***
Тсуна сидела на крыше, поджав под себя ноги, и смотрела куда угодно — лишь бы не на Хаято. Девушка молчаливо радовалась присутствию извечно веселого Такеши, который являлся для нее своеобразным громоотводом, перетягивая внимание Гокудеры на себя и позволяя Саваде чувствовать себя хоть немного спокойнее в его обществе. — Десятая, давайте я вас сегодня провожу до дома? - не ожидающая подобного вопроса, девушка вздрогнула и посмотрела широко распахнутыми глазами на Гокудеру, собираясь уже отрицательно покачать головой и придумать какую-нибудь не очень правдоподобную отговорку, которая могла бы ей позволить избежать общество подрывника. — Я думаю, это хорошая идея, - раздался позади Савады голос Реборна, как всегда появившегося словно из ниоткуда. - Тебе стоит налаживать более тесные связи со своими подчиненными, никчемная Тсуна! Савада тяжело вздохнула, понимая, что отвертеться не удастся. Взъерошив рукой и без того лохматые волосы, она неуверенно кивнула и чуть заметно поморщилась, увидев улыбку, озарившую лицо Гокудеры. У Тсуны было устойчивое ощущение, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет. Но она как никто другой знала, что спорить с Реборном — дело заведомо проигрышное.***
Тсуна шла вперед самым быстрым шагом, на который была способна, едва не переходя на бег. Сумерки, накрывшие Намимори мягким теплым пледом, и общество Гокудеры Хаято, норовившего всю дорогу положить руку ей на талию или сплести их пальцы, спокойствия не прибавляли. Каждый раз девушка ускоряла шаг, сбрасывая с себя горячие руки подрывника и мечтая как можно скорее дойти до дома. — Десятая! - окликнул ее Гокудера, вырывая из тревожных мыслей. Тсуна молча посмотрела на него вопросительным взглядом, ожидая продолжения. - Почему вы избегаете меня? - блондин спросил это непривычно тихим для себя голосом, с каждым словом сокращая расстояние между ними, и под конец вопроса уже прижал Саваду к стене и нависал над хрупкой фигуркой девушки, смотревшей на него расширившимися от страха глазами. - Ведь я единственный, кто достоин быть твоей правой рукой, единственный, кто достоин быть с тобой! Тсуна нервно дернула плечами, наблюдая за фанатичным блеском в глазах Хаято. Савада посмотрела в сторону улицы, с которой они только что свернули — с оживленной и светлой даже сейчас улочки, где были люди, которые могли одернуть слишком наглого парня и защитить ее. Девушка понимала, что вырваться и убежать она не сможет — слишком уж близко стоял Хаято, слишком много возможностей перехватить ее. Тсуна почувствовала, как пальцы Гокудеры грубо наматывают на кулак ее длинные растрепанные волосы и тянут вверх, заставляя повернуть голову и поднять ее к подрывнику — прямо к его жадным губам и языку, властно проникающему в ее рот. Одной рукой Тсуна пыталась ослабить хватку блондина на своих волосах, а другой — оттолкнуть его в сторону от себя, но Хаято лишь дернул волосы Десятой еще сильнее, отчего девушка издала стон боли в губы обезумевшего парня, которого сопротивления Тсуны и ее боль заводили еще больше. Он мечтал об этом — мечтал давно и неистово. Представлял себе перед сном, рисовал в воображении в любую свободную минуту — Савада чувствовала это в каждом его движении, в каждом грубом прикосновении, доставляющем ей боль. А еще Савада чувствовала почти животный ужас, запах которого раззадоривал Хаято, заставляя того заходить все дальше. Резким движением Хаято дернул рубашку Тсуны, которая, словно через толщу воды, услышала звук рассыпающихся по земле оторванных пуговиц. Ловкие пальцы Хаято расстегнули лифчик Десятой и швырнули его куда-то вне зоны досягаемости. Поцелуи Хаято сместились с губ Тсуны на ее шею, а девушка тщетно пыталась прикрыть руками маленькие аккуратные грудки с торчащими от страха и вечернего холода сосками. Получив свободу от чужого языка в своем рту, Тсуна прошептала Хаято просьбу отпустить, но подрывник только положил руку на грудь девушки и сжал ее, от чего девушка всхлипнула, почувствовав