Так близко и так далеко

      — Я так люблю его, — слышится голос за дверью, и я останавливаюсь.       Это голос Арсения? Определённо, его, я не смог бы спутать.       — Что? Шутишь, что ли?       Голос Сергея. Полностью солидарен с его вопросом. Что?       — Абсолютно серьёзен.       А это уже серьёзно.       Осторожно приближаюсь к двери, прислушиваясь. До чёртиков интересно.       — Арс, ты норм? — спрашивает Сергей, и я представляю его пофигистичное лицо, уставшее и даже не удивлённое.       — Он милый, — как бы оправдываясь, отвечает Попов, и я почти что вижу, как он пожимает плечами.       Он говорит о Груте. Или о каком-нибудь британском актёре. Я один раз слышал, как он лестно отзывался о Томе Холланде, так что всё может быть.       — И красивый.       Не о Груте, но британские актёры всё ещё в силе. Милые, красивые, вполне уполномоченные вызывать любовь. Это же Арсений! Не может же он реально любить кого-то досягаемого, кого-то...       — Он тёплый, — слишком нежно произносит он, и я больше не знаю, как его оправдать.       Он говорит про кого-то реального. Видимого, знакомого, раз он его трогал. Так, хорошо. Ладно. Допустим. Он всё ещё может говорить в шутку, не будет же он любить кого-то по-настоящему, да?       — И сердце замирает, когда я смотрю на него.       После таких заявлений сердце замирает уже у меня. И вновь возрождаться не хочет. Когда я пропустил момент, когда Арсений... влюбился? А в кого? Этот кто-то мужского пола, что ставит в тупик. Я ему тут улыбнуться лишний раз боюсь, думая, что его тонкая нежная гетерастнутая душа не выдержит такого, а тут хоба – мужик!       — Люблю его улыбку.       Давлюсь собственным воздухом. Дело принимает новый оборот: я начинаю надеяться.       Ну или он просто читает мои мысли и издевается.       — Даже самая его глупая шутка приводит меня в восторг.       Ну, шутит у нас и Пашка, и Димка, и кто ещё только не делает этого. Хотя, честно, никто другой в голову и не лезет. В мыслях прочно засели Арсений и по-детски наивное предположение о том, что есть небольшой шанс того, что он говорит обо мне. У надежды глаза велики? Или как там говорится.       — У него прекрасная мимика.       А может, а может, а может-может-может, а вдруг. Сердце заходится в бешеном ритме.       Он должен говорить про меня.       — Если бы я только мог...       Арс, ты чертовски можешь. Просто говори это всё не Серёге, а мне. Я позволю сделать тебе всё, что ты захочешь.       — Я бы всю жизнь смотрел только на него.       Только я один слышу, как стучит моё сердце? Потому что, кажется, оно должно было выдать меня с потрохами давно, так громко оно стучит. Арс, чёрт, говори обо мне, а не о каком-то левом мужике, я ведь не выдержу.       Ещё немного приближаюсь к двери, теряясь в мыслях. Кладу руку на холодное дерево, будто это поможет поумерить пыл. Да я же со стыда сгорю, если ворвусь, а он не обо мне. Я просто сгорю.       — Я бы всю жизнь касался только его, если бы мог.       А я тебе руки сломаю, чтоб ты больше никого касаться не мог, если ты сейчас о каком-нибудь Игоре или Виталике.       — Он так близко и так далеко...       Ближе, чем ты думаешь, Арс.       Лбом случайно ударяюсь о дверь, теперь стуком точно выдавая себя. Ладно. Была ни была.       Захожу.       Арсений действительно совсем рядом. Почти у самой двери, стоит у шкафа и... касается пальцами зеркала. Своего отражения на нём. Вид у него неловкий и слегка отсутствующий, а я понимаю. Он, сука, о зеркале говорил. О себе. Серьёзно, что ли?       — Ребят, телефон мой не видели? — спрашиваю я, делая вид, словно ничего не слышал, словно не потерял сейчас пару тысяч нервных клеток и надежду.       — Не-а, — говорит Сергей, качая головой. Конечно, не видели, он у меня в кармане.       Я выбегаю, захлопнув дверь. Чувства в раздрае, обидно, на самом деле, и грустно. Арсений жестокий. Ноги не слушаются, но хочу уйти отсюда поскорее. Но вновь слышу тихое, наверняка вновь обращённое к зеркалу:       — Я очень сильно люблю его.