turned your magic on

      В огромном темном шатре душно и пахнет эфирными маслами. Вместо света — декоративные свечи, на столиках, у входа и по несколько в канделябрах — один такой стоит у Хосока. Пришлось потратиться, чтобы отыскать все необходимые атрибуты, но оно того стоило.       В этом году на студенческом фестивале профессий в кампусе их шатер с гаданиями пользуется успехом. Желающих погрузиться в мир вымысла и фантазии так много, что к ним успевает выстроиться очередь, хотя внутри работает почти дюжина будущих психологов, таких, как Хосок. Это замечательный шанс показать себя, попрактиковаться в работе с людьми в непринужденной обстановке, а еще хорошо провести время и примерить на себя образ загадочного мага.       Хосок поправляет постоянно сползающую с плеча черную атласную мантию с широким вырезом, любовно проводит ладонью по бордовой вельветовой ткани, застилающей небольшой столик, чтобы разгладить незначительные складки, и с удовлетворением оглядывает свое рабочее место.       Карты таро небрежно разбросаны на краю стола, недалеко потрепанная жизнью серебряная чаша с вишневым соком, о нее опирается жуткий человечек, набитый ватой. Хосок действительно старался сделать его похожим на куклу вуду, но шьет он неважно. С другой стороны тот самый подсвечник, стилизованный под старину, рядом пластмассовый череп и магический шар с искусственной подсветкой, а на коленях мамина книга рецептов, которую пришлось обклеить со всех сторон. Теперь это «Книга черной магии», напичканная десятком разных психологических тестов, разработанных специально их кафедрой психологии к этому фестивалю.       Хосок так упивается магической атмосферой своего столика, что не замечает, как к нему подсаживается следующий человек. Он как раз пытается поправить свою мантию, когда встречается с внимательным взглядом напротив.       В животе неприятно сводит, учащенное сердцебиение ощущается каждой клеточкой организма, даже на кончиках пальцев. Хосок забывает, что пялиться некрасиво, но отчаянно подвисает на сдержанной улыбке молодого докторанта. На минуточку, того самого докторанта, на которого Хосоку как-то неудачно в начале семестра повезло поймать краш.       Отсутствие свежего воздуха в разгар бабьего лета вполне закономерно отпечатывается на студенте румянцем и неспособностью как следует вдохнуть. Но маленький надоедливый психолог внутри подсказывает, что виной тому вовсе не бабье лето. Хосок вытирает влажные ладони о джинсы под мантией и пытается взять себя в руки. Удивительно, как всего одна улыбка может заставить взрослого и вроде как неглупого парня потерять связь с реальностью.       Мысль, что сам Пак Чимин всю эту бесконечную минуту наблюдал за потерявшимся в себе студентом и терпеливо ждал, смущает Хосока только сильнее.       — Что Вас интересует: любовь, деньги, здоровье, успех? — озвучивает он заготовленную фразу, стараясь придерживаться плана. Их не предупреждали, что преподаватели тоже могут участвовать в фестивале. Возможно, именно это знание спасло бы сейчас Хосока от позора, но нет.       На вопрос Пак приглушенно смеется, прикрываясь тыльной стороной ладони — варварство в чистом виде скрывать такую улыбку, и пожимает плечами, оставляя выбор за студентом. Этот смех кажется Хосоку робким и очаровательным. И как тут быть беспристрастным.       Хосок медленно кивает, лихорадочно соображая, как бы удобно воспользоваться моментом и не оплошать. План появляется внезапно и требует уверенной импровизации и высокой актерской игры.       Пак Чимин преподает их группе педагогику и, насколько известно самому Хосоку, с психологией никак не связан, значит, обмануть его не сложно.       Хосок выпрямляется, немного взволнованный будущей игрой. Пальцы уверенно перелистывают пару страниц, останавливаясь на нужном тесте.       Тесте на определение сексуальной ориентации.       Кровь приливает к щекам, горло сушит, но эта близость так головокружительно приятна, что Хосок начинает верить в свою безнаказанность, и это подначивает продолжать.       — Дайте мне Вашу руку, я должен наладить связь.       Хосок не уточняет, какую именно связь и зачем ее налаживать, сам поражается, что из него вылетает такая убедительная чепуха.       Студент протягивает руку на середину стола ладонью вверх, оставляя за преподавателем выбор, и не может сдержать внутреннего писка, когда ему решают подыграть.       — Закройте глаза, чтобы настроиться на сеанс, — сразу же командует парень, позволяя себе лишнего, но Чимин не возражает: тихо посмеивается и послушно прикрывает их. Хосок прикрывает следом и накрывает второй рукой захваченные в плен теплые пальцы.       