Может, чайку?

Признаться, в тот день я был совсем не в настроении, сам не пойму, по какой причине. Бывало даже такое, когда настроение резко повышалось, — тогда хотелось делать что-то несвойственное для меня и весьма необычное, я был переполнен мотивацией и энергией, — но буквально через пару часов это настроение заметно ухудшалось, ведь весь окружающий мир, казавшийся недавно светлым и притягательным, в мгновение ока окутывался мраком и чернотой. Мать вернулась домой именно в тот момент, когда у меня снова случился этот самый спад настроения.  — Как же всё надоело, Максим, знал бы ты, — произнеся это, она бросила свои грязные сапоги мимо коврика, находившегося в прихожей. Признаться, я не имел ни малейшего понятия, с кем она разговаривала тогда, ибо находился в своей комнате и слушал музыку в кровати. Таким образом я пытался отгородиться от внешнего мира, успокоиться и, конечно же, не ссориться с близкими. Несмотря на то, что у меня был лишь единственный близкий человек, ситуации, вызванной им, хватило для того, чтобы этот день я запомнил на всю оставшуюся жизнь. В неожиданный момент дверь в комнате распахнулась, а в дверном проёме стояла, конечно же, мать. — Снова? — вынужден был спросить я, в подтверждение чему решил обратить на неё свой взгляд, чтобы удостовериться, была ли она выпившей. Заплаканные зелёные глаза, смотрящие прямиком на меня, прискорбный взгляд, будто бы вернулась она не с гулянки, а с похорон, растрёпанные длинные тёмные волосы, слегка слипшиеся из-за дождя на улице, светлая лёгкая одежда — белая майка да джинсы. Затем же в комнате появился уже привычный запах алкоголя, ибо он был везде, где была моя мать. За время проживания с ней я начал испытывать истинную ненависть не только к этому запаху, но и к алкоголю в целом. — Что значит снова? Ты не рад меня видеть? — спросила мать, аккуратно подойдя ко мне и присев на край кровати. Промолчав, я просто снял наушники и посмотрел на неё. Слёзы застыли на её щеках, а с каждым своим вздохом и выдохом мне пришлось чувствовать запах пропитавшегося уже в комнате алкоголя — должно быть, сладкого вина, упаси боже, чтобы начать в этом разбираться. Терпение. Она скоро уйдёт.  — Я помню отца… как ты себя чувствуешь? Всё хорошо? — будучи пьяной, она всегда спрашивала одно и то же. Мне было крайне тяжело всё это вновь выслушивать, однако я не мог накричать на неё или попросту выгнать банально потому, что она — моя мать. А спрашивала она потому, что в трезвом состоянии легко подмечала мои резкие перепады настроения и, как следствие, пыталась отправить к доктору. Я игнорировал все её переживания, считая, что смогу с этим разобраться самостоятельно. — Я в полном порядке, — холодно бросил я, впившись взглядом в её уже сонливые глаза и пытаясь найти там хоть какой-нибудь ответ на причины её зависимости. Вертя в голове фразу «Я помню отца», сказанную буквально в никуда, я вспомнил алкоголика, довольно быстро слетевшего с очередной работы и приходившего домой первым делом для того, чтобы сорвать всю свою накопившуюся злость на родных. Я ненавидел этого человека всем сердцем, поэтому не совру, если скажу, что поставил матери условие — либо муж, либо сын. Она сдалась, осознав, что больше так не может. Признаться, у меня даже возникла мысль, что наша жизнь начнётся с чистого листа. Но вскоре мы получаем известие, что отец погиб в результате передозировки наркотическими средствами. Да, настолько загнила наша семья в пучине бездны и несчастья. А тут ещё и мои личные проблемы, не имеющие, казалось, такой сильной значимости… Не в силах больше чувствовать кисло-сладкий запах алкоголя, мне пришлось прикрыть рукой нос и прямо перед лицом