Часть 1
4 мая 2013 г. в 14:21
«Ты помнишь нашу маленькую квартиру в Лондоне?
Тихая улица и уютный сквер через дорогу, где тёплыми осенними вечерами мы любили гулять. Слушать шелест опадающих листьев и доносившийся откуда-то из глубины детский смех. Ты робко улыбался, когда, касаясь твоих ледяных пальцев, я пытался согреть их в своих руках. Ты опускал глаза, стесняясь встретиться со мною взглядом. И эти чёртовы твои очки, которые скрывали столь прекрасные черты твоего лица. Наверное, когда Бог создавал тебя, он явно был не в своём уме. Смотреть на тебя подобно самоубийству. Я задыхаюсь, когда осознаю, что стал тем, кому принадлежит совершенство человеческой красоты.
В один из дней, ты помнишь, там, на главной аллее, собралась толпа людей. Ценители прекрасной музыки, просто те, кто хотел стать частью чего-то вечного. Живое звучание скрипок и виолончели. Шопен и Бетховен. Никто не осмеливался нарушать царившее волшебство вокруг, которое исходило от маленького оркестра. Ты заворожено смотрел на музыкантов, а я не мог оторвать свой взгляд от тебя. Ты так нелепо и смешно приподнимался на цыпочки, стараясь увидеть что-то большее из-за стоящих перед тобой людей, а я не мог сдержать улыбку. Не мог сдержать я и того порыва, который заставил меня тебя поцеловать, вот так вот легко, за спинами у десятков людей. Я знал и был уверен, что пока играет оркестр, никто не обернётся и не заметит то, как я ворую с твоих губ всю сладость и нежность. Ты робко отвечал на поцелуи и изредка смотрел по сторонам, боясь быть застуканным. Внезапно резко отстранился, глядя куда-то вниз. Не понимая ничего я проследил за твоим взглядом и встретился с большими голубыми детскими глазами. Девчушке было лет пять, и она просто смотрела на нас, держась за руку мамы. Твои щёки вспыхнули алым, ты зажмурился, вцепившись в низ моего пиджака. Я лишь наклонился к девочке, приставив к своим губам указательный палец, пытаясь этим жестом объяснить, что это наш теперь маленький секрет. Она кивнула и…
Джиён, ты помнишь это?
Ты помнишь нашу первую встречу?
Я пришёл в редакцию одного издательства, чтобы заключить контракт о печати и выпуске моей новой книги. Не поднимая головы, ты бросил в мою сторону небрежно: «Директор занят, подождите», - и продолжил копошиться в каких-то бумагах. Я молча присел на диван напротив твоего стола и в этой тишине просто наблюдал за тобой. Твоя белая измятая рубашка и отвратительно завязанный галстук были просто ужасны. Было ясно видно, что такая офисная одежда не по тебе, и ты лишь терпел её ради рабочего дресс-кода. Молодой студент на подработке. Резкие нервные движения, раздражение на лице, когда что-то не получалось. Ты тяжело выдыхал и запускал пальцы во взъерошенные чёрные волосы на голове, но терпел, делал, боролся. Всё это выглядело со стороны таким смешным, что заставило меня улыбнуться лишь уголками губ. В тот день директор не смог меня принять и я ушёл. Ты так ни разу на меня не посмотрел.
Джиёна, я не мог выкинуть тебя из головы. Постоянно всплывал твой образ у меня перед глазами. Я не знаю, что со мной произошло. Разве такое возможно? Ты был совершенно мне чужим, посторонним. Тем, с кем никогда бы в жизни наши дороги не пересеклись, потому что я думал, нет, я был уверен, что мы разные. Но… но… и только лишь "но"… Я словно заглотил невидимый крючок, который тащил меня к тебе так медленно, что иногда хотелось сорваться и бежать вперёд быстрее. Но я боялся. И оставалось лишь брыкаться в своих мыслях, как глупая рыбёшка, попавшаяся на приманку.
Через несколько дней я снова появился в редакции, но тебя там не было. Какая-то лёгкая досада поселилась на душе, о которой я тут же забыл после удачных переговоров. Выходя из здания на улицу, я увидел тебя. Ты стоял на автобусной остановке и курил, жадно делая затяжку за затяжкой. Всё в той же мятой рубашке, но уже с торчащим из кармана брюк галстуком. Не знаю, зачем я сел в тот же автобус, что и ты. Мне было совершенно не по пути. Я, наверное, до сих пор внятно не смогу объяснить этот свой поступок, но сейчас, вспоминая всё это, я уверенно могу сказать, что не жалею.
