***
— А-а-а-ааа!!! Резко распахнув опухшие от слёз глаза, ТуДи с протяжным воплем вскидывает голову и бешено озирается по сторонам. Тёмные невзрачные стены обступают его со всех сторон, давят на него, и ему кажется, что комната, в которой он проснулся, постепенно сужается. Не понимая, где он и что происходит, музыкант верещит без остановки, продолжая надсаживать своё несчастное горло. Проснувшийся в холодном поту Стюарт всё ещё тяжело дышит, как будто ему и правда не хватает воздуха. Ноги, руки… Всё связано… Что-то стягивает всё тело, не давая высвободиться из плена. Не помня себя, парень дрыгается и вертится из стороны в сторону и в конце концов плюхается на пол прямо в одеяле, в котором успел запутаться во сне. Всё ещё находясь под воздействием панической атаки, вокалист пробует вскочить, но почти сразу, не сумев сориентироваться в потёмках, запинается о провод от синтезатора и, опрокинув и его тоже, летит в дальний угол своей небольшой комнаты, выполнив такой кувырок, которому позавидует любой акробат. Он врезается прямо в стену, больно ударившись головой. Держась за ушибленный лоб, изрядно помятый и потрёпанный жизнью Стю-Пот со стоном забивается в угол. За зашторенным окном ещё глубокая ночь, впрочем, парню не привыкать. Вот уже несколько дней у него наблюдаются проблемы со сном: он не спит сутки напролёт, а если ему и удаётся вздремнуть часок-другой, то покоя не дают увиденные ужасы, буквально доводящие до сумасшествия. Таблетки и антидепрессанты давно перестали помогать. Он попросту не знает, как с этим бороться. Тело охватывает бесконтрольная дрожь, к горлу снова подступает горечь, и он, находящийся на грани отчаяния, уже не может остановить рыдания, рвущиеся из груди. Беспричинное ощущение тревоги не покидает его, он не чувствует себя в безопасности даже в собственной комнате. Синеволосый утыкается лицом в колени, растирая слёзы по щекам. Эти жуткие ночные кошмары, продолжающиеся вот уже вторую неделю, адская головная боль, постоянные переживания и бессонные ночи… Сколько же накопилось несказанных слов… Только вот ему даже не с кем поделиться наболевшим. Всё равно никто не послушает, мало того даже не захочет услышать. Но он больше не способен сдерживать всё это в себе как раньше. Трудно улыбаться через боль и оставаться спокойным, когда в самых затаённых уголках твоей души с треском рушатся целые города. Молчать и дальше просто нет сил. Измученному ТуДи плевать на то, что он и без этого наделал слишком много шума; у него начинается истерика, и он уже не может остановиться, как не пытается. Солёные, словно морская вода из недавнего сна, слёзы душат его. Внутри всё клокочет, а накопившиеся эмоции выхлёстываются наружу через разорванные нервы. В этот момент дверь в комнату приоткрывается, и рыдающий Стюарт слышит чьи-то торопливые шаги по скрипучим половицам. Он даже не поднимает голову, потому что и так знает, что это Мёрдок — явился, чтобы поколотить солиста за то, что тот опять разбудил его своим грохотом. ТуДи, сжавшись в трясущийся хнычущий комочек, ещё дальше продвигается в угол, пока не вжимается в стену. Обидчик подходит совсем близко и останавливается всего в паре сантиметров от парня. Обстановка накаляется до предела, пульс учащается, и кровь бешено стучит в висках. «Пожалуйста, умоляю, не надо…» Пианист лихорадочно хватается за голову, стараясь защитить себя от будущих повреждений. Весь ужас пережитого кошмара и страх перед предстоящими побоями срывается с губ вместе с ещё одним истошным криком: — Нее-е-е-ет!.. Однако никакого удара не последовало. — Туччи? Всё нормально? — до уха доносится мелодичный голосок, исказивший его имя на свой лад. Маленькие нежные ручки осторожно опускаются на макушку Стюарта, неспешно проводя по синим всклокоченным волосам. — Тише, тише. Всё хорошо. Это я, Нудл. Парень, ожидавший появления совсем другого человека, тут же содрогается от ласкового прикосновения. Сейчас любое, даже такое трепетное касание кажется ему губительным. Собрав в кулак остатки своего самообладания, он находит в себе силы и поднимает веки. С огромным трудом, но всё же ему удаётся разглядеть сквозь слёзы, застилавшие глаза, стройный силуэт миниатюрной девушки