Ливень и эклеры

Если Мила чему и научилась за время общения с Кацуки, так это воспринимать все проще, чем оно есть. Поэтому когда оказалось, что к подруге внезапно вернулись с дачи родители, и она, через слово извиняясь, не пустила Милу в квартиру, та даже не расстроилась. Конечно, ночевка сорвалась, и это неприятно, но не в последний же раз в жизни видятся? Так что Мила закинула на плечо сумку, перехватила поудобней коробку-в-гости-с-пустыми-руками-не-ходят-пирожных, включила песню пободрее и потопала к остановке. Возвращаться в душное метро не хотелось совершенно, тем более, такой хорошей теплой ночью грех было бы… Что там грех, а что не грех, додумать не удалось: ливануло. Мгновенно намокли волосы и кофта, асфальт скрылся под водяной бурлящей пленкой и Мила рванула заправским спринтером под козырек ближайшей остановки. Уже через минуту, правда, она чуть не навернулась на едва образовавшейся луже и трижды почти уронила коробку с пирожными, но все неприятное рано или поздно заканчивается, и Мила, совсем не грациозно плюхнувшись на потертую скамеечку и поставив рядом несчастные кондитерские изделия, облегченно выдохнула, оценивая критичность ситуации: кеды вымокли, джинсы почти до колена были мокрыми, с волос немилосердно текло, а тушь наверняка размазалась на пол-лица. Зато у нее была — внезапно — коробка вкуснейших пирожных и — еще внезапней — целый свободный вечер, который можно было потратить на что угодно! Только вот в такую погоду лучше бы сидеть дома… Порывшись в сумочке, Мила откопала (уже, в принципе, бесполезный) зонт, пачку салфеток и коробочку сока, завалявшуюся там неизвестно с каких времен. Утерев лицо, а затем промокнув волосы (и тем самым израсходовав ровно всю пачку салфеток), она уселась поудобнее, подвернув одну ногу под себя. Коробка с пирожными покачнулась, но устояла, а вот зонт пришлось ловить. Разместившись, в конце концов, на узкой скамье, прикрученной к раме остановки, с относительным удобством, Мила закрыла глаза: остановка трамвайная, а подъезжающий трамвай не услышать очень сложно. Дождь, косил, шумел и совершенно не по-джентельменски брызгался, отчего постепенно мокла одежда и пробегали по коже мурашки. За остановкой вода с журчанием и бульканьем стекала в водосток, а по крыше соседнего дома тугие струи били звонко и сильно. Мила глубоко вздохнула. Запахи мокрого асфальта, бензина и кремовых пирожных смешались в странную уютную мешанину, плотным одеялом ложившуюся на плечи. Вздрогнув, Мила открыла глаза. При мысли об одеяле моментально стало зябко, захотелось в теплую кроватку и чашку смородинового чая. Ну, или хотя бы чтобы дождь закончился. Словно услышав ее мысли, дождь полил сильнее. Пару секунд потупив на ставшую непрозрачной стену дождя, Мила пожала плечами и спустила ноги на землю. Мимо левой кеды стекал куда-то некрупный ручеек, а правая уже и вовсе мыском утыкалась в мутную лужу. Мила срочно подобрала обе ноги на скамейку и, повозившись, смогла сесть по-турецки. Это оказалось даже удобно, но от резких телодвижений зонт соскользнул-таки на землю. «Хорошо хоть не прямо в лужу», — вновь пожала плечами Мила и уставилась на прямые, как жерди, струи дождя, с силой бьющие по асфальту, отчего во все стороны на высоту примерно семи сантиметров от земли поднимались тучи мелких брызг. Смотреть на дождь, вслушиваясь в его шепот, оказалось занятно, но недостаточно, чтобы не обращать внимания на время. Когда трамвай не пришел и через пятьдесят минут ожидания, а мимо проехало восемь яндексовских такси, Мила начала подозревать, что домой она может и не попасть. В иной день и при иной погоде от набережной Карповки до