё ещё не встречая ответа от Арсения, и оставляет свои тёплые большие ладони на животике. Маг чувствует на себе нежный взгляд вампкуба, который перестаёт глядеть на экран и наконец счастливо наблюдает, как его истинный забвенно болтает с их малышом. — И ты молчишь, — роняет Шастун чуть грустно. И вдруг окольцованной ладонью Антон чувствует слабый пинок, мягкий такой, но ощутимый, якобы протестующий. Шаст вздрагивает и резко переводит взгляд на Арсения, как примагниченный держа ладони у живота. Вампкуб лишь улыбается ещё шире и кивает легонько. Антон застывает с выражением полного шока на лице, и его бьёт по ладони снова крохотная то ли ладошка, то ли локоть, то ли маленькая ножка его ребёнка. — О боже мой, Арс, — шепчет поражённо маг. — Боже. Арсений с мягкой улыбкой смотрит на то, как у того веки краснеют и блестят глаза, и как своенравный маг пытается с этим бороться, но потом плюёт на всё и, поднявшись на диван, прижимается губами к его виску, заключив в нежные объятия. — Я люблю тебя так сильно. Я вас люблю так сильно, Арс, — тараторит расчувствовавшийся маг, но, собрав себя в кулак, спрашивает: — И часто он так? — Вся в тебя малышка, боевая. Только недавно толкаться начала, а уже папе покоя не даёт, да? — говорит он. — Малышка? Девочка, Арс? — как заведённый выпаливает Шастун. — А вот на УЗИ ходить надо, — отвечает беззлобно вампкуб. — Девочка. — Принцесса, наша принцесса, клыкастик! — восторженно выдыхает Антон. Арсений наблюдает с большой любовью за тем, как его несгибаемый маг поддаётся эмоциям и едва ли не скачет по квартире от новостей. — А можно ещё? — Что? — в непонимании переспрашивает Арс. — Ну, пнуть меня? — Так попроси, — с улыбкой бормочет Арсений, устраиваясь поудобнее в руках истинного.***
— Массаж сделать тебе? — тихо спрашивает Антон. Они лежат на кровати, сквозь шторы в комнату льётся тонкая полоска блёклого света — время давно уже за полночь, но луна сегодня удивительно яркая. Арсений нежится в объятиях истинного, устроившись между его ног и откинувшись на грудь мага, прислушивается к ощущениям — рук на своём животе, движениям девочки внутри, которая вся в Антона пойдёт своей неуёмностью и бодростью — и минуты не проходит, чтобы Арсению не прилетел пинок локтем или коленкой, отчего он иногда вздрагивает и вздыхает резко. Он чувствует ещё один толчок и смеётся хрипловато. — Успокой свою дочь лучше, — шутливо просит он, и Антон усмехается, но поглаживать живот начинает. — Колыбельную хочешь спою? — спрашивает он то ли Арса, то ли дочку. Оба молчат. Вампкуб выдыхает и глядит на своего ангела мечтательно, а потом кивает кротко и добавляет шёпотом: — Молчание — знак согласия, наверное, — с полуулыбкой говорит. Антон целует его в вихрастую макушку и начинает сиплым голосом петь, совсем тихо, чтобы не нарушить покой замолкшего мира, сейчас заключающегося в стенах этой комнаты. — Огонёк зажёгся В маленьком окне, Тихо сон крадётся, Чтобы дать гореть Искре утром ранним, Вновь продолжить путь, Чтобы красно пламя Ночью нам вернуть. Арсений смотрит на мага, приоткрыв рот и восхищённо глядит в его чуть затуманенные усталостью глаза, которые устремлены на его живот, и он чувствует каждый оттенок тона его голоса, в котором невероятно много нежности к их девочке, что уже совсем скоро должна появиться на свет. Вампкуб откидывает голову на его плечо и продолжает искоса наблюдать за тем, как Антон мягко пропевает строчки колыбельной — про огонёк, конечно, про что же ещё, и сам заслушивается, вяло хлопает глазами и пытается вспомнить, как жил без него двадцать пять лет, пока нескладный маг не переехал в квартиру этажом ниже. И столько пережито всего уже вместе, столько