азиатской внешности в розовой пижаме. — Нудл? — произносит вокалист так, будто впервые в жизни слышит это имя. Ему становится так стыдно за то, что подруга застала его в таком состоянии, и он старается избежать прямого зрительного контакта с ней. — Что случилось? — обеспокоенно расспрашивает гитаристка, склонившись над сконфуженным Стю. — Ты поднял такой грохот… Как ты? — Я… В порядке… — хрипит тот и, зажмурившись, потирает переносицу, чтоб не разреветься снова. «Ни фига. Кому я вру. Я не в порядке, » — признаётся он сам себе. Взгляд узеньких глазок девочки придирчиво скользит по парню, выискивая самые незаметные синяки и ссадины. И, конечно же, от неё не ускользают уже подсыхающие дорожки от слёз на его щеках. — Ох, Туччи! Почему ты плачешь? Ты ударился? — причитает Нудл, аккуратно приподняв его подбородок. — Очень больно? Может, тебе принести чего-нибудь? Воды? Или лучше какое-нибудь лекарство? Погоди, я сейчас схожу за аптечкой… Таблетка обезболивающего была бы сейчас очень кстати, но при одной мыли о том, что девушка куда-то отлучится и вновь оставит его наедине со своими проблемами, синеволосого начало мутить. — Не нужно… Просто будь здесь… Прошу, — невнятно бормочет он, шмыгнув носом. Трясущиеся пальцы судорожно цепляются за тонкую ткань спальной футболки. Но крохотная ручка с аккуратно накрашенными ноготками крепко сжимает запястье ТуДи, отчего он ослабевает свою хватку. — Да, конечно, — говорит девушка и, не выпуская его окоченевшую ладонь ни на миг, садится на пол подле него. Пианист придвигается к подруге чуть ближе. Их пальцы переплетаются. От Нудл так и веет каким-то необъяснимым теплом, это действует на него успокаивающе. Даже несмотря на то, что с ранних лет, ещё до того, как девочка присоединилась к «Gorillaz», из неё готовили безжалостного и жестокого солдата, ей удалось сохранить и пронести в себе так много добра и нежности. С самого её появления в группе она относилась к ТуДи не так, как остальные. Она была маленьким лучиком света в той непроглядной тьме, что окружала его долгие годы. Совсем маленьким, но каким ярким… Гитаристка продолжает медленно поглаживать по его нечёсаным волосам, перебирая диковинного цвета прядки. Японку всегда привлекала необычная шевелюра вокалиста, она готова была часами напролёт играть с этими торчащими в разные стороны локонами. В детстве она даже заплетала ему маленькие косички. Понятное дело, Стюарту это было вовсе не по нраву, однако он просто не мог отказать малышке, поэтому ему оставалось только терпеть. Ворчать, но терпеть. Он даже не обращал внимания на покатывающихся со смеху Рассела и Мёрдока, ведь наградой за вынесенные унижения ему служила радостная улыбка юной «парикмахерши», довольной своей работой. С Нудл приятно находиться. Она проявляет самую настоящую заботу, показывая тем самым то, что ей небезразлично чужое горе. Дыхание ТуДи постепенно выравнивается, сердцебиение и пульс приходят в норму. Исходящее от девушки тепло окутывает парня с ног до головы, и он начинает постепенно успокаиваться. Незаметно для себя, черноглазый склоняет свою бедовую голову ей на плечо. Он снова тянется за целебными прикосновениями её бархатных ручек и снова их получает. Солисту очень повезло, что в эту минуту подруга находится рядом с ним, ведь сейчас он как никогда нуждается в поддержке. Тут-то к нему и приходит осознание того, что он может полностью на неё положиться. И тогда он рассказывает ей всё. Про кошмары, про китов, про события, произошедшие на Пластиковом пляже за время её отсутствия, про банду пиратов и Бугимена в газовой маске… Он уходит от изначальной темы всё дальше, общество девушки развязывает язык не хуже любого алкоголя. Слова льются неудержимым потоком, он всё говорит и говорит, не останавливаясь ни на секунду. Кажется, его рассказ затягивается на целую вечность. С ней так легко и непринуждённо, что слова слетают с губ прежде, чем парень успевает подумать о сказанном. Всё это время Нудл внимательно слушает его, перебивая только для того, чтобы спросить или уточнить какую-нибудь деталь. Довольно забавно, но сейчас она стала для ТуДи кем-то вроде личного психолога. В конце своих жалоб Стю даже делается неудобно перед