В лицо Смерти

В этом мире шептали. Он сам не понимал куда попал, смутно помнил и прошлое и как-то обособленно понимал настоящее. Он не мог поддаться панике. Физически не получалось устроить скандал, взреветь, словно обманули, украли эмоции, чувства. Страшное, омертвевшее спокойствие действовало, словно наркотик — притуплял эмоции. Черное, вечно живучее, копошащиеся. Стены, пол были каменной пещерой, жилищем наполненной гарью и дымом — трещали костры и факелы. Все было приглушенно и наполненно чем-то ядовитым и мерзким. Он огляделся, заметил целую толпу таких же молодых и не очень ребят, но не спешил оклинкуть хоть кого-то из них. Звук здесь был лишним. Голоса раздрожали. Чужие мысли прокрадывались к его одеревенелым векам и тыкали иголкой мозги. Глаза слезились, но ему были не до того. Они все здесь безмолвные, задыхались и кашляли. Но это не волновала их. Не волновало никого. Была только она. И шептки. Грациозная и по-аристократически красива и соблазнительна. Руки она держала у груди, ногти- красные матовые, черные. Вск по ведьменским канонам. Она не была худощавой, отнюдь нет. Он сам, чего таить, не мог оторвать глаз от полуобножаенного декольте, от ее ключиц и бледных плечиков. «Губы измазаны в помаде, а может даже в крови» — подумалось ему. Но никто не ощулал страха, лишь жуткое влияние, жажду и желание. Волосы нифмы блестящие и строящиеся, они были подобно водопаду, извивались словно копошащие милые  змейки, не упустившие желание цапнуть и обезобразить ядом. Опасная, опасная. Горчит на языке и запивается  сладкой малиной. Он не узнавал той девушке в облегчающем платье, не узнавал выражение лица и шепот, которым она их обкрадывала. Лера. Л Е Р А Девушка ада. Она часто смеялись на эту тему, даже ее подруги с веселой усмешкой отправяли ее в преисподнюю, словно к себе домой. Правы они не были. Та Лера — была не здешняя. Абстрактная, даже ее оболочка поменялась. Здесь она была хозяйкой. А там лишь гостьей. Он сам не понял, как узнал ее. Девушка, которой он присылал сердца и душу вместо валентинок, кажется, в этом не нуждалась. Он сам уже не понимал кто она. Что есть ложь, а что сокрыто тайной. Словно вся магма земли смешала краску и сущность. Дитя подземелье. Дитя смерти — сама смерть. Он не решался взглянуть ей в глаза, боялся узнать или наоборот не узнать ту девчонку в которую был до беспамятства влюблен. Он смотрел лишь на ее губы и декольте. Так будет лучше, легче. Остальных парень тоже знать не хотел. Не составило труда даже в таком странно-наркотическом состоянии злиться и не хотеть знать всю эту тоолпу, братья по ситуации, они конечно все были ее любовниками. Какой жизни? Он не узнал. И не хотел знать. Шепот душит. Она говорит что-то, а он не понимает; не слышет, не узнает.  Но жутко скучает. Она закатывает адские глаза, скалит зубы, словно ведьма-блудница с шабаша. Он чувствует, как екает его сердце, когда девушка  слегка выпячивает губы, рукой обводит грудь сквозь легкую, черно-струящуяся ткань. Волосы ее блестят сквозь редкий свет черной, глубокой, живучей завесы. Девушка на троне не переставала усмехаться, питаться их страстью и страхом.  Они сами не поняли, чего боялись, но что-то кричало, скорее ангел на левом плече вопил и дергал, предупреждал головы мальчишек. Опасность! Бежать! Лера не пыталась отмахнуться от маленьких бескрылатых фей, надоедливых пикси, которым нет дела, не светит надежда в аду. Своих подопечных они уже потеряли. Девушка расслаивала чужие души, вспоминала что-то новое, что-то старое. Ощущала кожей восхищение на лицах, зависть друг к другу и к ее гордому одиночеству. Она была королевой, колдуньей и вместе с тем дьяволицей этого мира. Она не выбирала эту жизнь. Она такой родилась. Лера была, словно дочь кинозвезды или модельера. Ее восхволяли, но она стремилась избавиться от сотни тысяч глаз вокруг, от ушей которые слушают шепот, шептки и стук ее сердец. Ее тайная человеческая жизнь была другой. Законы, жизнь, люди, существа и души. Все это было для нее ново и незнакомо. Но ей нравилось. Нравились машины, нравились белые пушистые щенки, она вообше собиралась реформировать свою преисподнюю. Слишком