вытерплено, что на одну человеческую жизнь хватит — но они не совсем люди, и у них много ещё всего может быть. Вспоминает, как только познакомился с ним, как поджигал ему почту, как задувал свечку на день рождения с одним-единственным желанием — и одной-единственной надеждой — что Антон будет его истинным, а потом закрутилось-завертелось, и теперь они здесь — маг поёт колыбельные их ещё не родившейся дочке, и это вампкуба так трогает, что он смаргивает непрошенные слёзы, которые комом в горле встают. — Чтобы не померкли Эти огоньки, Чтобы стать им свечкой, Снова нам светить. Так что спи, родная, А огонь горит, Только чтобы ночью Греть тебя внутри. Антон замолкает и переводит взгляд на счастливое лицо вампкуба, который улыбается и, вскинув голову и за подбородок лицо Антона к себе повернув, приникает к его губам, целует, вкладывая всю свою нескончаемую любовь в этот поцелуй и чувствует широкую ладонь на затылке, которая прижимает его к себе ближе. А потом огонёчек отстраняется и, согнувшись в три погибели, касается губами животика, нашёптывая дочке что-то одними губами, и Арсений не может даже со своим вампирским слухом услышать того, что предназначено не для него, но прекрасно, видимо, понимает их счастье, которое опять бьёт папу ножкой. Арсений вздрагивает снова, откидывается устало на грудь мага и прикрывает глаза. — Арс, ты нормально? — чуть взволнованно спрашивает Антон. Вампкуб улыбается и кивает несколько раз; конечно, нормально, он теперь всегда нормально, потому что с ним рядом его семья, настолько близко, что он слышит стук двух сердец, которые бьются часто-часто, быстрее, чем его собственное, но ему всё равно — только бы бились; всегда. — Успокоилась, кажется, — шепчет устало Арсений и, чуть поелозив в руках мага, устраивается поудобнее и начинает выводить пальцем узоры на его руке. — Помогла колыбельная. Он облизывает пересохшие губы и продолжает в полудрёме, накатившей внезапно, думать о всяком, а мысли путаются в уставшей голове, и спать вроде как надо, но в этом мгновении хочется ещё побыть, чтобы в тишине и темноте комнаты лежать с любимым и ни о чём не переживать, потому что лет прошло много, а воспоминания в голове ещё живы, как он Шаста вытаскивал с поля боя раненного и полумёртвого, как его самого чуть не убило волхвовской магией, и как они жизнями поменялись, чтобы всё это сейчас было, и ценятся моменты спокойствия всё ещё, хотя, вроде, много с того времени воды утекло, но заставляет былое переживать в памяти заново и цепляться только сильнее за самое ценное. Арсений задумывается и задаёт неуверенно вопрос: — Ты сказал однажды, что детей у тебя не будет, потому что тебе судьба дала суккуба-мужчину. Ты знал тогда? Ну, о том, что мы могли бы? Антон замирает в удивлении, не ожидая такого вопроса, сказанного отчего-то встревоженным голосом, но отвечает честно, потому что у них безмолвная клятва — говорить только правду, всё, как оно есть, без лишней пыли. — Знал, но не думал, что смогу… — запинается маг — ком в горле встаёт. Ответ теперь кажется невозможным, каким-то бредом, который был просто выдуман, и сбивает с толку. Арсений целует своего в висок, якобы говоря, что всё в порядке, и Антон, шумно выдохнув, договаривает: — Не думал, что полюблю тебя когда-нибудь так сильно, — произносит он вполголоса. — Так сильно, Арс. Маг гладит его округлый живот и чувствует сильный, требовательный пинок, мол, давай ещё, и Антон продолжает беспрекословно. Он вкладывает в слова всю степень, с напором говорит, чтобы точно вампкуб всё прочувствовал, но тому этого и не нужно — Арсений всё сам знает прекрасно. Он улыбается светло и сплетает их пальцы по привычке, а потом заводит разговор о всякой чепухе, чтобы не уснуть, потому что у них ночей таких — одна на миллион, даже несмотря на то, что они — почти — вечные.***
