***
чживон читает последнее сообщение от ханбина и, вскакивая, бежит на кухню, за лезвием. ханбин пишет о вниманиеблядях и как правильно вскрывать вены. садится на пол, облокотившись о холодную стену. с обезумевшей улыбкой делает первый надрез, сразу вдоль, он ведь не такой, как те презираемые ханбином «актёры». чживон ханбину не врёт, он хороший мальчик. делает следующий надрез, сильнее давя на податливую плоть. стискивает зубы, дрожащей рукой откидывая лезвие куда-то в сторону. «ханбин-а, я…» «ахахах чёрт» «до тех пор, пока я не стану безумцем, пока не потеряюсь во лжи. я всё делаю правильно.» твой сломанный мальчик нашёл то, что искал, ханбин-а.***
ночные улицы встретят ханбина молчаливым пониманием, словно бы вакуум вокруг имел разум и всему на свете понятно, что у него внутри. лишь ему, не способному осознать произошедшее, не понятно ни черта. почему так хочется сдохнуть из-за какого-то там ким чживона, который достал неимоверно. весь такой правильный, желающий помочь, всего себя отдать. которого больше нет. взгляд к небу и плывущие в мыслях отрывки памяти. «сейчас ты не смотришь на меня так, словно я целый мир. теперь я его разрушитель.» — первое, что ханбин сказал чживону, когда увидел того сидящим на полу, с горстью таблеток в руке. позорно поймал за руку, тормоша и без слов заставляя выбросить. чживон смотрит виновато снизу вверх на присевшего на корточки ханбина, будто точно сам виноват в том, что делает. никак не ханбин, неожиданно появившийся в его жизни и принесший чувство любви, а затем уничтоживший всё простым «мне это не нужно». вовсе не ханбин, спокойно смотрящий на то, как чживон ищет способы убить себя. не тот ханбин, что игнорировал негласные сигналы чживона о необходимости спасения. вон думал, что ханбин ни при чём. просто сам он такой глупый и бедный на извилины, чтобы понять, что ничего нет. никаких чувств, светлых помыслов, forever together. как и ханбина у него нет. только вот он у ханбина есть. он у ханбина был.***
донхек знает, где живёт ханбин. чживон слишком часто случайно доходил до этого места с едва ли не другого конца города, ошалело смотрел в окна и заверял хека — он в порядке. заверял, что чувствует ханбина и что тот знает о присутствии чживона где-то рядом. — ты сам к нему пришёл. — он до черта «сам по себе», знаешь. — зато тебя на короткий поводок посадил и остатки самоуважения сломал. — донхек следит за взглядом чживона к тому самому окну, разминая пальцы. «ты доломал моего светлого мальчика, научив дышать собой. когда-нибудь, я сломаю твой хребет, ханбин-а.»***
— продолжишь на что-то надеясь искать в ханбине тепло? — заткнись, донхек. — сердце своё вопящее заткни.***
— у него взгляд абсолютно безумный, дон. будто внутри цепной пёс сидит, понимаешь? — чживон ищет отклик в глазах напротив, говоря тихо, так, словно от этого жизнь зависит. — а ведь я его с руки кормить буду, вот увидишь. — он сожрёт тебя без остатка и костей не выплюнет.***
донхек стучит в дверь не церемонясь, руками, ногами пиная. ханбин где-то внутри своей темной каморки, своей пещеры сокровищ, протирает коллекцию сломанных душ и раскладывает по полочкам. чживонова выше всех, посередине, ломать её было больнее всех, от того и забудет явно не скоро. отгоняет мысли о том, что не забудет вовсе, что это последний экземпляр его хрустальных побед. этим экземпляром он ознаменовал своё поражение. ханбин впервые о чём-то жалеет, сминая фотографии чживона одну за другой и разрывая на мелкие кусочки. он не фото рвёт, душу свою. он наконец-то знает, что такое чувства взамен холодного мышления. что пустота внутри может быть хуже пустой квартиры. и что, чёрт возьми, он способен любить. дверь открывается медленно, но донхеку ничто не препятствует. заходи, бери что хочешь, мне больше ничто не нужно. донхек толкает ханбина в грудную клетку, на секунду чувствуя ладонью кроличье сердцебиение. нечто такое знакомое. точно чживоново. оно бьётся в ханбине, таком же сломанном теперь. бин падает на пол, больно ударяясь лопатками, но едва ли это сравнится с тем, что плещется в его глазах. донхек видит. наносит удары один за другим, наседая сверху, превращая лицо в месево. сопротивления нет и страха тоже. донхеку тошно. — дерись, мразь. — неожиданно безэмоционально шепчет дон, держа за грудки, моля даже. — ты сломал самую светлую душу, какую только мог знать. донхек сползает с ханбина на пол, пока тот пытается вдохнуть и сплевывает кровь. наносит ещё один удар и заставляет подняться на ноги, толкая к стене. ханбин ударяется затылком, машинально приоткрывая рот от немой боли. — привет от чживона. — донхек целует грубо, кусая ханбиновы губы, лишь бы сделать ещё больней. — он в красках описывал мне, как заслужит твоё позволение, пока падал всё ниже. хотел, чтоб это было красиво. с губ ханбина стекает алая капля крови, но в темноте его квартиры она видится чёрной, словно бы это нечто текло из его грязной, мертвой души. — спасибо. — ханбин скатывается вниз по стене, заходясь кашлем. — пошёл ты. — донхек подходит к ханбину ближе и садится рядом на корточки. — а знаешь, что самое смешное? у меня ведь ближе тебя больше никого теперь нет.