Один день из множества других.

Катсуки никогда не мог даже и представить, да что там представить! Он не мог даже подумать, что его жизнь обернётся вот так: что, будучи взрослым и самостоятельным, Бакуго будет сидеть на диване в свой единственный выходной, придавленный к месту двумя маленькими, но такими тяжёлыми телами, что ни вдохнуть, ни выдохнуть. И, возможно, Катсуки мог наорать хорошенько, чтобы с него слезли. Но вот была одна беда: по телевизору шло «Том и Джерри», которое брало под контроль детские разумы и до самых титров не отпускало и не позволяло им услышать ничего, кроме звуков погони кота за мышью. Поэтому оставалось лишь ждать конца шоу, ну или пока Деку не позовёт этих чертей обедать. Они с Изуку были вместе ещё с конца средней школы. Тогда их отношения были сложными и неловкими, а все потому, что в прошлом Катсуки всячески издевался над омегой: часто оскорблял, нередко бил, выбрасывал вещи из окна. Но вовсе не из ненависти, как могли думать остальные, все было намного проще: Бакуго никак не мог принять своих чувств и поэтому срывался на объекте воздыхания. И, наверное, Катсуки так бы и не решился на первый шаг - признаться, - если бы однажды не услышал легкий аромат зеленого чая, исходивший от Мидории, который больше никто не чувствовал. Тогда-то он понял, что Изуку его омега, что стало последней каплей в переполненной чаше. Катсуки поймал его после школы на пути домой, взял за руку и, смотря прямо в наполненные летней зеленью глаза, сказал: - Ты мне нравишься. Давай встречаться? Потом он повторил эти же слова через неделю, зажав его в коридоре школы, и через несколько дней после, подсев к Изуку в столовой, и спустя пару уроков тоже, нависая над его партой, и дальше по такому же сценарию на протяжении нескольких месяцев. А все почему? А все потому, что гребаный Деку каждый раз отказывался. И Катсуки понимал его, честно. Бакуго знал, что он - говнюк, который не давал нормально жить Мидории с самого детства. Даже лично придумал для него прозвище «Деку». И поэтому Катсуки не давил на Изуку (по крайней мере, ему так казалось), давал время подумать, привыкнуть. А Мидория и не спешил. Он жил себе не тужил, улыбался всем подряд своей этой солнечной улыбкой, общался с друзьями, ходил с ними гулять и, казалось, напрочь забыл о буйном блондине, который доставал его на протяжении почти всех своих лет. И, в общем, Катсуки не выдержал. Он дождался момента, пока Изуку распрощается со всеми своими друзьями и пойдёт домой один, и, догнав, остановил омегу, положив руку на плечо, а после слова полились неконтролируемым потоком: Катсуки много извинялся за все свои проступки, за все, что наговорил и наделал, чуть ли не со слезами на глазах обещал, что изменится, что станет лучше, что ради Изуку готов и на большее. Мидория молчал во время этой тирады, смотря куда-то в сторону. А когда Бакуго перешёл на сиплый шепот и на щеках его все-таки появились влажные дорожки, Изуку остановил поток извинений одним лёгким поцелуем в щеку блондина и сказал, что согласен встречаться с ним. Это был самый счастливый день в жизни Катсуки Бакуго, хотя позже были и не менее счастливые. К примеру, тот день, когда Изуку сказал, что беременнен. Из его глаз текли слезы, губы дрожали, он обнимал себя за хрупкие плечики и выглядел таким напуганным. Катсуки обнял его тогда крепко-крепко так, что Деку попросил немного ослабить хватку. Тот день они в обнимку провалялись на кровати, целуясь и говоря о любви друг к другу. А дальше - лучше. Катсуки чуть ли не на себе познал, что такое токсикоз беременного омеги. И от всех «хочу это», «уже не хочу это» у него чуть ли не взрывалась голова. Но на УЗИ он готов был растечься лужицей от переполняющего его счастья и любви, когда увидел два бобовидных пятнышка на экране. И да, у них были двойняшки - мальчик и девочка. В родильной палате Изуку провёл девять самых долгих в жизни Катсуки часов - все это время он сидел за дверью, в коридоре, и слышал только крики боли своего омеги. Но они не зря проходили через все