Азарика и ее любовь

Уроды нестройной толпой вновь двинулись в сторону Парижа. Одни гнусавили псалмы, другие сочиняли и тут же репетировали развеселые куплеты и трюки, которыми собирались забавлять народ. Поглощенные каждый своим делом, они и не заметили, что их ряды покинули тощий мим Нанус и толстый палатин Авель. — Да не бойся ты, Горнульф! — убеждал приятеля Нанус. — Ты толпы язычников не испугался, когда они на тебя кидались с мечами и копьями! А тут никто кидаться не станет. Еще и денег дадут. Всего-то потребуется от тебя — выступить вместе со мной перед местным сеньором и его друзьями. Он платит щедро, не сомневайся… Далее Нанус в очередной раз принялся втолковывать Авелю, как пару лет назад заработал в этом самом Гондульвии приличные деньги, да еще и одежду хорошую подарили. Он выступал тогда со своим приятелем, вот таким же упитанным, как Авель, и местные сеньоры чуть не надорвались от хохота, такой уморительный номер придумали двое фигляров, играя на своем контрасте — невероятно худой и очень толстый. Но потом случилось несчастье — приятель Нануса умер. И то представление тощий мим долгое время не мог повторить, напарника не находилось. И вот, когда снова оказался в этих краях и встретил Авеля, его осенило, что можно устроить выступление с ним, надо только немного потренироваться. Авель поначалу и слышать об этом не хотел. Он и в монастыре стеснялся участвовать в театральных представлениях, которые организовывал каноник Фортунат при помощи Озрика. Вообще в них охотно участвовали почти все школяры, ибо тексты были неизбитыми и остроумными, а костюмы — красивыми, да и развлечения в однообразной монастырской жизни лишними не бывают. И лишь Авель, сколько его не пытались заинтересовать ролями могучих древних царей, тучных аббатов и даже великанов, отчаянно краснел, пыхтел и сразу забывал свою роль, стоило оказаться на сцене. В итоге добрый каноник сжалился и перестал привлекать его к лицедейству. И вот теперь Нанус предлагает выступить вместе с ним! Авель ни за что бы не согласился, но… Как же ему будет стыдно явиться пред очи их величеств в тех лохмотьях, что на нем сейчас! Да его, пожалуй, и во дворец охрана не пустит. А заработав деньги, он купит хорошую одежду и сапоги. Король, конечно, все равно будет в ярости, но, может, хоть добрая королева заступится. Авель был готов любое наказание перетерпеть, лишь бы только не выгнали! Изнурительная репетиция длилась несколько часов. За это время Авель в полной мере осознал, сколь нелегок хлеб гистриона. Ему пришлось изображать сперва лошадь, для чего неутомимый Нанус напялил на него сделанный наскоро камышовый каркас, набросил сверху лошадиную попону, сзади прикрепил бутафорский хвост, а на голову своему помощнику натянул то ли маску, то ли тряпичную лошадиную голову с прорезями для глаз и носа. Авель попытался возразить, что голову можно было использовать и его собственную, а в этой штуковине изрядно жарко, но Нанус запретил. Сам же мим играл роль наездника, объезжающего лошадей. Потом они поменялись ролями, и Нанусу пришлось использовать всю свою ловкость, чтобы не быть раздавленным тучным Горнульфом. Потом Авелю пришлось играть пышную монашку, а Нанус был ее ухажером. Вот тут Авель с радостью надел бы личину, чтобы скрыть краску стыда: сценка была не очень пристойная. Нанус был категорически против использования маски не по делу, и спектакль оказался под угрозой. - Раз уж ничего не смыслишь в искусстве, - горячился мим, - то послушай того, кто разбирается! Ну как ты не понимаешь, что не подходит лошадиная голова под монашескую рясу! Да и как на нее чепец натянуть? Сошлись на том, что огромный чепец, который будет на Авеле, частично прикроет лицо. А можно для смеху еще и усы из соломы сделать, вот это будет монашка! Наконец Нанус сжалился и решил, что получается вполне сносно, и обоим пора передохнуть. Выступать предстояло на пиру, ночью, в замке сеньора, совсем неподалеку от места их тренировок. Времени оставалось достаточно, и приятели вновь побрели на постоялый двор. В тот час он был почти пуст, и хозяин даже обрадовался гостям. Они выпили дешевого вина и улеглись спать, велев хозяину разбудить их в нужное время. Но проснуться им пришлось раньше, от истошного крика: «Пожар! Горим!» Хозяин, хоть и был грубияном, но не трусом, и уже в клубах заполнявшего комнату густого дыма растолкал Нануса, Авеля и еще парочку постояльцев и принялся выталкивать их наружу. С трудом переводя дыхание, ничего не понимающие бродяги оказались на улице. Жители соседних домов спешно помогали хозяину и его домочадцам таскать воду, дабы пламя не перекинулось и к ним. Но второй этаж полыхал уже вовсю. Видимо, пожар начался именно там. — Сейчас крыша рухнет, — с видом знатока объявил мим. И в этот миг сквозь шум и треск пламени донесся отчаянный зов о помощи. Кричала женщина. — Эх, пропала девка, — сказал кто-то. Люди испуганно крестились, но на охваченный огнем второй этаж кинулся только один человек. — Безумный, стой! — крикнул Нанус вслед Горнульфу. — Люди, ну хоть воды сюда дайте! Через несколько минут, показавшихся вечностью, Авель, весь черный от