Under scars

Это было новое время. Не плохое и не хорошее. Просто другое. В такую пору спасает только всегда согласный с расписанием Пруссия. После недавнего объединения он выгуливает собак, по неосторожности заговариваясь с тенями прошлого. Настолько далёкого, что опасно романтизировать. Но история — не сад у дома Кику, где всё должно быть приятно. И даже то персиковое дерево, которое посадил здесь Гилберт, украшает его. Сможет ли старый солдат жить обычной жизнью? А человеческой? Раны заживают дольше и переживаются острее — в качестве повода задуматься над переменами. Гилберт считает, что лучшие времена уже были. Но жизнь устроена не так. Даже его жизнь. Надежда и вера в ещё один день двигали людей тысячи лет. Будь это иначе, народы никогда бы не стали такими смелыми и сильными, а значит — Пруссия тоже. И если он иногда отчаивается, ему просто нужен кто-то рядом, чтобы сказать: «Впереди ещё много хороших дней». Оглядываясь, Гилберт смешивает дыхание с холодным воздухом проникающей в летние сады осени. В это время года что-то навсегда улетает вместе с опадающими листьями цвета золота, способного увековечить каждое мгновение, потому что оно ценно. А зимой все перерождаются. Даже если не умирали. Какую часть себя ему придётся оставить? Что расцветёт в нём будущей весной? Пруссия был создан для битв, но когда на дальних берегах он поразил Японию, то впервые подумал, что среди прозаичных казарм способен построить одну крепкую дружбу. Она единственная выстояла в последнюю войну. Но и ей пришлось измениться. Увидевшись вновь, оба не признали в давних чувствах отсутствие чего-то большего. И тогда самое подходящее — время любить. Они встретились не так давно, но столько лет спустя. В доме Кику ночь не казалась какой-то чуждой. Из её темноты выходят все страхи. А Пруссия и Япония через многие прошли. — Есть ли смысл продолжать? — Гилберт узнаёт среди них один. Слова Кику освещают путь: — Конечно, потеряв из виду землю, ты стал ближе к солнцу. Пруссия щурится, улыбаясь и крепче держа в руках свою утомлённую звезду. Тепло обжигало крылья — и потому прижимался всем телом. А под шрамами он молился. Ведь некоторые из них сделали его смертным.