трудности беременности, ибо Рюкинэ и Юхи точно стоили всего этого. Рюкинэ мальчик, внешне похожий на папу, то бишь на Изуку. Зелёные вихрастые волосы, веснушки на бледном личике, чуть вздернутый носик, худенькое тельце, но красные, горящие большие глазища. Юхи же, девочка, точная копия отца, Катсуки. Ёжик блондинистых волос, острый, настырный взгляд алых глаз, смугловатая кожа. Они абсолютно разные, в общем-то как и их родители, но при всех своих различиях являлись лучшими друзьями. И в свои пять лет были самыми милыми и проказливыми детьми на свете, по скромному замечанию Катсуки. - Обед готов! - неожиданный голос Изуку с кухни вырвал Катсуки из воспоминаний. Он тут же почувствовал, что стало легче дышать - дети мгновенно вскочили с него и понеслись к еде. А готовил Мидория лучше всяких профессиональных поваров, поэтому блондин тоже решил подняться с дивана и вслед за детьми пойти на кухню. На столе уже стояли четыре тарелки с катсудоном, Изуку обнаружился в бледно-желтом фартуке с лопаткой в руке, стоящим у плиты. Рюкинэ и Юхи, одновременно издав радостный возглас, уже набросились на еду. Катсуки подошёл к омеге и обнял со спины, устраивая подбородок на его плече и укладывая руки чуть ниже груди, немного повернув голову влево и оставив быстрый поцелуй на веснушчатой щеке. - Так вкусно пахнет, - Бакуго провёл носом за ухом омеги, собирая аромат зеленого чая. - Каччан, - они столько лет вместе, а такие вот простые действия со стороны альфы все ещё вгоняли его в краску, - прекрати, дети смотрят, - он повёл плечами, пытаясь сбросить Катсуки с себя, но тот крепко в него вцепился. - Дети едят. А когда дети едят, то они не видят ничего, кроме твоей стряпни, Деку, - блондин переместил свои руки на бёдра Изуку, прижимая его к себе. Мидория выронил лопатку, и та плюхнулась в кастрюлю, утопая в бульоне. - Каччан! - Ну ладно-ладно, отпускаю, - но перед тем, как окончательно отпустить, Катсуки захватил в плен губы зеленоволосого. А после, как ни в чем не бывало, сел за стол, но за еду все равно не принялся, пока Изуку не оставил готовку в покое и сам не занял своё место напротив.

***

Катсуки помог убрать со стола и вымыть посуду, а потом бесцеремонно притянул к себе омегу, заключая в объятия и вдыхая родной запах. Изуку прижался к нему в ответ. И так они и стояли вместе, вдыхая каждый ароматы цитрусов и зеленого чая посреди кухни, но уже через пару минут услышали требовательный детский голосок где-то внизу: - Мы хотим рисовать! - это была Юхи, позади, держась за ее черненький мягкий костюм кошки, стоял Рюкинэ, одетый в зелёный костюм зайца (Катсуки никак не мог понять, откуда Изуку достал эти вещи, но дети носили их не снимая). - Ох, да, конечно. Идите в гостиную, сейчас все принесу, - сказал Мидория, отрываясь от горячей даже сквозь футболку груди Бакуго. Паровозиком дети ускакали из кухни. Все принадлежности для рисования с недавнего инцидента (как-то Юхи и Рюкинэ разрисовали обои в коридоре фломастерами) хранились на самой верхней полке шкафа, в спальне, туда Изуку и направился. Спустя несколько минут на небольшом деревянном столике была расстелена клеенка и расставлены баночки с краской, пеналы с карандашами, а также альбомы, изрисованные уже наполовину. Дети тут же набросились на все это. - Я буду рисовать зайца! - воскликнул Рюкинэ, макая кисточку в баночку с зеленой краской. - А я буду рисовать нашу семью, - Юхи гордо подняла голову, берясь за красный карандаш. - О-о, тогда и я тоже! - Рюкинэ тут же отложил свой листок с зеленоватой расплывчатой кляксой, которая в будущем обязательно должна была стать зайцем, но, видимо, судьба сложилась иначе, карты перемешались, кости показали другое число. - Эй! Нет, Рюки-чан, ты не можешь рисовать то, что и я! - она отобрала у него чёрный карандаш, который зеленоволосый мальчишка только что взял. - Но почему? - его губки задрожали, а глаза начали наполняться бисеринками слез. Но прошло всего мгновение, и его лицо осветилось хитринкой. - А давай, кто лучше нарисует? Юхи посмотрела