Сумеречный Лондон за окном. Ты сидишь на четыре сидения впереди от меня и слушаешь музыку. Какая она? Тихая и спокойная? Ублажающая изысканный слух? Или сумасшедшая и тяжёлая, готовая взорвать своими басами любой динамик? И всю дорогу я не мог оторвать от тебя взгляд. «Какого чёрта, мальчишка, ты делаешь со мной?», - думалось мне. Я так хотел, чтобы все исчезли в этом автобусе. Тогда, возможно, я подошёл бы к тебе и… Я не знаю, что сказал бы… Что это? Как это называется? Погрузившись в свои мысли, я и не заметил, как ты выскочил из автобуса на остановке и слился с шумной толпой своих друзей. Чуть ли не выворачивая шею, я до последнего оглядывался на тебя широко улыбающегося и смеющегося. До последнего, пока автобус не свернул на перекрёстке.
В тот день, вернувшись в свою квартиру, я попытался всё же объяснить себе, что толкнуло меня на необдуманный поступок? В голове лишь вертелась одна мысль: у тебя свободная, беззаботная и беспечная жизнь. А что есть у меня? Я - писатель, ведущий затворнический образ жизни. Но все-таки писатель, пусть не настолько известный по всему миру, но имеющий немалую аудиторию, которой, как ни странно, интересно читать мои книги. О чём они? Они о путешествиях. О тех уголках мира, где почти никто не бывал. Поэтому мне иногда приходится разъезжать по свету и возвращаться в свою холостяцкую квартирку на самом последнем этаже. Кто согласится принять мою жизнь и разделить её, когда все мои мысли лишь о новых строках и о том, как бы совсем не зачахнуть над печатающей машинкой. Мне скоро тридцать, а тебе? Мне кажется, у нас приличная разница в возрасте, поэтому, очевидно, и разные жизни. Суждено ли им было пересечься?
Видимо, суждено, я убедился в этом, когда одним ранним утром услышал стук в дверь. Тебя отправили ко мне из редакции за одной частью книги, которую я решил переделать. То утро я запомнил на всю жизнь. Ты стоял на пороге какой-то весь потасканный и мятый, как мне показалось, со всеми явными последствиями бурной ночи у тебя на лице: с припухшими веками, с запахом дешёвого алкоголя. Не трудно было заметить,всё твоё раздражение, что тебя отправили ко мне. До чего же были огромными твои глаза, когда я принёс пачку листов. «Что это?», - спросил ты у меня, но это явно был риторический вопрос. Я писатель, который предпочитает старые печатающие машинки ноутбукам. Я тот, кто любит шелест бумаги, её запах и те особые ощущения, когда она в руках. И я поражаюсь, как издательства меня ещё терпят с моими заскоками. А это значит, что я чего-то всё ещё стою. Я еле сдержался, чтобы не засмеяться, когда ты сделал такое растерянное лицо. Покачиваясь на своих худых ногах, обтянутых плотной тканью чёрных джинс, ты развернулся и готов был уйти, и ушел бы, не знаю, если бы я не предложил тебе... чай. "Настоящий английский бодрящий чай", - как сейчас помню, что глупо соврал тебе, будто бы он быстро снимет похмелье. Чёрт бы меня побрал, это сказать. Я не хотел! Но ты, глядя на меня хитрым прищуром, согласился, сказав: «Почему бы и нет?».
Ты ведь помнишь это, Джиёна-а? Я до сих пор помню всё…
В то утро мы узнали имена друг друга и молча сидели на маленькой кухне, пили чёрный крепкий чай. Зависшая тишина в воздухе, мерное тиканье часов и изредка звон чашек о блюдца и никаких мыслей. Мы не смотрели друг на друга. Мне казалось, что ты вот-вот сорвёшься с места и убежишь. Ведь согласись, абсурдна была та ситуация, когда незнакомый мужчина приглашает тебя на чашечку ароматного чая к себе домой. Мы не родственники и даже не друзья. И не любовники… На этой мысли моя рука с чашкой слегка дрогнула, но ты и не заметил ничего. Ты озирался по сторонам, пытаясь с наигранным интересом рассмотреть интерьер самой наипростейшей кухни. Мне показалось, что ты специально избегал зрительного контакта со мной. Когда ты сделал последний глоток, сказал "спасибо" и ушёл. И словно ещё больше опустела моя и так не наполненная ничем, холодная квартира.