Арсений открывает глаза. Кости ломит, тело болит всё, а руки — неподъёмная тяжесть, но какое-то чувство невероятного облегчения цветёт внутри, счастья и лёгкости внеземной. Он слышит сквозь гул в ушах чей-то тихий шёпот и редкие смешинки такого детского, чистого голосочка, и улыбается от уха до уха пересохшими губами. — О-хо-о, — тянет Шаст. — Папа, кажется, проснулся, пойдём, посмотрим, — шепчет Антон и мягко — вопреки взрывной стихии и нескладным конечностям — неслышно опускается на колени у кровати. Арсений глазами-щёлочками глядит на него и на их новорождённую дочку, которую Антон своими большими ладонями так бережно держит и укачивает на руках. Шастун домашний, взъерошенный, в растянутых трениках, сонный, но смотрит на девочку с такой любовью, что Арсений в который раз вспоминает, какой ему достался прекрасный истинный. — Доброе утро, клыкастик мой, — говорит Антон, хотя за окном глубокая ночь. — Хочешь подержать? Арсений кивает слабо и принимает на дрожащие руки крохотное существо, которое так трогательно сжимает ручки в кулачки и морщит носик. Вампкуб размыкает губы с тихим выдохом. Такого момента больше не будет — будут миллиарды других, когда она будет расти, всё будет, но такого, как сейчас — когда в тусклом свете одиночной палаты роддома Арсений впервые держит в своих руках главную ценность своей жизни — никогда. А другая такая ценность сидит рядом на коленях и тёплой ладонью гладит его кожу. — Ты моя маленькая, — с дрожью в голосе шепчет вампкуб, глядя на личико дочурки, и та в ответ хватает его за палец ладошками в царапках. — Ты моя… — продолжает он, но голос ломается, и Арсений смаргивает слёзы. Одна проворная капелька всё равно с ресниц падает на щёку и бежит по ней, оставляя влажную дорожку на бледной коже. Антон наблюдает за этим с лаской во взгляде, но не говорит ничего и не шевелится; Арсению нужна минута, чтобы ускорившееся до нормального сердцебиение выровнять, каждой клеточкой ощутить, что он снова отец — папа — крохотного, беззащитного существа, которое хватает его за палец и глядит глазами-щёлочками, изучая новый, совершенно незнакомый мир. Антон, примостившийся на полу, пальцами гладит его по ноге, устроив подбородок на локте, глядит исподлобья и улыбается уголками губ, а внутри всё сжимается от щемящей нежности и ноющего стремления защитить, уберечь от всего, что может причинить им вред. Только бы больше ничего того, что им пришлось пережить, не повторилось, только бы больше не сшивать магией глотки, руки, лодыжки, не обнаруживать шрамы и не бояться каждую секунду отпустить от себя хоть на метр. Антон так не единожды его чуть не потерял. Больше не намерен даже давать шанса Арсения забрать, а уж тем более — их девочку. Его семью. — Антон, ты не будешь против, если… — начинает Арс шёпотом, боясь нарушить хрупкую-прехрупкую тишину, и вырывает Антона из мыслей, — если мы её назовём Викторией? Антон улыбается и кивает кротко — в этом имени — в его версии — так много для клыкастика, и та нежность, с которой он до сих пор вспоминает своих истинных, трогает немного. Он кивает ещё раз, и Арсений дарит ему усталую улыбку в ответ. Улыбку, за которую Антон бы весь мир отдал; любой мир — только не свой, потому что тогда ничего из этого не имеет смысла. Маг оставляет короткий сухой поцелуй на его локте, чуть приподнявшись, и вампкуб усмехается. — Спасибо тебе, — шепчет Шаст трепетно и прижимается губами к его виску следом. — Спасибо тебе за неё, Арс. Арсений жмурится от тепла — и заботы трогательной — пересохшие губы в улыбке растягивая шире, и кажется, что те сейчас треснут, насколько ему хорошо. Он счастлив теперь, без резкой нехватки чего-то очень важного. — Я люблю тебя, огонёчек мой, — говорит он одними губами, но Антон ловит эти слова своими и накрывает его вечно замёрзшие руки своими согретыми пальцами.***