девушкой за то огромное количество негатива, которым он успел загрузить её всего за какие-то полчаса. Но он, наконец, чувствует долгожданное облегчение. Как только синеволосый замолкает, гитаристка тут же бросается ему на шею и загребает его в свои утешительные объятия. Тот лишь растерянно поднимает руки, не решаясь обнять японку в ответ. И всё же, с минуту поколебавшись, прижимает девушку к себе, вдыхая её родной сладковатый аромат. Она поднимает взор, и когда ей удаётся поймать встречный взгляд парня, он видит в её глазах не только сочувствие и неподдельную печаль, но и сильную поддержку, которую он почувствовал без слов, всем своим нутром. Объятия определенных людей творят с другими поистине чудесные вещи. — Я знаю, что тебе сейчас тяжело… Тебе всегда было нелегко. И я знаю, что в подобной ситуации слова не особо помогают, но… Но просто пойми… Ты не одинок. Ты можешь всегда рассчитывать на меня. Я буду рядом, если что-то понадобится. Обещаю, — твердит Нудл, сжимая друга чуть ли не до хруста костей. Её ласковый голос дрожит, выдавая волнение своей обладательницы. Она говорит на чистом английском, но при этом в её речи всё же проскальзывают едва уловимые нотки азиатского акцента. В этом её изюминка, то, что отличает её от всех других, то, что притягивает. Хоть девушке доставались весьма скромные вокальные партии, пела она просто ангельски. По-другому и не скажешь. — …только ты тоже должен мне кое-что пообещать, — произносит темноволосая, чуть разжав тиски и таки позволив Стюарту вдохнуть полной грудью. — И что же? — спрашивает ТуДи, в изумлении вскинув свои густые чёрные брови. — Пообещай больше не переживать из-за всего этого. Не могу смотреть, как ты грустишь. Парень кивает головой в знак согласия, и они ещё какое-то время продолжают обниматься, но вдруг Нудл, словно ужаленная, отстраняется от музыканта так же внезапно и резко, как и кинулась к нему. Не удостоив его объяснениями, она поспешно отодвигается в сторону, так что Стю остаётся только гадать, что же послужило причиной столь неожиданной смены настроения. Потупив голову, девушка зачем-то принимается поправлять свою одежду, разглаживать складочки на ткани, выравнивать воротничок… Её движения до того неестественные, они так и бросаются в глаза. Несложно догадаться, что делает она это только для того, чтобы чем-нибудь занять руки. Японка старательно прячет глаза, завесив личико отросшей чёлкой. Сидящий рядом черноглазый в недоумении наблюдает за её странным поведением со стороны. Что это с ней? Это так не похоже на ту Нудл, которую он знал. Она никогда прежде не вела себя так, когда оставалась с ним наедине. Это напоминает… Нет, нет… Неужели она… Смущена? Но из-за чего?.. В комнате воцаряется напряжённая тишина, нагоняющая уныние. И в голову опять закрадываются тревожные и назойливые, не дающие покоя, мысли. К счастью, это продолжается недолго, так как гитаристка всё же решается нарушить неловкое молчание первой. — Ладно, ты… В общем… — лепечет она, запинаясь на каждом слове. — Ещё… Ещё очень поздно. Может, попытаешься заснуть снова? — Сомневаюсь, что мне это удастся, — невесело отвечает ТуДи, скребя в затылке. Да, подруга помогла ему справиться с душевной болью, но вот физическая боль от ушибов никуда не делась. Так что при таком раскладе у него вряд ли получится сомкнуть глаза. — Тебе сейчас необходим отдых. Я же вижу, как ты устал… — упрашивает девушка, не желая отступать от своего. — Нудл, я… Синеволосый пробует возразить, да сразу прерывается внезапно посуровевшей подругой: — Так, ты немедленно пойдёшь спать, я ясно выразилась? Я, значит, прибегаю посреди ночи, жалею и успокаиваю его, а он даже не хочет меня послушаться! Сейчас же ложись в кровать! И не смей спорить со мной, Тасспот! — она угрожающе машет пальцем прямо перед носом Стюарта, демонстративно нахмурив свои ровные бровки и чуть сморщив лоб. «Вот теперь узнаю нашу Нудл!» — промелькнула задорная мысль. ТуДи не любил свою полную фамилию, ведь обычно, когда кто-то называл его так, это не предвещало ничего хорошего и могло значить только то, что он где-то очень сильно накосячил. Однако гитаристка даже и не думала злиться на него. За её внешней наигранной холодностью