матери достать телефон и уткнуться в него. Ей это явно не понравилось. — Отец бы не одобрил этого, — глупейшая фраза, выскочившая неожиданно из её уст. Несмотря на нахлынувшее плохое настроение, я терпел, пытаясь с головой окунуться в информацию, содержащуюся в мобильном. До последнего во мне хранилась надежда на то, что она успокоится и просто ляжет спать. Наступило полное молчание, а из-за приоткрытого окна доносились звуки уже льющегося, как из ведра, дождя. — Зачем ты тогда поставил меня перед выбором? — спросила, вновь пуская слёзы по своему покрасневшему лицу. Её громкие всхлипы продолжались ещё несколько минут. Я очень сильно хотел её успокоить, но не мог. Я понимал, что если допущу подобное, то она начнёт винить во всём случившемся именно меня, своего сына. — Он бы был сейчас с нами, у нас было бы всё хорошо… — шептала мать, обняв саму себя. Полное игнорирование. Я продолжал смотреть в телефон, для вида листая переписки, одновременно с этим выслушивая то, что она говорит. Спустя некоторое время я начал замечать, что мои пальцы стали не такими послушными, как раньше — они слегка подёргивались. Должно быть, нервы. Неожиданно для себя я подметил, что не могу посмотреть на мать, по какой-то причине мне стало и впрямь стыдно. Если бы я не сказал бы ей тогда те слова, если бы всё осталось так, как есть?.. Но мои размышления прервала мама. В одно мгновение она схватила мой телефон и, ни капли не колеблясь, разбила его о стену — тот упал на пол со звуком разбившегося стекла. — Перестань игнорировать меня! — проорала женщина, резко встав с кровати. Слёзы вновь застыли на щеках, а она смотрела на меня злобным, жадным взглядом, означающим истинное презрение и ненависть. — Почему, почему ты такой несносный?! Почему я всегда страдаю, находясь рядом с тобой?! Из-за чего ты лишил нашу семью отца?! — орала та, при этом схватив за плечи и начав трясти. — Макс! Я алкоголичка, да?! Признайся, ты был бы счастлив в другой семье, признайся же, ты, трус! — крик был до такой степени сильным, а ситуация настолько шокирующей, что я буквально застыл от удивления и наступившего страха. Руки затряслись, глаза бегали в разные стороны, будто пытались найти спасение в окружающих предметах. Я совершенно не понимал и даже не знал, что делать. — Лучше бы я выбрала вместо тебя отца… — прошептала та дрожащим голосом, а слёзы вновь начали скатываться по щеке. — Ты слабак, Максим. Я и впрямь замер на некоторое время. Слушая подобные вещи от своей матери, я кое-как сжал руки в кулаки и прикусил губу, пытаясь выдержать всю боль недавно сказанных слов. Нет, это слишком сложно, это мне не по силам. Я не мог поверить, что эти слова принадлежали моему единственному родному человеку, который сейчас стоял и впоследствии продолжал говорить всё те же ужасные вещи — я не слышал и не хотел слышать, поэтому пришлось зажать уши руками. Пока женщина кричала, я продолжал ощущать ноздрями всё тот же запах алкоголя, который буквально врезался мне в ноздри, пытаясь напомнить, что я ещё здесь, дома, что это — жестокая реальность, которая с каждым днём пожирала меня изнутри. Пожалуйста, пусть это прекратится… Я, правда, не хотел тогда подходить к маме, но я подошёл. Я не хотел хватать её за руку, однако схватил. Сразу же повёл через коридор в спальню, по пути как следует приложив головой о косяк двери — раздался глухой стук, отчего мать буквально ослабела на моих руках, в итоге я вынужден был приподнять её, а затем же бросить на кровать. Хлопнув дверью, я посмотрел на руку, которая была уже окровавленной — видимо, удар был слишком сильным. Пугает то, что тогда я испытывал злобу и ненависть не только к себе, но и к матери.