Антон просыпается мгновенно, когда в детской кроватке рядом слышится негромкий детский плач, который с каждой секундой становится всё громче, расходится меж стен; продрав глаза, маг вздыхает тяжело из-за нехватки воздуха в лёгких и садится на постели. Разбуженный Арсений сразу порывается встать и пойти успокаивать дочку, но Антон касается легонько его плеча, привлекая внимание, и шепчет тихо-тихо уверенное «спи, я сам». У умаявшегося вампкуба даже сил спорить не остаётся, и он падает на подушку, постанывая из-за затёкших мышц. Антон подходит к кроватке и, уже привыкнув к темноте, видит скривленное в плаче личико дочурки, которой не спится отчего-то глубокой ночью; он берёт девочку в широкие ладони, в которых она едва ли не целиком умещается, такая крохотная, хрупкая, и маг всё ещё боится её касаться, насколько она кажется уязвимой. — Ну чего ты, солнышко, что случилось? — шепчет он, прижав её к груди. — Пойдём покушаем, да? Как тебе идея? — шутливо спрашивает Антон, и полуулыбка не слезает у него с лица. Плач разносится эхом по квартире, пока Антон бредёт до кухни, пытаясь укачать Вику, но никак не может утешить малютку; только держит её у сердца, пока греет бутылочку, и шепчет всякое без разбору, чтобы и не дать себе уснуть, и её успокоить хоть немного. Сон накатывает всему вопреки, потому что спит он и правда мало, а работа всё ещё есть работа, и Дусмухаметов не слишком приемлет сон на рабочем месте — даже сон уставшего молодого отца. Но Антон не жалуется совершенно; ему нянчиться с дочкой только в радость, потому что он правда боится упустить хоть что-то в жизни этой крохи, которой всего лишь один месяц, но время, говорят, быстро летит, когда речь идёт о детях, поэтому он старается быть частью её жизни как можно больше времени — меняет подгузники, кормит по вечерам, встаёт ночью, хоть Арсений каждый раз хочет сам — но Антон его синяки под глазами видит и измотанность на лице тоже видит, поэтому укладывает спать мужа — хоть и гражданского — и так он оказывается на кухне в третьем часу, со слипающимися глазами, но абсолютно счастливый, потому что на руках у него — его чадо, которое подарил ему любимый человек, и магу навряд ли нужно что-то ещё. Виктория есть отказывается и продолжает плакать, кажется, ещё громче; Антон проверяет подгузник, животик на колики, отключает запахи и звуки, и всё не может найти причину, почему дочурка плачет. Он в этом, всё-таки, совсем не эксперт. Арсений может за пару минут понять, в чём дело, и успокоить девочку, а Антон в этом профан — но он правда пытается. Маг принимается укачивать малютку на руках, склонившись над ней и продолжая нашёптывать ей всякие слова, хоть она не понимает ни одного из них: — Солнышко, милая моя, что же случилось? Давай не будем заставлять папу вставать, да? Он очень устал за день, ему нужно отдохнуть, — просит он Вику, но это не имеет никакого эффекта, и он правда не знает, что ещё сделать. — Тихо, тихо, моё чудо, родная, Вита* моя, тихо. Он готов стонать от безысходности, а дочурка всё не может успокоиться и продолжает плакать так надрывно, что у Антона сердце сжимается чуть ли не в песчинку. Он прижимает её к груди, уже не зная, как поступить, и начинает петь сочинённую недавно колыбельную, в надежде, что это успокоит чем-то встревоженную Викторию: — Сон твой вместе с ветром проскользнёт в наш дом. Спи, малышка, крепко, не