и приказным тоном скрывается лишь озорство, она едва сдерживает смех, корча сердитую гримасу. У этой острой на язык девчонки слишком горячая голова — только она может сначала жалеть тебя, после отчитывать за какую-нибудь ерунду, а потом и вовсе хохотать над чем-нибудь совершенно несмешным и глупым. Зато она умела дружить как никто другой, способна была подбодрить, рассмешить и в конце концов просто поднять настроение. — Эй, не забыла, кто из нас старше? — язвит солист, но тут же получает шуточную оплеуху от приятельницы. — С чего вдруг такая забота? Или таким образом ты просто решила отомстить мне за то, что укладывал тебя в детстве в десять вечера? — Возможно… Отчасти так и есть, — ухмыляется девушка. Уголки её губ слегка приподнимаются, обнажая озорную улыбку, осветившую бледно-белое личико. — Всё, прекращай испытывать моё терпение, мне очень не хочется повышать голос снова. Я тоже человек, и мне тоже нужен сон. — Погоди, так ты останешься со мно… Здесь на ночь? — опешил Стю-Пот. Возможно, он был вовсе не против, но что-то же заставило его щёки покрыться едва заметным румянцем. Впервые в жизни парень мысленно поблагодарил лидера группы за свои повреждённые глаза: как-никак, а полностью чёрные белки не позволяли другим разглядеть его бегающие зрачки, которые в данный момент выставляли напоказ всю его растерянность. — Видимо, придётся. Как я могу бросить тебя тут такого, глупый? Давай, поднимайся. — Уговорила. Как следует потянувшись, невероятным усилием воли Стюарт заставляет себя встать с колен и, опираясь о смежные стены, выпрямляется в полный рост. Ватные ноги предательски подкашиваются от слабости. Он вот-вот рухнул бы на пол опять, если бы не дружеское плечо вовремя подоспевшей Нудл. — Не спеши, — ласково говорит она, вытягиваясь в струнку, чтобы парню было удобнее опереться на неё. Даже стоя на носочках гитаристка была на целую голову ниже рослого ТуДи. — Вот так, осторожней. Шаткой походкой (и не без помощи девушки, разумеется) синеволосый кое-как доковылял до кровати, огибая на своём пути различные препятствия в виде куч мусора и одежды, беспорядочно разбросанной по всем апартаментам. Чего тут только не было: и пустые банки от газировки, и коробка из-под пиццы двухнедельной давности, и окурки сигарет, и какие-то диски, скомканные листы бумаги… Перечислять дальше можно бесконечно. Вся суть в том, что вокалист не спешил устранять образовавшийся хаос, так что горы хлама неумолимо росли, заполняя собой всё свободное пространство; а некоторые даже, казалось, совсем скоро должны были достичь потолка. Переступив «инсталляцию» из грязных разноцветных носков, Нудл брезгливо морщит носик. — Ну и бардак тут у тебя… Неудивительно, что ты спотыкаешься на каждом шагу! — поругивает она хозяина комнаты. — Вообще-то, творческий беспорядок, — с умным видом поправляет Стюарт. — Ох, ты невыносим! — иронизирует та. ТуДи, пристыженный чистоплотной девушкой, ещё раз осматривает своё жилище. «Да, Нудл права… Уборка этому месту не помешала бы…» — думает он, с недоверием покосившись на нестираную футболку, которую он каким-то непонятным образом умудрился закинуть на люстру. — Вот чёрт! Я же совсем забыл про синтезатор! — спохватывается пианист. Бардак бардаком, а музыкальные инструменты всегда должны быть в идеальном состоянии. Поэтому при виде уроненного и погрязшего в куче шмотья синтезатора у парня буквально душа ушла в пятки. Он уж помчался к своей драгоценной аппаратуре на всех парах, но был остановлен темноволосой подругой, хватанувшей его за растянутый ворот майки. — Не, не, не! Ты сам на ногах еле держишься! Я подниму, ложись, — распоряжается гитаристка, снова «нацепив» серьёзное выражение лица. Стю-Пот, как никто другой осознававший, что спор с этой бойкой девчонкой действительно не доводит до добра, лишь вздыхает и, неохотно кивнув головой в знак согласия, покорно забирается на койку. Он настолько любил свой инструмент, что боялся дышать над ним, не то, чтобы разрешал кому-нибудь постороннему дотрагиваться до клавиш. И хоть музыкант всецело доверял Нудл, он всё же искоса посматривал за ней, когда она направилась к тому месту, где лежало его рухнувшее сокровище. Хранить всю