Жалость

— Динь, всё в порядке? — спросил в трубке обеспокоенный голос Глухарёва. — Да, Серёг, задумался просто. Что ты спросил? — Денис словно опомнился. — Говорю, приходи вечером, пива попьём. — Извини, занят, — отозвался опер. — По работе? — поинтересовался друг. — Можно и так сказать, — Денис окинул взглядом подъездную дверь дома, в котором жил Стас. — Ладно, потом расскажешь, — чуть с досадой сказал Сергей. — Пока, Серёг.       О таком бы Денис не рассказал точно. В комнате Стаса горел свет, и Антошин затянулся сигаретой, глядя на жёлтое пятно в оконном проёме. Он предупредил Карпова, что приедет, время только не сказал.       Денис очередной раз стоял и решался. Он не выбирал идти или нет, ответ был очевиден — он пойдёт. Он просто набирается смелости, как если бы прыгал в воду, в бурный поток.       Остаться на ночь ему вряд ли предложат. Карпов никогда не предлагал. Даже когда Денис едва держался на ногах после того, как Стас особенно перестарается. Всего один раз Дэн спросил — можно ли, Карпов в ответ равнодушно пожал плечами. Тогда это ранило сильнее, чем если бы Стас отказал, приказал катиться домой. Больше он не спрашивал.       Для Антошина их отношения были своего рода добровольным мазохизмом. Он сам с трудом себе объяснял: почему, каждый раз, по доброй воле приходит, терпит, воет, захлёбываясь собственными стонами. Карпов был жестоким человеком, исключений не было ни для кого, кроме матери и племянника, и Денис не претендовал ни на что и ничего не просил. Просто ждал, что однажды всё изменится в лучшую сторону, что вот-вот всё будет по-другому. По-другому не было.       Иногда Денис пил, почти запоями. Потом очухивался, и притаскивался к Стасу с извинениями. Смешно. Его терзали, а извинялся все равно он.       Он знал, что этот раз не будет исключением. Сегодняшний день у начальника оперов был слишком напряженным: сначала Пономаренко с Вороновым упустили задержанного, из-за чего Карпов еще долго орал на всех подчиненных в кабинете, затем того самого упущенца притащили ППСники, и им занялся Стас, не подпустив ни одного опера, обозвав криворукими идиотами. И когда, наконец, Карпов покинул стены отдела, все выдохнули. Уж слишком насыщенный событиями день они пережили.       По лицу Стаса не было понятно, рад он его видеть или нет. Собственно, Денис уже привык к этому.       Карпов грубо, не контролируя силу, трогал его, стискивая торс, бедра и ягодицы до синяков. Денис мог только тяжело дышать, вздрагивая под Стасом, пряча взгляд серо-голубых глаз. В них отражалось страдание и боль. Он всегда ждал, что в этот раз Карпов проявит по отношению к нему хоть немного ласки, но, видимо, тот на это не был способен.       Денис постарался отвлечься, пока Стас, прикусывая кожу до крови, оставлял засосы на его груди, плечах, шее. Если на миг подумать, что его так хотят завести, то даже приятно становится. Условно.       Он выгибается в пояснице, стараясь прижаться кожа к коже, тихо постанывая, когда это все-таки удается. Но это длится не долго. Стас заставляет его повернуться к нему спиной, широко расставив бедра. Денис прогибается, ложась грудью на простынь. Но этого Карпову мало: он с силой утыкает лицо опера в подушку, не давая поблажек в виде разогнуться, крепко сжимает запястья ладонью и прижимает их к постели, прямо над головой, вклиниваясь между широко разведенными бедрами.       Денис прикрывает глаза и внушает себе, что ему хорошо. Но искусанные в кровь губы, беззвучные слезы и тянущая боль — явно не те симптомы, при которых может быть хорошо. Всё это уже было, он привык.       В этот раз Стас вырубился, как только кончил: он вымотался за прошедший день. Денис отодвинулся и накинул на его обнажённую спину одеяло. Поясница ныла, как и истерзанная задница. На бумажном полотенце, которым он вытерся в ванной, остались розоватые разводы. Денис привык и к такому.       На столике в комнате Антошин увидел початую бутылку коньяка, взял её и сделал несколько глотков прямо с горла. Его тут же замутило, затошнило.       Он вернулся в постель к Стасу и прилёг, привалившись к нему. От алкоголя по телу разлилось тепло, и он несколько минут просто смотрел в потолок, а потом начал засыпать. Денис обещал себе, что уйдёт, как и обычно, но сегодня морально и физически не мог.       Антошин верил, что, рано или поздно, всё изменится в лучшую сторону. Не будет больше этой жестокости, которая терзала его тело и душу. Он не представлял каким образом и как именно, но непременно в лучшую сторону, к чему детали?       Денис оказался прав. Вскоре всё изменилось.