пугай его. Антон поёт совсем тихо, сиплым после сна голосом протягивая строчки и качает на руках дочку, которая, действительно, начинает плакать чуть тише; маг замолкает на мгновение, когда чувствует тёплые руки на своём животе и колючую щёку, прижимающуюся к спине. Всё-таки поднявшийся Арсений устраивает голову на его плече и хлопает вяло глазами; смотрит на них так, что у Шаста сердце вообще по ощущениям превращается в атом, потому что этот взгляд пронизан такой любовью, что он задумывается на мгновение — как он мог тут же, стоило ему много лет назад увидеть этот взгляд, не полюбить в ответ? А потом Арс опускает глаза на Вику, всё ещё плачущую на груди у Антона, и, поцеловав того в плечо, просит продолжить, и Шаст заводит шарманку снова: — Он тебя укроет, Затуманит взгляд, Тихой колыбельной Будет напевать Сказки про пиратов С дальних кораблей — Всё, что ты захочешь, только спи скорей. Арсений прижимается жарким телом к его спине ещё крепче и смотрит абсолютно влюблённо на девочку, которую породил на свет, вспоминает, наверное, что-то, и Антон урывает секунду между строчками и целует его в лоб, на что вампкуб улыбается уголками губ и блаженно прикрывает глаза; наслаждается каждой секундой со своим истинным, который дал ему то, о чём он мечтал так давно, о чём он не мог перестать думать и то, от чего столько лет болело сердце: некогда, не получалось, случалось что-то, только чтобы эта малышка родилась именно у них, чтобы всё это было, чтобы они стояли на душной тёмной кухне и успокаивали их малютку. Всё не зря, и эти месяцы без взаимной любви, и эти злодеи — если бы не они, то Антон бы ещё долго пытался во всём разобраться. Тот глядит на Арсения, и продолжает петь, глядя прямо ему в глаза, когда Вика затихает уже совсем, погружаясь, наконец, в дрёму, и пытается передать всю свою любовь этими строчками, и то, как он благодарен ему за эту девочку, потому что сотни «спасибо» — недостаточно, потому что без неё жизнь мага лишь наполовину бы имела смысл, как бы страшно ему не было за Арсения и за их малютку. — А мы будем рядом, Чтоб беречь твой сон — Я, огонь, и папа, Когда ты уснёшь. Арсений утыкается носом в изгиб его шеи, когда слышит последние строчки; слышит «папа» и поджимает губы, потому что это слово ему, как самый страшный яд и как самое действенное исцеление — убивает и возрождает к жизни тут же, потому что у него на плечах целая маленькая жизнь, девочка, которую защищать надо и беречь из всех сил, и он Антона обнимает так крепко, что у того едва ли не выбивает воздух последний из лёгких. Молчит полминуты, а потом спрашивает чуть шутливо, вспоминая давнюю колыбельную про огонёк: — Сколько их у тебя? Антон загадочно отмалчивается и целует его в висок, решив умолчать то, как на работе он иногда просто не может думать о работе и пишет в розовом блокноте с бабочками — лучшего места и не найти — стихи, чтобы петь их Виктории по ночам, и этих стихов — на целую человеческую жизнь у него и, хоть они и не знают, кем же является их малышка, надеется, что придётся написать ещё много раз по столько же. Не зря же он уже третий такой блокнот исписывает? Антон гладит по головке Вику и тихонько совсем бредёт до спальни, слыша шорох шагов Арсения позади; укладывает дочку в кроватку, надеясь поспать ещё хотя бы четыре часика перед работой. Он увлекает Арсения в свои объятия, и тот льнёт к его груди, как в объятия невидимых крыльев, которые укроют от всех бед, и это доверие беспрекословное трогает из раза в раз; Антон понимает тоже, что всё пройденное за столько лет — не зря, и шрамы все, и ранения былые, да и вообще всё, если они должны были прийти к этому моменту. Не зря.