В эту минуту, за этим столом и рядом с этим человеком Хосоку становится так невыносимо комфортно. Он вполглаза наблюдает за ним, смело поглаживая чужую ладошку.       Огонь мягко играется со светлыми волосами, кидая причудливые тени на выцветшие прядки. Хочется дотронуться, пропустить сквозь пальцы осторожно, не спеша, вдохнуть резкие запахи шампуня, геля для душа, его парфюма, и влюбиться в эти самые запахи, потому что они сразу станут родными. Хосок тает в мягкой улыбке красивых полных губ, в бледности тонкой чувствительной кожи и подергивающихся ресничках, когда огонь игриво лижет веки теплым светом, заставляя жмуриться.       Парень не позволяет себе любоваться слишком долго, неохотно убирая одну руку, чтобы переложить свою книгу заклинаний с коленей на стол.       — Можете открывать. Итак. Сейчас мы попробуем заглянуть вглубь Вас.       — А это не опасно?       Хосок не понимает, шутят с ним или нет, но на всякий случай мотает головой.       — Нет, что Вы. Только обещайте, что будете говорить мне правду, правду и только правду.       — Клянусь.       Уголки губ Чимина смешно дергаются, Хосок тоже старается сохранить бесстрастное выражение лица, но получается скверно. Он очарован настолько, что ненарочно сжимает теплые миниатюрные пальцы в своей ладони. Чимин под напором острого взгляда отводит свой, утыкаясь в коленки, и Хосок ликует маленькой победе, хоть и спорной. Позволяет себе еще немного полюбоваться им: его узкими плечами, за которые, наверное, очень комфортно обнимать, тонкой шеей, такой хрупкой, с паутиной бледных голубых вен, острыми линиями ключиц, осторожно выглядывающими из расстегнутой на первые две пуговицы черной рубашки. Рубашки, совершенно несправедливо расстегнутой недостаточно.       Пальцы зудят вынуть из тугой петельки третью, и, может быть, четвертую пуговку, и пятую, и... вытянуть полы рубашки из темных классических брюк, которые всегда так идеально облегают его бедра, и...       Хосок больно щипает себя за ляжку, чтобы опомниться и вернуться к реальности, в которой он слишком сильно сжимает чужие пальцы. Чимин не протестует.       Студент тяжело сглатывает и ерзает на стуле, пытаясь унять новую волну участившегося сердцебиения и зарождающуюся тяжесть внизу живота — и это от одних лишь глупых мыслей.       — Возьми себя в руки, идиот, — зло шепчет Хосок себе под нос, для вида уставившись в книгу черной магии. Он слегка оттягивает ворот мантии и выдыхает на кожу сквозь сжатые губы прохладным воздухом, потому что становится жарко. Он такой очевидный.       Чимин любопытно склоняет голову, переспрашивая, и Хосоку хочется удариться своей бестолковой головой прямо о стол под вельветовой скатертью.       Он откашливается вместо ответа, старается поймать прежнее актерское настроение и выхватывает взглядом первый вопрос:       — Когда Вы были маленьким ребенком, какие игры Вам нравились больше всего?       Чимин задумывается, покусывая губу, долго молчит. Студенту кажется, что тот раздумывает, стоит ли признаваться, но Хосок не хочет на него давить. Просто рассматривает их сцепленные пальцы и тонет в собственном внезапном счастье, потому что да, вот именно столько ему надо для жизни. И это кажется таким правильным, константой его маленькой необъяснимой привязанности к одному очень милому докторанту, который, почему-то, продолжает подыгрывать, даже несмотря на то, что студент явно облажался.       До Хосока долетает неловкий смех, и он с полным отсутствием адекватных мыслей наблюдает за тем, как учитель Пак цепляет отросшими ногтями губу, оценивает свою степень доверия к студенту еще раз, а затем смиренно выдыхает и выдает:       — Мы, вообще-то, часто играли в ролевые игры. Ну... за героев из мультиков, комиксов, одевались в вещи родителей, чтобы быть ближе к взрослым. Иногда к нам даже девчонки присоединялись. А ещё мы часто просто сидели на лавочке у подъезда, придумывали истории, ну, про пиратов и русалок, рассматривали звёзды, каждый день ждали нового полнолуния. Как-то так.       Хосок довольно кивает. Голос учителя патокой растекается по всем внутренностям мальчишки, и он теряет голову, хотя, может, потерял ее еще с приходом осени.       — Представьте, — продолжает он, читая следующий вопрос, — что на улице незнакомец радуется встрече с Вами и пытается обнять, что Вы почувствуете в этой ситуации?       На этот раз Чимин раздумывает недолго.       — Ничего страшного, — он улыбается и, чуть погодя, добавляет: — Просто у человека хорошее настроение.       — Интересно, — Хосок вторит улыбке, потому что улыбаться в ответ Чимину кажется самым естественным действием в его жизни. — Тогда представьте такую ситуацию. Во время беседы Вашему знакомому приходит сообщение с неприятным известием. Прочитав сообщение, Ваш собеседник начинает плакать. Как Вы отреагируете?       — Это несложно, — спокойно говорит он. — Сделаю все, чтобы успокоить.       — Даже успокаивающие обнимашки?       — Все, чтобы помочь, — утвердительно кивает Чимин. — Даже успокаивающие обнимашки.       Его взгляд теплеет, и Хосоку передается это тепло воздушно-капельным. Он даже немного завидует тому незнакомцу, которого Чимин готов так безвозмездно обнимать. Хочется поинтересоваться, готов ли он так же обнимать Хосока.       — Что? — тянет Чимин, смущенно глядя на зависнувшего в который раз студента. — Я что, неправильно отвечаю?       — О нет, Вы очень правильно отвечаете.       И это чистая правда, потому что Хосок готов визжать от счастья и полного морального удовлетворения.       — Давайте к последнему вопросу. Выберите, чем вы хотели бы обладать в первую очередь: настоящей любовью, настоящей дружбой, уважением в обществе, состраданием или властью?       Чимин густо краснеет, — Хосок видит это даже при таком скудном освещении и замирает, даже перестает на пару секунд дышать .       — Может быть, настоящей любовью, — Чимин не смотрит в глаза, вообще не смотрит на студента, опять оттягивает нижнюю губу ноготками и с волнением добавляет: — Не знаю.       Кажется, он хочет вытянуть свои пальцы из чужой ладони, но Хосок не позволяет. Откуда-то вырастает неловкая тишина, и сейчас ему больше всего на свете хочется от нее избавиться, чтобы дожить последние минуты в этой встрече с тем комфортом, что зародился здесь еще в начале.       У него в запасе пара карточек, которые учитель Пак должен по-хорошему охарактеризовать, чтобы тест можно было считать завершенным, но почему-то мучать его больше не хочется. Но еще больше не хочется упустить этот момент.       — Давайте закончим на этом, — студент старается скрыть в голосе печаль от скорого расставания, захлопывая объемную книгу. Чимин спохватывается, требовательно сжимая тонкие пальцы:       — А как же результаты?       У него мягкая улыбка, уверенный прищур и, кажется, хосоково сердце. Студент показушно бьет себя ладошкой по лбу и неуверенно смеется.       — Ах, точно. Результаты, — он ищет поддержки на другой стороне шатра у лучшего друга, но тот занят студенткой, и у Хосока остается только его воображение. Впрочем, оно довольно быстро подкидывает ему новую идею, совершенно бессовестную.       — Вам нужен надежный человек, который будет делать Вас счастливым, — Хосок задумывается, что бы еще можно было такого наплести, чтобы подходило под себя самого по всем параметрам, но оставалось не слишком очевидным, — игнорирующий обязанность взрослеть, с дурацкими шутками за пазухой, позитивный, не умеющий сердиться. Он, совершенно очевидно, должен любить обниматься. И целоваться. И у него должен быть хороший вкус.       — И, конечно же, он должен быть очень скромным?       — Нет, не обязательно.       Хосок глупо моргает пару раз. Это его спалили только что?       Впрочем, какая разница, если этот самый Пак Чимин не смотрит осуждающе, не уходит, громко уронив стул, а просто вытягивает всю хосокову любовь по чайной ложке, улыбаясь именно так. По-доброму, тепло и мягко. И эту улыбку очень хочется сцеловать с его пухлых губ, закрыть в баночке воспоминаний и хранить у глупого, безнадежно влюбленного сердца, но Хосок только тяжело сглатывает, забывая, что глаза его преподавателя находятся немного выше.       — И когда же я его встречу? — мечтательно выдает Чимин, подпирая подбородок свободной ладошкой.       — Очень скоро, — заверяет Хосок. — Может, Вы уже его встретили.       — Это ты по моим губам прочел?       — Что?       — Что? — невозмутимо повторяет Чимин и поднимается с места, забирая ладонь и пряча ее в карман брюк. От долгого прикосновения она немного влажная, и Хосоку ее уже недостает.       — Спасибо, это был очень познавательный сеанс. До свидания, Хосок.       — Уже уходите, — разочарованно тянет студент вслед, и уже не пытается это скрыть. В голову назойливо крадется параноидальное чувство, что он все испортил. И выдал себя еще в начале глупого незатейливого плана. Неважный из него актер все-таки.       Прежде чем на место Пак Чимина успевает сесть кто-то другой, Хосок выбегает из шатра и давится застрявшими словами. Ему так много еще нужно сказать. Оправдаться, кинуть нелепую фразу, что его не так поняли или, может быть, точно так.       Вечереет. От ярких фонарей рябит в глазах. В кампусе так много людей, что кружится голова.       Их так много, но ни один не Пак Чимин, и к Хосоку подкрадывается детское отчаяние. Почему-то кажется, что если не сейчас, то уже никогда. И никогда накрывает его душным одеялом.