аппаратуру и инструменты прямо в квартире было довольно непривычно и даже неудобно, да только ребята не имели иного выбора: сейчас им позарез необходимо хоть какое-то жильё, ибо в результате последних событий ни одна из их старых звукозаписывающих студий не уцелела. Так что теперь участникам группы волей-неволей приходилось тесниться в небольшом домишке на Хаммерсмит Грув в Западном Лондоне, вследствие чего Мёрдок стал куда раздражительнее (да, да, такое реально возможно), Рассел угрюмее, а ТуДи ещё неряшливее. Стюарт устраивается в постели и пристально наблюдает за девушкой своими круглыми глазёнками, что делает его похожим на совёнка, выглядывающего из гнезда. Вопреки опасениям парнишки, японка с лёгкостью поднимает синтезатор, умело и надёжно устанавливает ножки и также быстро возвращается к нему, захватив по пути одеяло, валяющееся на полу. — Расслабься, твоё пианино в целости и сохранности, — хихикает озорница. Она набрасывает на друга немного колючее, но тёплое одеялко, и ложится на свободную сторону кровати, подобрав под себя холодные голые ножки. — Брр! Я так замёрзла, пока возилась с тобой! — жалуется она и жмётся ближе, чтобы хоть как-то согреться, — И просто жуть, как вымоталась! На что синеволосый, ехидно усмехнувшись, отвечает: — А каково было мне до твоего взросления? Думаешь, я недостаточно намучился? — Хах, ну, с этим я, пожалуй, соглашусь. Четырнадцать лет назад, когда к дверям Kong Studios доставили коробку с неизвестно как попавшей туда восьмилетней девочкой, друзья поняли, что лучшего гитариста им не сыскать. Даже сейчас ТуДи с нескрываемым восторгом вспоминает первое гитарное соло Нудл. Ребят настолько впечатлило её выступление, что они единогласно приняли решение взять малышку в группу. Однако она была не только новым участником «Gorillaz». Она была ребёнком, и у неё, как и у других детей, должно было быть настоящее детство. Именно этим солист изо всех сил и старался её обеспечить. Он посвящал крошке всё свободное от работы время, постоянно гулял и играл с ней, перекладывал на кровать, когда она, усталая, дремала прямо во время поздней репетиции. Стю даже читал девочке на ночь, хоть и знал, что азиатка не понимала на английском ни слова. Нудл обожали абсолютно все, но ТуДи, ставший мелкой разбойнице кем-то вроде старшего братишки, привязался к ней настолько, что просто души в ней не чаял. Они вдвоём были не разлей вода, до тех пор, пока… Пока повзрослевшая девушка не пропала. Очередное прикосновение изящной ручки моментально возвращает Стюарта в реальность, отпугнув ностальгические воспоминания. Пристроившаяся под боком гитаристка неторопливо водит по его татуировке, тонким пальчиком обрисовывая контур цифры два, набитой на открытом плече парня. По коже пробегают приятные мурашки. Щекотно. Именно тогда ни с того ни с сего у пианиста возникает неосознанное желание дотронуться до неё в ответ. Не понимая, чем это вызвано, он тянется к ней, и, бережно скользнув по округлой скуле выпирающими костяшками пальцев, смахивает с её лица непослушные, отливающие фиолетовым, прядки, заправив их за ухо. Она открывается ему во всей своей красе. «Хрустальные… Самые что ни на есть хрустальные глаза…» — дивится Стю, поневоле залюбовавшись пронзительными очами девушки. Большинство ранений и царапин на её правом веке уже зажило, а от безобразного синяка не осталось и следа. Нудл, предпочитавшая умалчивать свою часть истории, так и не рассказала друзьям, кто, а главное, за что поставил ей такие чудовищнейшие отметины. Для самого ТуДи ссадины были обыденным делом, но видеть подобные увечья на теле совсем юной девушки было просто невыносимо. Тем не менее, ей крупно повезло, что за всё время охоты за ней она отделалась лишь парой ран, ведь её и вовсе могли… Убить. — Нуд… Ты не представляешь, как я скучал… — понизив голос, произносит Стюарт. Он глядит на милые черты и, кажется, только сейчас отмечает то, как же сильно она изменилась. Взросление стёрло с её личика почти все сходства с детской внешностью. Неизменной осталась, пожалуй, только еле заметная ямочка на щёчке во время улыбки. Теперь перед ним был не ребёнок и даже не подросток, а настоящий взрослый и самостоятельный человек. Её