копоти и задыхающийся, в тлеющей одежде, выскочил на улицу. На руках он нес бесчувственную женщину. Кровля обрушилась у него за спиной. От пожара было светло, почти как днем. Нанус плеснул водой в лицо женщине, приводя ее в чувство. Черная копоть потекла по щекам. Женщина вытерла лицо рукавом и непонимающе уставилась на своих спасителей. - Берта! - воскликнул Авель. - Как же это с тобой случилось? Кто посмел? - Да что ты несешь, друг! - удивился Нанус. - Думаю, она просто заснула, а дом в это время загорелся. - Она была привязана к креслу! - мрачно возразил Авель. Берта осушила две огромные кружки воды. Приятели перенесли ее подальше от догорающего дома, куда не доходил жар и не долетали искры. И вот какой рассказ они услышали от нее. День прошел спокойно, Рикарда не донимала ее, а больше отдыхала. Но вечером, когда стемнело, Берта вдруг почувствовала, что ее резко клонит в сон, и впала в забытье прямо в кресле, где сидела с шитьем. Сколько прошло времени, она не знала, но очнулась с тяжелой, как свинец, головой и кляпом во рту. Встать с кресла тоже не удалось, ее стягивала веревка. Будто сквозь туман, услышала она голос Рикарды: - Проснулась все-таки. Жаль. Я хотела, чтобы ты ничего не почувствовала. Ну, значит, так суждено. Ты слишком много знала, Берта, чтобы оставлять тебя в живых. Она быстро разрезала пару больших тюфяков, выпотрошила из них солому и выкресала огонь... - Счастье еще, что эта ... плохо всунула кляп, - закончила Берта. - Я смогла выпихнуть его изо рта и закричала. О милый Горнульф, как ты храбр! Ты спас меня, благодарю от всего сердца! - Ты тоже когда-то позаботилась обо мне, - ответил он. - Вот видишь, правильно я говорил, что добрых людей много. - А вот злых-то столько зачем? - простонала Берта. - А это нам в монастыре объясняли! Я хоть и не был отличником, скорее даже наоборот, но кое-что запомнил! Добрый Фортунат говорил нам, что, не будь зла и коварства, человек не мог бы в полной мере оценить доброту и благородство. - Это хорошо, - улыбнулась Берта. - А еще он что говорил? - Что зло неистребимо, но бороться с ним все равно надо! - Да, надо! И вот сейчас я подозреваю, что моя бывшая госпожа замыслила злое дело! Кстати, куда она делась? - Я уж разузнал, - отозвался мим. - Оказывается, она незадолго до пожара велела запрягать свой дормез, оставшиеся у нее слуги погрузили туда какие-то сундуки и ларцы. Когда все было готово, она расплатилась с хозяином и прошла наверх, якобы за Бертой. Но вернулась без нее. - Моя камеристка пьяна, хозяин, - сказала бывшая императрица. - Проспится - выедет сама, а мы время терять не можем, надо догонять пфальцграфа. Она уехала, а через несколько минут и пожар разгорелся. - Почему же она не убила тебя как-то иначе, чтобы наверняка? - недоумевал Авель. - Она так не умеет. Посмотреть в глаза своей жертве - это нет! Вот поджечь или подсунуть яд - как раз по ней. Она вдруг приподнялась, схватила Авеля за руку. - Послушай! Она не все мне рассказывала о своих делах, особенно в последнее время. Но я знаю, что богопротивная Лалиевра еще тогда, в лагере под Парижем, передала ей Дар Локусты. - Что это такое? - не понял Авель. - Это плохо? - Еще как плохо! - вмешался Нанус. - Страшная вещь! Это яд, от которого нет спасения. - Но зачем он был ей нужен? - Я уверена, что заказывала она этот яд для императора, мир его праху. Но потом планы изменились. Я следила и точно знаю, что золотое сердечко вместе с содержимым еще долго находилось при ней. Потом его не стало, а эта индюшка Ингельтруда Суассонская упоминала о том, что сердечко теперь у ее сестры! Я слышала это. Но вот для чего они переправили Дар Локусты Аоле? А сама-то красотка из Триса некоторое время была ох как дружна с дорогим канцлером Фульком! С открытым ртом ему внимала. - Нам их интриг на разобрать, - вздохнул толстяк. - Но я знаю человека, который разберет, - задумчиво сказал Нанус. - Заказать такой яд - дорогое удовольствие, это вам не крысиная отрава. И изготовила яд Лалиевра! Чует мое сердце, что надо сообщить ей. - Но как? Где она теперь и сколько дней уйдет на дорогу к ней? - Я знаю, как это сделать. Надо только нагнать наших товарищей, нищих и уродов, они вряд ли так уж далеко ушли. Ты, Берта, знаешь, что Заячья Губа - повелительница уродов, все они служат ей! Ей они и дань платят, и новости доставляют. Они помогут передать ей весть! - Да зачем все это? - удивился Авель. - Наивный ты, - фыркнула Берта. - Фульк - первейший враг Эда, и эта его внезапная дружба с Аолой... А Ингельтруда - та всегда Фулька слушала. - А что до Лалиевры, - завершил Нанус, - то уроды служат ей, а она сама служит только одному человеку на всем свете. Это Эд. Пусть она все узнает, а там уж как решит! Мне бы только коня где-нибудь угнать. - Бедный мой Нанус, тебя казнят, если поймают на этом, - возразила Берта. - Вот, возьми деньги. По счастью, Рикарда хотя бы не воровка и оставила мой кошелек на поясе. Купи коня и скачи за уродами. - А мы с тобой поедем, не теряя ни минуты, в Компьень! - воскликнул Авель. - Что, если Эду нужна помощь верных людей? И чуть слышно добавил: - Очень уж часто она его кляла!