Потом мы много раз встречались в издательстве. И с каждой новой встречей мы словно становились ближе. Нас ведь тогда уже можно было назвать знакомыми, Джиёна-а? Хорошими знакомыми? На самом деле, я не совсем понимал, зачем ты добровольно первым пошёл на контакт со мной. Стал чаще улыбаться. Первым говорить «Привет» или предлагать стакан воды, пока я ждал в душной приёмной. Что именно ты хотел получить от меня? Чего тебе не хватало в твоей жизни, которая была переполнена всем. А я уверен в этом на все сто процентов. Было и у меня такое время. Был я студентом. Но всё же погубил свои счастливые студенческие дни работой и писательством. Не мог я и лишнего часа позволить себе на развлечения. Так всё быстро и закончилось, и стал я тем, кто есть сейчас.
В один из вечеров шёл дождь. Весь Лондон заливало пятый день. Такое тут не редкость. Я снова был в издательстве. И выходя на улицу раскрыл свой старый чёрный зонт - и в ту же секунду под ним, справа от меня, появился ты. Сказал, что ждал меня, пока я закончу дела и предложил выпить чашку чая… у меня дома.
Джиёна, зачем ты так со мной тогда?
Ты помнишь нашу первую осень?
Раннее утро. С кухни слышится щелчок закипевшего чайника и тихо бормочущий последние новости телевизор. Сквозь приоткрытое окно доносятся звуки просыпающегося города, и тёплый ветерок, колышущий лёгкие шторы в нашей спальне. Твои пальцы отчаянно цепляются за мою влажную от пота спину и соскальзывают, случайно оставляя ногтями красные царапины. Ты кричишь. О, боже, малыш, как же я люблю, когда ты кричишь… Прошу потерпеть тебя немного, совсем чуть-чуть. Первые несколько движений всегда болезненны для тебя, и я каждый раз прошу прощения. Целуя твоё лицо, как сумасшедший повторяю: «Прости, прости, прости…», - и с каждым толчком проникаю всё глубже и глубже. Ты уже так измотан. Твоя кожа настолько горячая, что можно обжечься. Румяные щёки и такой затуманенный взгляд, тёплый, ласкающий. Слегка припухшие от моих страстных и неаккуратных поцелуев губы растягиваются в довольной улыбке. А потом ты стонешь. Долго, протяжно, сладко, так, что кажется, будто волна оргазма прокатывается по твоему телу. Ещё несколько рваных сбившихся с ритма движений, и я захлёбываюсь в удовольствии. Хочу вовремя выйти из тебя, но ты обхватываешь мою поясницу ногами в кольцо и прижимаешь к себе ещё плотней, не давая выскользнуть. Ты всегда любил, чтобы я отдавался тебе во всём без остатка. Долгое молчание, размеренное дыхание и тёплые объятья после секса. Джиёна, мне кажется, что я умираю каждый раз и попадаю в рай. Ты моё сладостное наказание. Ты мой судья, что приговаривает к смерти вновь и вновь. И я готов умирать ещё миллионы и миллиарды раз с тобой. Позволь мне умереть ещё хотя бы раз…
Когда ты переехал ко мне, мой каждый день стал особенным. Ты привнёс в мою жизнь что-то важное, живое и яркое. Ты знаешь, мне этого так не хватало. Твой утренний топот по квартире, спешное шуршание одежды, шум воды в ванной и неаккуратный звон тарелок с кухни. Твоё «До вечера» и мягкий поцелуй. Каждое утро для меня словно дорогой подарок, от которого я не намерен был отказываться. И каждый вечер словно чудо, когда я слышал скрип входной двери, а через несколько секунд твоё горячее дыхание на моей шее и тихий шёпот «Я скучал». Помнишь, Джиёна-а, когда я тебя спросил «Почему я?», помнишь, что ты ответил? Ты сказал, что со мной можно просто молчать. Молчать и понимать в то же время всё. Ты просто так устал от своей бурной жизни, что та тишина и покой, что царили вокруг меня, тебя спасали. Ты знаешь, мы же такие разные во многом. Мы можем быть всегда вместе? Впереди у нас было ещё четыре осени. А потом твоё обучение должно подойти к концу.
Мне тяжело и больно вспоминать нашу последнюю осень.
Ты вернёшься обратно домой, а я вновь возьму чемоданы и отправлюсь в путешествие, чтобы собрать новый материал для своих книг. Смогу ли я отпустить тебя? Сможешь ли ты отпустить меня? Эти мысли не покидали меня ни на секунду. Чем ближе был день расставания, тем ужасней я себя чувствовал. Когда ты засыпал на нашей постели под мерный стук печатающей машинки, я смотрел на тебя пытаясь проглотить болезненный ком, который подкатывал к горлу. Джиёна, ведь ты не знал и даже не догадывался, что последнюю неделю я каждую ночь давал волю слезам, сжимая тебя в объятьях. Что же ты сделал со мной, чёртов мальчишка?...