***

Глубокая ночь. Я проснулся от звуков, доносящихся с кухни. Приоткрыв глаза, я потихоньку встал и направился на кухню. Прибыв наконец к источнику шума, я обнаружил маму, которая доставала чашки с блюдцами. — Мам, прости меня… что же я натворил, — буквально прошептав про себя, я аккуратно подошёл к матери и приобнял со спины, обнаружив у неё уже забинтованную и, как следствие, обработанную голову. Мне стало до такой степени стыдно, что я слегка сильнее прижал мать к себе и склонил голову ей на плечи, осознавая всю тяжесть своего поступка. Та же спокойно обернулась ко мне с улыбкой на лице, но эта улыбка, как мне казалось, была наполнена лишь разочарованием и болью. — Всё хорошо, слышишь? Я прощаю тебя, — ответила та тихим голосом, поцеловав меня в лоб. Так мы стояли, снова обнявшись, приблизительно минут пять. Молчание. Наконец я отстранился от неё и спросил: — Как твоя голова? Мам, прости меня, я не знаю, к-как мне искупить свою вину, правда… — я терялся в своей речи, заикался и, признаться, не хотел вспоминать, что натворил. Мама в ответ промолчала и просто посадила меня на мягкое кухонное сидение с высокой спинкой, сама села рядом. — Это моя вина, Максим. Я понимаю, ты мучаешься из-за биполярного расстройства, а я тебя всё никак не заставлю сходить к врачу, — улыбнувшись, ответила мать, погладив меня по руке, лежавшей на столе. — Нет. Я не болен этим расстройством, — всегда я отрицал у себя существование подобной болезни, ибо мне было попросту страшно узнавать все подробности об этом и возможные последствия. Хотя, быть может, они уже наступили… Мать решила не спорить. Наконец, она поставила чайник на плиту.  — Может, чайку? — спросила та, слегка улыбнувшись, будто бы не она пару часов назад вывела меня из себя и получила рану, перебинтованную на голове. Признаться, всё это для меня казалось более чем странным. — Да, конечно, — с некой неуверенностью согласился и попытался снять напряжение, властвующее в данный момент надо мной. Мама принялась приготавливать чашки с блюдцами. Всё казалось таким естественным и обычным, что с каждой минутой мне становилось от такой обыденности всё хуже и хуже. Руки невольно тряслись, тело слегка задрожало, и я чувствовал, как мне вновь стало не хватать её прикосновения — такого родного, тёплого и любимого. Я смотрел на её спину и, признаться, с виду она была всё такой же маленькой и худенькой: красивая выраженная талия, маленькие прямые ноги, снова взлохмаченные тёмные волосы после сна — в этом всём я видел необыкновенную материнскую красоту, в которую влюбился в первый же осознанный мною день. Подобные мысли немного подбодрили меня и согрели моё сердце, я и вправду немного успокоился. — Макс, я постараюсь измениться… Правда, я постараюсь перестать пить, чтобы подобного больше не происходило в нашей… — запнувшись, она попыталась вспомнить на мгновение забытое слово по непонятной причине. Вспомнив, она тут же договорила: — семье. Да. Я… прости, быть может, ты мне не веришь, но я, правда, постараюсь. — Говорила мать, одновременно наливая чай. — Я понимаю тебя. У нас всё получится, непременно. Мы должны усвоить из всего случившегося урок, — ответил я, приняв от мамы чашку чая. Мы сидели друг напротив друга и беседовали о всяком, что взбредёт в голову. При наступлении продолжительных пауз мы попросту пили чай, в полной тишине и полном спокойствии. Признаться, мне стало намного легче. Несмотря на то, что было, я всё-таки понял, что в произошедшем виноваты оба, однако я, конечно же, в большей степени. Наконец, допив чай, мы пожелали друг другу спокойной ночи и легли спать. Прошло буквально минут двадцать, а то и меньше. Я не успел уснуть, как снова услышал звуки, доносящиеся с кухни. Пришлось вновь подняться и пойти к матери.  — Мам, что ты снова делаешь? — спросил я, потирая уже сонливые глаза. Но она, кажется, меня не услышала, ибо стояла у плиты и гневно пыталась снять свою повязку на голове. Я вновь спросил, но ответа не услышал, а повязка тем временем уже слетела.  — Мама! Перестань, что ты делаешь?! — выкрикнул я, убрав с пола окровавленные бинты. Затем посадил её за стол, сам полез в аптечку и принялся лихорадочно искать медикаменты. Пока искал, сбоку мне приходилось поглядывать на маму, чтобы она ничего не натворила. Но в итоге она принялась расчёсывать рану. Я остановил её, дав по рукам и удивляясь её странному поведению. Признаться, тогда я был слегка уже сонным, поэтому воспринимал происходящее не слишком трезво.  — Может, чайку? — спросила она после обработки раны на её голове. Я выдохнул и согласился. Внешне она была вполне адекватной, просто слегка радостная, что, безусловно, немного странно. Я принялся наблюдать за ней со стороны, чтобы она вновь не натворила глупостей. Мало ли, переутомление, всё бывает…  — Сынок, я постараюсь меньше пить, прости меня, — буквально протараторила та, наконец принеся те же самые чашки с чаем. Мы принялись пить, и я подметил:  — Ты это уже говорила, мама. Я понял тебя, поэтому спасибо, что стараешься заботиться о моих чувствах. Я, правда, ценю это. — Спокойно ответив, я заглянул в её глаза, которые были слегка беспокойными, что меня очень смутило. Слегка нахмурившись, я спросил: — Точно всё нормально?  — Конечно же, Максим, о чём ты? — с улыбкой спросила та, попивая чай. — О том, что ты зачем-то пьёшь воду вместо чая, — насторожился я, увидев в её чашке обыкновенную горячую воду. Мать слегка взволновалась, опешила и окунула чайный пакетик в чашку.  — Мам, всё хорошо? — окончательно взволновавшись, я взял её за обе руки и начал успокаивать. — Давай вместе уснем? Или ты не хочешь спать? Что мне сделать? — ответа не последовало, ибо моя мать попросту растерялась. Быть может, это отголоски сильной депрессии? Как бы то ни было, я решил не терять времени и, подождав, пока чашки будут пусты, отправился с ней в её спальню. Спальня была довольно просторной и уютной, но вот старинная мебель явно оставляла желать лучшего. Тем не менее я смог уснуть с ней рядом до самого утра.

***

Утро. Я проснулся и огляделся по сторонам, не обнаружив ни единого лучика солнца — оно и очевидно, потому что погода в последние дни была лишь пасмурной. Если брать во внимание и моё состояние после всего, что произошло между мной и мамой, то мне, конечно же, очень хочется увидеть хотя бы на пару мгновений солнце, чтобы немного поднять своё настроение. Кстати, о маме. Я огляделся и не обнаружил её в кровати. Быть может, она готовит завтрак?  — Мам, чего так проснулась рано? — сонно протянул я, придя на кухню. Тут же я увидел маму без повязки, стоявшую у плиты и чего-то ожидавшую. Я оглядел кухню и обнаружил, что чайник валяется на полу, справа от него всё та же повязка с головы, недавно обновлённая, разбитые чашки, осколки которых валялись по всей кухне. Она спокойно повернулась ко мне, всё с той же больной улыбкой на лице. Сделав пару шагов для того, чтобы поднять чайник, мать вместе с тем наступила и на осколки чашек, разбросанных по всему полу. Мгновенно раздался неприятный звук разбившегося под ногами стекла. Теперь весь пол был испачкан в крови… Я стоял неподвижно, к глазам подступали едва заметные слёзы. Не зная, как отреагировать, я отвёл уже затуманенный взгляд на свои руки и увидел на пальцах пятна запекшейся крови своей матери — небрежные, тёмно-красные, будто бы художник пытался подобрать подходящую палитру красок.  — Может, чайку? — спросила она хриплым и неприятным голосом, подойдя ко мне чуть ли не вплотную.