дома можно было добраться пешочком часика эдак за полтора-два, но совершенно непотребной мощности ливень не позволял даже носу высунуть из-под козырька остановки. Мила еще раз посмотрела на стену дождя, еще раз не разглядела ничего кроме самого дождя и вновь полезла в сумку. Смартфон обнаружился на самом дне, придавленный аптечкой, косметичкой, ланчбоксом (пустым), термокружкой (к счастью или к сожалению, но тоже пустой), катушкой скотча, свернутыми в тугой рулетик шерстяными колготками, ежедневником и бутылкой уксуса, купленной накануне. Шесть процентов зарядки не сделали ситуацию хуже или лучше: зарядки хватит на один-два быстрых звонка, а там уже хоть трава не расти. Может, и дождь кончится. Задумчиво повертев в руках смартфон, Мила решительно набрала номер. — Гош, привет, не отвлекаю? У кого из наших есть машина, кроме Якова Борисыча? Я на Карповке, трамваев нет, зарядки на телефоне тоже. А тут немного потоп. Набережная Карповки, трамвайная остановка возле моста… Ага, позвонишь ему? Да, спасибо, я твоя до… С тихим пиканьем смартфон отключился. Мила засунула его обратно в сумку и потянулась к коробке с пирожными. Ближайшие полчаса она собиралась провести с пользой. *** Обсыпка с эклера осыпалась на рукав и бедро, но Мила не обращала внимания. Сущая безделица, что она не отряхнет что ли потом одежду? Дело пяти секунд, к тому же, так вкуснее. На языке таяло тонкое тесто, нежно растворялся сладкий-сладкий масляный крем, рядом не было ни души, а под шумной завесой дождя нечасто проскакивали редкие автомобилисты. Эклеры исчезали один за другим. Мила подъедала их аккуратно, но небрежно, периодически стряхивая на землю крошки с почти высохшей джинсы, тщательно облизывала пальцы и брала новое пирожное. В этом почти медитативном состоянии она провели еще примерно сорок минут, как вдруг обнаружила, что в коробке остался один, последний эклер. Мила смотрела на него с полминуты, закрыла коробку и отодвинула ее, насколько было возможно. Отряхнув еще раз руки, она взяла коробочку сока, вынула трубочку из шелестящей обертки и проткнула ей маленький кружок фольги. Первый же глоток разлился во рту терпкой кислостью вишни, отчего Мила непроизвольно сморщилась. Она пила сок маленькими глоточками, тщательно смакуя каждый и медленно сглатывая ставшую густой и вязкой слюну. Сока хватило на десять минут, после чего Мила, тряхнув для верности коробочкой и услышав лишь стук трубочки о картон, убрала ее обратно в сумку. Где-то рядом, конечно, была мусорка, но поди найди ее еще. Поелозив на месте, Мила сложила руки на коленях и закрыла глаза. ненадолго. Мимо прошуршали шины и вдруг буркнул низко автомобильный гудок. Мила подняла голову и улыбнулась. Напротив остановки стоял старенький серый фордик Виктора с приоткрытой дверцей. Мила подняла из лужи зонт, стряхнула чисто символически с него воду, запихала его в сумку, подхватила коробку с одиноким эклером и, глубоко вздохнув, в два прыжка оказалась у машины. Не элегантно, но быстро и почти не промокнув вновь, она юркнула на переднее сидение и с удивлением уставилась на Кацуки за рулем. — Виктор забирает Юрио и Отабека с Московского проспекта, — мягко улыбнулся тот, забирая из рук Милы вещи и перекладывая их на заднее сидение. — Они побоялись ехать на мотоцикле в такой дождь. Промычав что-то неопределенное в ответ, Мила почесала кончик носа и с внезапной робостью протянула вдруг коробку с оставшимся пирожным Юри. Он, склонив голову к плечу, принял ее с благодарностью и глазами показал ей назад. Мила обернулась. На заднем сидении лежал фен и клетчатый флисовый плед. Ей определенно нужно будет крепко отблагодарить Юри.