канноно и заезженно был ее мир. Легенды, мифы, даже они порой навевали что-то странно радостное, но фальшивое. Лера жила долго. Была крестьянкой, студенткой, убийцей, стюардессой, был хорошей подругой и героиней. Она примеряла на себя роли, тщетно пытаясь заглушить тоску по старому,  пускай черному миру. Людская жизнь приедалась, как когда-то приелся ей ад. Она шептала это своим подданым, шептала своим бывшим, когда они смотрели на нее, забыв где находятся. Глупые. Теперь им недоступны даже собственные  мысли. Страшная, сладкая пытка. Лера ненавидела ее, но еще более ненавидела лжи. И она избавиться от нее. Пускай так. Она больше не останется  обманутой и переданной. Главное правило. Не смей перечить Сатане. Кареглазый поддался влиянию первый.  Лера помнила его. Слишком смазливый петух. Она бросила мальчика спустя месяц знакомства. Он ставил только свои интересы, не стерпевал ее сканадлов и сам по-бабски давил на жалость. Даже сейчас  она чувствовала, как противно было на него смотреть. Он кинулся у ней, целуя аккуратные игры ног и лодыжки. Он, как побитая собака ластился. «Отвратительно» -думала она. «Подыхай» — прошептали все. Когда белый, седой дым окружил его и жалостливая сволочь исчезла, девушка опять усмехнулась. Кто следующий замолит грехи в аду?  Девушка качалв головой. Отчаянно теребя нить на платье. Ее точная копия- зеркало заглатывала каждого.  Никто не распозновал фальшивку.  Слишком, слабые, они не видели  подделки,  искали похоть и страсть, а находили лишь желчь.  Лера искала себе настоящую душу, как когда-то ее отец отыскал себе Персефону. С жуткой разочарованностью она тряхнула локонами. Хорошая игрушка. Мальчики повелись, а ей отчего-то тошно.   Неинтересно. Последнего мальчика она в расчет не брала. Первый, кто пришел сюда и последний кто сгинет. Она не смотрела на  его последний огарок жизни в глазах. Отогнала копию, заняла ее место. Мальчик не увидет, не почувствует. Падай.   Глаза ее были прикрыты, но лицт хранило маску блудливости и порочности. Она знала исход. Но триумфа не ощущала. Чего стояли пару душ, если на белом, черном свете она одна. Единственный экзепляр. Хотелось разбиться. Он расхохатался. Один  на один. — Странная,  ты, Лер. Как будто никто не догадался о твоей сущности. Как будто все эти смертные не знали, на что идут.  Они смертники, а ты им голову вскружила. Ад на то он и ад. Никто не выходит живым, так почему бы не принять смерть от той, которую действительно любил и хотел заполучить. То что они ощущали, — он сжал кулаки и с яростью выдохнул — было сильнее жажды жизни. Вот так. Она уставилась на него, своими древесно- мендальными глазами. Кто рискнул заглянуть в них? Они менялись, кровились, отблескивали и часто меняли свой цвет, сложно дышали, двигались, радужка меняла оттенок под бой чернявого сердца. -Так почему не идешь ты? — Годы жизни, века, а то и тысячилетия, научили девушку не теряться, но глаза выдавали ее.  Глаза — отражение души. А ее душа была слишком истрепанна, вместе с тем слишком крепка и многогранна. Она теснила в себе сотни личностей и компонировала их, играла сама с собой,  как умелый музыкант проводит по струнам арфы. -Я самый самонадеянный, девочка. Видешь я отхапал не только тебя живую, но и разговор с тобой. -Почему ты уверен во мне настоящей. -Ты улыбаешься по-другому. Копия словно ходит по плану, мелочи не замечает. А ты улыбаешься или жмуришься глазами. Все в них. Они у тебя, живые чтоли — он тихонько и неуверенно рассмеялся, делая шаг вперед. Разрывая расстояние, она тоже встала. Страшный, сложный человек шел к своей смерти, глупо похихикивая, Содрогаясь, но вверяя себя ей. -Ты боишься смерти? — прошептала она,  почти касаясь его губ. Смертник, бедный парнишка ощущал чужое дыхание, но отчего-то улыбался, глядел на чужие вздохи; ощущал кончиками пальцев, как она шептала,  а шепот теплый и  жаркий охладевал и стелился снежными каплями черного цвета. И перед тем, как уколоться о ее хрустальные губы, согреть ледяную помаду и добраться до сути, перед тем как рукой огладить шелковистые волосы, он посмотрел на нее слепо, немного сожалея о минувшей жизни и спросил:  — А ты?