на брата, сузив глаза, - она сразу догадалась об уловке Рюкинэ. Но тут ей подумалось, что она-то точно умела рисовать лучше своего братца, поэтому не могла проиграть. - Давай. Они улыбнулись друг другу хитрыми улыбками и, разделив карандаши, стали выплескивать своё воображение на бумагу. Изуку, стоя всю их перепалку позади, улыбнулся и переключил свое внимание на Катсуки, который нашёлся сидящим в кресле, напротив стола. Мидория подошёл и сел к блондину на колени, обвивая руки вокруг его шеи и утыкаясь в неё носом. Родной запах цитрусов обволакивал сознание - хотелось застыть в этом моменте. Катсуки обнял омегу в ответ, прижимая к себе, и оставил одну руку на плече Изуку, а другую - на колене. Он немного опустил голову, чтобы дотянуться до губ зеленоволосого, чтобы соприкоснуться с ними и вовлечь в ленивые поцелуи, которыми Бакуго никак не мог насытиться. Голова вскружилась, в низу живота сладко потянуло - казалось, он находился на огромных плантациях чая. Рука, находящаяся на колене, медленно поднималась все выше и выше, а дыхание Изуку становилось столь возбуждающе громким и тяжёлым, что Катсуки чувствовал, что в широких штанах обстановка создавалась все теснее и теснее. Он резко поднялся, подхватывая на руки омегу. Мидория, не ожидавший, испуганно вскрикнул. Дети оторвались от своего занятия и устремили взгляды на родителей. - Каччан, дети! - Изуку сильно покраснел, смутившись такому порыву, и в шутку стукнул альфу по спине. - Дети, мы ненадолго отойдём, - Катсуки поудобнее перехватил своего омегу и чуть ли не убежал из гостиной. Юхи и Рюкинэ переглянулись. - Опять папа и отец будут играть без нас, - вздохнул Рюкинэ. - Ничего! Сейчас дорисуем и сразу к ним! - воодушевленно проговорила Юхи, с большим усердием принимаясь за рисунок. - Да! Катсуки ворвался с ношей в спальню, плотно прикрывая за собой дверь, и повалился на кровать, нависая сверху над Изуку. - Каччан! Не сейчас! - Мидория снова попытался вырваться, но Катсуки схватил его руки, прижимая к кровати, над его зеленоволосой шевелюрой. Бакуго зарычал, резко сокращая дистанцию, навалился сверху, придавливая всем телом, и впился в губы омеги, проталкивая свой язык внутрь. Изуку ещё побрыкался для приличия, но все-таки сдался и с не меньшей жадностью ответил. Их языки сплетались вместе, борясь за первенство; дыхание сбилось напрочь; руки гладили все открытые участки тела напротив и забирались под одежду, в нужных местах оглаживая, а в других - сжимая; сердца бились в одной мелодии, что громко отдавалась в ушах. Сладкий, успокаивающий аромат зеленого чая проникал в каждое ядрышко клеток, заряжал энергией все тело и останавливал мыслительные процессы. Катсуки, не отрываясь от пухлых от поцелуев губ, правой рукой очертил силуэт Изуку, дотронулся до когда-то поставленной метки на шее, отчего омега выгнулся дугой в объятиях альфы и протяжно застонал в его губы, забрался под домашнюю, разношенную серую футболку, огладил затвердевший сосок, тут же ловя ещё один сдавленный стон Мидории, пересчитал рёбра под фарфорово-бледной кожей, погладил еле очерченные кубики пресса, забрался под легкие домашние штаны и резинку боксеров, сжал уже твёрдый орган. - Ах, Каччан! Катсуки спустился поцелуями на шею, то и дело касаясь метки, рукой же он двигал по члену омеги вверх-вниз то медленно, обводя пальцами головку и каждую венку, то в быстром темпе, доводя мужчину под собой до исступления. Перед глазами Изуку вспыхивали искры, с каждой секундой аромат цитрусов выбивал из него воздух - дышать становилось затруднительно. Он чувствовал и сильную, слегка мозолистую руку на своём члене, и горячие губы на шее, ключицах, груди, животе, и слышал тяжелое прерывистое не то дыхание, не то хрипение альфы, и ощущал жар, исходивший от тела Катсуки и разогревавший комнату. И Мидория терялся во всех этих сладостно-мучительных ощущениях, погружался в них с головой, словно уходя под воду. Катсуки был повсюду - его губы, его руки, его запах. И Мидория мог только тихо стонать имя своего альфы и прижиматься