***

      За окном бабье лето в самом разгаре, Хосоку хочется на свободу, хочется почувствовать на коже тепло солнечных лучей, прогреть замерзшие косточки и вдоволь надышаться сентябрем, а не сидеть мебель-мебелью на педагогике, источать отовсюду несчастье и совсем немножко себя ненавидеть. За две недели на него ни разу не взглянули, не заговорили и, кажется, решили игнорировать полностью его жалкое существование. Вообще-то, Хосок не против, он заслужил.       Вместо лекции в тетрадке глупые каракули и небольшие расчеты: сколько еще у него времени что-то исправить, прежде чем у Пак Чимина закончатся отведенные ему для практики часы. Высчитанная цифра вынуждает Хосока почти скулить.       — Хосок, задержитесь, пожалуйста. Я хочу посмотреть Вашу лекционную тетрадь, — прилетает ему прямо перед самым звонком, и он замирает на долгую минуту, пока кто-то из одногруппников глумится, что он вляпался. А вляпался он уже давно, и лекционная тетрадь — самая последняя проблема, которая могла бы сейчас его волновать.       Отмирает он прямо со звонком, начинает медленно скидывать все в рюкзак, вместе с лекционной тетрадкой по педагогике, не показывать же ее в самом деле, и только бодро улыбается на сочувствующие взгляды, мол, все в порядке, ребята, идите. И он искренне не уверен, хочет ли остаться или поскорее вылететь из кабинета, чтобы избежать неловкости. Не то чтобы ему было что терять.       Хосок закидывает рюкзак на плечо, становится напротив учительского стола и смиренно ждет, а потом неожиданно даже (и особенно) для самого себя твердо произносит, прямо под звук закрывающейся за последним студентом двери:       — Я должен признаться.       — Что наплел чепухи тогда? Я не в обиде, — Чимин стирает название темы с доски, осыпая мелом как всегда безупречно сидящую на нем черную рубашку. Он обходит стол, складывает руки на груди и, облокачиваясь о него, чего-то ждет. Хосок не уверен, что имеет право говорить, но теперь чувствует, что должен.       — Нет, тогда, я... это был тест на сексуальную ориентацию, — он выпаливает быстро и без особого желания, но внимательно наблюдает за реакцией преподавателя, который от услышанного напрягается и мрачнеет. Со стороны это походит на шантаж, но Хосок никогда бы не пал так низко.       — Зачем ты сейчас говоришь мне это?       — Может быть, мы... — Хосок неопределенно машет рукой в воздухе, не зная, как продолжить. Да он даже не уверен, чтó хочет, в конце концов, сказать. Назначить свидание? Предложить встречаться? Может быть, все сразу? Чтобы если получать отворот-поворот, то хотя бы основательный и так, чтобы без шансов на «если бы». Хосок не любит пустые надежды, но лишь жалко и неуверенно тянет: — Мы с Вами...       Губ Чимина касается понимающая и вместе с тем довольная улыбка. Он даже не пытается помочь, словно решает ещё немного поиздеваться над глупым влюбленным мальчишкой, у которого смелость закончилась еще на «Я должен признаться», ровно тогда же, когда и появилась.       Его хватает на полминуты. Преподаватель отталкивается от стола, медленно подходя вплотную, позволяя себе насладиться моментом.       Хосок не может его винить в этом — такого Пак Чимина хочется еще больше.       Он невесомо касается пальчиками, самыми кончиками легких морщинок у хосоковых глаз.       — Мне нравится видеть это в твоих глазах, — спокойно говорит он и, чуть погодя, продолжает, заставляя мальчишку задохнуться своими чувствами: — Такое слепое обожание.       — Но?.. — полузадушенно хрипит Хосок, замирая. Ему не хочется быть пессимистом, но это самое недосказанное «но» никогда еще хорошо не заканчивалось.       — Да нет никаких «но», — расслабленно смеется он. — Есть я и человек, которого я скоро встречу. Кто знает, может быть уже встретил?       У Хосока на душе вдруг делается хорошо-хорошо, легко и спокойно, словно по венам пустили дозу морфия, или просто дозу Пак Чимина, в самое сердце. Он прикрывает глаза и чувствует солнечные лучи, растягивающие губы в улыбке. Чувствует небывалую свободу и тепло под ребрами. В легких столько воздуха, что хватит на целую зиму и даже немножко на март. И для этого не обязательно выходить на улицу. Достаточно просто чувствовать теплые миниатюрные пальцы, сжимающие его ладошку, и выжженные прядки, щекочущие лицо, когда Чимин делится своими объятиями.