как ее щеки очертили влажные дорожки слез. Кричать не было сил. Смысла тоже не было — Тсуна знала, что ей никто не поможет. Тсуна только продолжала и продолжала шептать, чтобы Хаято отпустил ее. Саваде никогда не было так стыдно и противно, как в этот момент. И самое страшное — у нее не было никаких сил отбиваться. Она знала, что силы слишком неравны. Хаято тяжело дышал, продолжая исследовать губами ее тело, оставляя засосы на шее и на груди, прикусывая нежную кожу сосков. Хаято было мало. Хаято хотелось больше. Ему хотелось взять у этой девочки — у Десятой, у его Богини — все. Гокудера осторожно, будто фарфоровую статуэтку, посадил будто окаменевшую Тсуну на то, что когда-то было ее рубашкой от школьной формы. Десятая судорожно вздохнула, снова возобновив свои попытки прикрыться — будто ожила ненадолго — но после резкой пощечины блондина снова впала в ступор от ужаса и нереальности всего происходящего. Хаято навис над хрупким телом девушки и толкнул ее, заставляя лечь. Тсуна вздрогнула, когда ощутила пальцы Хаято между ног. — Нет! - вскрикнула Тсуна, и слезы полились с новой силой. Девушка отчаянно замотала головой и свела бедра. - Нет, нет, нет! - вцепилась в волосы Хаято, сгорая от жгучей смеси страха и стыда. После очередной пощечины — более сильной, чем первая — девушка бессильно разжала пальцы, словно смирившись с неизбежным. Хаято раздвинул все еще сведенные ноги девушки, не встречая сопротивления от перепуганной девушки. Тсуна только вздрогнула, когда его пальцы забрались под ткань трусиков и издала тонкий стон, когда Гокудера, смочив свои пальцы слюной, стал массировать ее клитор, пытаясь возбудить хоть немного перед тем, как переходить ка дальнейшим действиям. И за этот стон Тсуна ненавидела себя больше всего, хотя понимала, что тело — ее предательское тело — вполне может хотеть того, к чему она совсем не была готова. Того, чего она совсем не хотела. Хаято же, почувствовав, что его старания возымели какой-то эффект, приспустил джинсы, вытаскивая уже давно готовый к активной стадии член, сочащийся смазкой, и резко ввел его в Тсуну, наслаждаясь тем, как изогнулось ее тело, наслаждаясь звуком ее крика боли. Где-то на периферии сознания мелькнула мысль о том, что до него она была девственницей — и эта мысль наполнила Хаято новой волной такого сладкого для него безумия, заставляя вколачиваться в тело девушки под ним, кричащей от боли. Тсуна, захлебывающая своими слезами и криками, не знала как долго это продолжалось, но она была готова поставить на то, что прошла целая вечность до того, как Хаято наконец закончил, изливаясь в нее горячей спермой, которая теперь вытекала из влагалища Тсуны вперемешку с кровью от разрыва девственной плевы. Закончив, Хаято молча снял с себя рубашку и положил ее рядом с все еще плачущей Тсуной, после чего сел на землю, облокотившись об стену и вцепившись руками в свои волосы. Он не смотрел, как Десятая поправляет трусики и юбку и натягивает рубашку Хаято на свое тело, смирившись с тем, что лифчик безвозвратно утерян. Он не смотрит, как она подхватывает свою сумку и медленно бредет в сторону дома. Реборн пока не знает, к чему привело его желание сблизить Тсуну с назначенным ей Хранителем. Не знает, что завтра с утра Нана выставит его из дома, угрожая пистолетом, купленным «для самозащиты» и велит больше никогда не переступать порог этого дома. Савада пока не знает, что с утра на пороге дома она обнаружит стоящего на коленях и рыдающего Хаято, умоляющего простить его. Савада не знает, как ей жить дальше. Единственное, что знает Савада — она никогда не простит. Хаято пока не знает, что по дороге домой девушка столкнется с Хибари Кеей, которого очень заинтересует инцидент, произошедший в городе, находящемся под его властью, и не знает, что завтра к вечеру его тело вывезут из города, а хрупкая Савада отныне будет под защитой Главы Дисциплинарного Комитета. Единственное, что знает Хаято — он никогда себе не простит насилия над своим Небом.