к нему всем телом. Катсуки снова поймал губы Изуку, врываясь в тепло рта своим языком, проходясь им по небу и сталкиваясь с чужим языком. Он сделал пару движений по стволу рукой, каждый раз нажимая на головку, и вскоре почувствовал, как по телу омеги прошла крупная дрожь и он излился в его руку с хриплым «Каччан» на губах. Катсуки улыбнулся, словно довольный собой огромный кот, поцеловал Мидорию в лоб, вынул руку из его штанов, потянувшись к прикроватной тумбочке, где лежали влажные салфетки, и вытер свою ладонь. - Ты как? - позже спросил блондин, укладываясь рядом с омегой и обнимая его поперёк груди. - Порядок, - Изуку широко улыбнулся, переворачиваясь на бок, лицом к лицу к Катсуки, но улыбка тут же исчезла, сменившись на немного виноватое выражение лица, когда он почувствовал, как все ещё возбужденный орган его альфы упирался ему в бедро. - А ты..? Но договорить ему не дал приближающийся табун детских ног. Изуку и Катсуки тут же сели, и альфа взял сзади подушку, прикрывая ей своё разочарование. Дверь с грохотом открылась, ударяясь ручкой о стенку, и в спальню вбежали Юхи и Рюкинэ. - Папа! Отец! Мы нарисовали! Нарисовали! - Рюкинэ запрыгнул на кровать, наваливаясь поверх Катсуки и обхватывая своими тоненькими ручонками того за шею. - Хе-ей! А ну отцепись, - Бакуго, одной рукой держась за подушку перед собой, второй схватил сына за костюм, пытаясь убрать его с себя, но тот держался так крепко, что в последствии ухватился за него ещё и ногами. Катсуки обреченно вздохнул. Былое возбуждение как рукой сняло. - Кхем-кхем, - Юхи демонстративно прокашлялась в кулачок, привлекая к себе внимание. - Мы с Рюки-чаном посовещались, - Рюкинэ издал счастливый смешок куда-то в плечо альфе, - и решили, что честнее будет победа, если вы не будете знать, где и чья работа. Вот. Она достала из-за спины два рисунка, высоко поднимая их над головой, чтобы родителям было лучше видно. На первом был изображён стол, за которым сидели четыре разноцветных человечка, или точнее - Катсуки с желтым взрывом на голове вместо волос, с красными на пол лица глазами, с улыбкой-скобочкой, в красной футболке и чёрных прямоугольных штанах; Изуку - с зелёными кучерявыми, похожими на обручи колючей проволоки, волосами, такими же зелёными глазами, улыбкой, в розовом квадрате футболки, синих штанах и желтом фартуке; также на стульях сидели два овала с торчащими палочками рук и ног, один - зелёный с заячьими ушами, а другой - чёрный с кошачьими. На втором же рисунке они все вчетвером стояли, держась за руки: с краю был Катсуки с почти таким же желтым взрывом на голове, рядом с ним - уже больше похожая на человека Юхи во все том же костюме кошки, она держала за руку брата, похожего на зеленого зайца, а тот в свою очередь - Изуку с зелёными кругляшками на голове. А позади них пестрела всеми цветами в радуга. Изуку переглянулся с Катсуки. - Ну-у, - протянул Мидория. - Мне кажется, что в этот раз точно победила ничья. - Ура! - Рюкинэ так обрадовался, что отцепил руки от шеи отца и упал спиной на подушку, мило хихикая. Юхи вся насупилась и вышла из спальни. - Юхи-чан! - Изуку хотел было пойти за дочерью, но та уже вернулась обратно только без рисунков. - Ну, ничья так ничья. Но в следующий раз победа точно будет моей! - она по-злодейски рассмеялась и вслед за братом запрыгнула на постель, повиснув у Изуку на шее. Она весело рассмеялась, показывая Рюкинэ язык. Но брат не хотел так просто проигрывать сестре, он снова вскарабкался, словно на гору, на отца. У Катсуки задергался правый глаз. - Малышня, а вы убрались на столе перед тем, как придти сюды, м? - спросил он. Изуку закатил на это глаза. - Мы пото-ом убере-емся, - жалобно протянула Юхи, утыкаясь носом в шею Изуку. - Нет, сейчас! Давайте, брысь! - рыкнул Бакуго, и дети с неохотой отцепились от старших и поплелись в гостиную. Изуку откинулся на подушку, прикрывая глаза. Катсуки последовал за ним. - Ты такой жестокий, Каччан, - усмехнулся Мидория. - Какой есть, - Бакуго приподнял уголки губ на подобие улыбки.