Чем славится Лондон? Величественный Биг-Бен, Букингемский дворец, Тауэрский мост, Оксфорд стрит, музей мадам Тюссо и ещё сотни мест, которые притягивают туристов со всего мира. Но мне дороже наш с тобой маленький Лондон на последнем этаже, где каждая вещь, каждый предмет были свидетелями нашей жизни. Здесь всё пропиталось тобой. Это всё, что у меня есть. И я бы не хотел потерять тебя навсегда.
Настал тот день, когда мы сложили твои вещи в багажник машины. Я попросил таксиста подождать. Мы с тобой неспешно перешли через дорогу и вышли на аллею сквера, который утопал в жёлтой листве. Было солнечно, и сквозь ветки деревьев лучи падали на асфальт, вырисовывая причудливые узоры. Я взял тебя за руку и мы медленно пошли вперёд. Ты молчал и всё плотнее прижимался ко мне. Натянул воротник своей малиновой водолазки до самых губ и весь словно уменьшился в размерах. Ты боялся.
Был будний день, и в сквере почти что никого не было. И я позволил себе поцеловать тебя в губы, в твои мягкие тёплые губы. Вкус и нежность этого поцелуя навсегда останутся в моей памяти. Мы просто стояли и целовались, наслаждаясь каждой секундой, которая одна за другой пролетали мимо. На этот раз ты не стеснялся и не смотрел по сторонам, а только отчаянно целовал меня, не давая вздохнуть. В один момент тебя так сильно затрясло, что я не на шутку испугался. «Малыш, тшшшш», - пытался я успокоить тебя и нежно поглаживал по спине. Но ты не в силах был контролировать ту боль, которая скопилась в тебе и я это прекрасно понимал. Ты что-то говорил, но я ничего не мог разобрать. Сквозь всхлипы и слёзы - невнятные слова и урывки фраз, но суть их была ясна. Мне было ужасно грустно и больно. Не меньше, чем тебе, Джиёна.
Когда мы шли обратно, я чувствовал, как с каждым шагом ты замедляешься, как тебе тяжело даётся идти вперёд, к машине, и ты с такой силой сжимал мою ладонь, что, казалось, ещё немного и ты сломаешь мне пальцы. Но я терпел. Ради тебя я был готов стерпеть всё. Открывая дверь такси и сажая тебя на заднее сиденье, я чувствовал себя палачом, который ведёт свою жертву на гильотину. Страх в твоих глазах невозможно передать никакими словами. Отпускать мою руку ты не хотел, как и не хотел отпускать меня. Мой милый и глупый, Джиён…
Напоследок я сказал тебе, что мы увидимся, обязательно, но когда… неизвестно. Я не хотел долгих прощаний, затяжных объятий, иначе это было бы невыносимо. Захлопнуть дверцу и услышать рёв мотора оказалось ещё ужасней, чем я представлял. Не оглядываясь, я направился к дому, и лишь звук тормозов заставил меня остановиться. Это я предполагал. Это так на тебя похоже. Эта твоя слабость… Ты у меня такой хрупкий…
За спиной я слышал приближающийся топот. А потом - крепкое кольцо рук сковало меня. Ты уткнулся лбом в мою спину и повторял одни и те же слова, как заколдованный: «Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя».
Джиёна, я до сих пор люблю тебя. А ты?...
Читаешь ли ты это письмо, или оно лежит так и не открытое в самом нижнем ящике стола? А может оно разорвано на мелкие кусочки и выброшено в мусорное ведро? Ведь прошло почти два с половиной года с нашей последней осени. Я написал свою последнюю книгу. Я ставлю точку. Вместе с этим письмом в почтовом пакете ты найдёшь её. Это моя автобиография и ключи от нашей маленькой квартиры в Лондоне. Ты же понимаешь, что это значит, Джиёна?
Я жду тебя здесь...»
***
Вы когда-нибудь ждали чего-то неизвестного? Чего-нибудь желанного, но недоступного? То, что когда-то имели и то, с чем пришлось расстаться? Готовы ли вы ждать вечно? Сможете ли вы ждать вечно? Насколько хватит ваших сил? Сколько вы прольёте слёз и сколько вы испытаете боли? Сможете ли вы уберечь, сохранить, защитить? Я всё смогу. Потому что, когда в замочной скважине провернулся ключ и дверь тихонько распахнулась, я твёрдо знал, что наша последняя осень будет длиться вечно.