***

Перед Катсуки по стойке смирно в пижамах стояли Юхи и Рюкинэ. А сам он вышагивал перед ними туда-сюда, сложив руки за спиной и выпрямив спину. - На первый-второй рассчитайсь! - подал он команду. - Первый! - Вторая! Дети поочередно озвучили свои номера. - Давайте пройдёмся по списку. И так! - он резко остановился. - В гостиной убрались? - Так точно! - в унисон ответили двойняшки. - Помылись? - Так точно! - В пижаму переоделись? - Так точно! - Зубы почистили? - ... - Не слышу ответа! - Никак нет! - А ну, марш в ванную! - он указал в сторону озвученной комнаты, и дети тут же понеслись туда. Изуку показался из кухни, где домывал посуду с ужина. Подошёл к Катсуки и положил руку ему на плечо, немного привставая на носочки из-за разницы в росте. - Снова про зубы забыли? - вздохнул он. Катсуки усмехнулся. - Ничего, натренируем ещё. В детской стояли две кровати у противоположных стен, два ночника, два стола, несколько корзин с игрушками и один большой шкаф. Рюкинэ уже заполз под одеяло, в то время как Юхи расчёсывала на ночь свои светлые волосы. На ее лице были изображены чистой воды страдание и боль от этого занятия, ибо ее волосы не подчинялись никакой расческе. В итоге, она сдалась и со злостью кинула предмет в стену, да так, что расческа отскочила аккурат на стол. Юхи самодовольно усмехнулась и завернулась в одеяло, словно гусеница в кокон, отключая ночник. Позже свой отключил и Рюкинэ. Комната погрузилась в темноту тишины и ночи. - Юхи, ты спишь? - через несколько минут, когда девочка уже почти сдалась во власть сну, до неё донёсся шепот брата, но она решила благополучно его проигнорировать. - Юхи? Так ты спишь? - шепот повторился, но Юхи так и не ответила. Тогда Рюкинэ пошёл на крайние меры. - Юхи-чан, спишь? - прошептал он в самое ухо сестры, отчего та резко раскрыла глаза и дёрнулась, чуть не свалившись с кровати. - Ну чего тебе? - раздражённо прошипела она. - Я просто хотел спросить у тебя: спишь ли ты, но ты молчала, - красные глаза брата уставились в такие же красные сестры. - Сплю, - бросила она и развернулась к стенке, с головой накрывшись одеялом. - О, тогда спокойной ночи, Юхи-чан. - Спокойной, - буркнула сестра. Рюкинэ развернулся и пошёл к своей кровати, но застыл где-то на середине, когда внезапно открылась дверь. На него в упор смотрел отец. - Спокойной ночи, - мальчик неловко улыбнулся и в мгновение оказался в кровати, вовсю издавая искусственные храп и сопение, изображая, что уже спит. - Тц, спокойной ночи, сопляки, - Катсуки оглядел кровати дочери и сына и закрыл дверь в детскую. Он прошёлся по коридору, выключая во всех комнатах свет, и вошёл в спальню, где Изуку полусидя опирался на изголовье кровати, смотря в окно. Бакуго прикрыл за собой дверь. В комнате царила ночь, и только свечение луны с улицы немного разбавлял тьму блеклым светом. Блондин прошмыгнул под одеяло, Изуку съехал вниз, устраиваясь под боком альфы. Он привычно положил голову на плечо Катсуки, закинул на него ногу и обнял поперёк груди. Через пару минут Бакуго уже слышал ровное сопение своего омеги, который успел погрузиться в сон. Альфа улыбнулся уголками губ, прикрыл глаза и решил последовать вслед за Изуку, в мир сновидений. У Катсуки Бакуго было много счастливых дней, и каждый из них он провёл рядом с ним, с Изуку Мидорией.