уж не узнать. Она просто расцвела. — Я тоже скучала. По всем вам… И по тебе, — шепчет девушка, заботливо поправив спавшую бретельку его майки. Не успевает вокалист и опомниться, как её шаловливые пальцы поднимаются выше, и она слегка прикасается к его шее, отчего по позвоночнику парня пробегается электрический разряд. Их взгляды пересекаются в сумраке комнаты. — Я так боялся, что больше никогда не увижу тебя… Не знаю, что бы было со мной, если бы ты… Если бы тебя вдруг не стало. Но я бы никогда не смог простить себе этого… — обрывистые фразы сыпались одна за другой, и когда и без того охрипший голос дрогнул, ТуДи почувствовал, что внутри что-то надломилось. — Боже… Прости, прости, но я… Я ведь правда думал, что ты… Зажмурившись, синеволосый что есть мочи стискивает зубы, но, к сожалению, это не помогает. У него опять глаза на мокром месте. Как же он ненавидит себя за свою слабость и неспособность сдержать бушующие эмоции. Какой же он слабак, какая же тряпка… Почему, почему он просто не может собраться и в конце концов взять себя в руки?.. — Ну всё, перестань плакать. Ты же дал мне слово оставаться сильным, помнишь? Покачав головой, Нудл принимается вытирать его лицо, аккуратно промокнув выступившие слезинки краешком своей розовой футболки. Она наклоняется над Стю так низко, что её горячее дыхание буквально опаляет его ресницы и обжигает кожу. Гитаристка подаётся вперёд, и внезапно в широко распахнутых глазах-хрусталиках загораются искорки. А дальше происходит что-то совсем невообразимое. Трепетно вдохнув, небрежным движением руки она откидывает свою блестящую чёлку назад, набирается храбрости, вытягивает шею и… И в этот момент её мягкие губки накрывают собой рот ТуДи. Она целует его! Причём делает это так осторожно и робко, словно боится спугнуть своего партнёра. Ошарашенного музыканта тут же бросает в жар. Всё случается настолько неожиданно, что от волнения он забывает, как дышать. На какую-то долю секунды им овладевает дикое желание прервать непрошенный поцелуй; ему хочется оттолкнуть девушку, вскрикнуть и увернуться… Но лишь на долю секунды. Не в состоянии противиться ей, пианист опускает затрепетавшие веки и полностью отдаётся Нудл, позволяя её губкам и дальше блуждать по его сухим потрескавшимся устам. О, как же давно Стюарт не испытывал на себе чего-то подобного. Он не целовался уже много лет. Словом, дела на любовном фронте у него вообще не особо складывались. Его самой первой и горячо любимой девушкой была Паула Крекер. В это сложно поверить, но да, когда-то давно, до появления маленькой японки, она тоже была участницей «Gorillaz». ТуДи обожал её больше жизни, а она, как оказалось, просто играла с ним, и когда он стал ей неинтересен, то просто переключилась на басиста. Разрыв с ней дался ему очень нелегко. Через некоторое время он стал встречаться с Рейчел Стивенс, однако их отношения так же продлились недолго. Вскоре после этого парень принял решение больше никогда не влюбляться, ведь, наученный на горьком опыте, он знал, что рано или поздно всё равно останется один. Но Нудл она… Она была другой, совсем непохожей на всех остальных. До этого мгновения Стю-Пот думал, что охладел навсегда. Благодаря ей он отогревался, он сгорал в её пламени. Она собирала его разбитое сердце по осколкам для того, чтобы склеить и заново выстраивала разрушенные в душе города. Ощутив приятный мандраж, черноглазый опускает руки на узкую талию гитаристки, слегка придерживая её. Головокружительный поцелуй притупляет сознание, и вот он уже опьянён ей. А она всё целует и целует его уже более напористо, совсем потеряв стыд и чувство времени. На смену лёгкому щекотанию в груди приходит всепоглощающее удовольствие и чувство эйфории. Всё вокруг теряет чёткость и расплывается; блёклые стены тают, и он тает вместе с ними. Наконец, увлёкшаяся девушка всё же отрывается от его шероховатых губ, валится на подушку и, тихо ахнув, утыкается вздёрнутым носиком прямо в шею вздрогнувшего ТуДи. — Успокаивайся. Всё хорошо. Никуда я больше от вас не денусь, — пришёптывает она, усмехнувшись. — Будете терпеть меня до конца жизни! Потрясённый парень, ещё не до конца поверивший в произошедшее, просто теряет дар речи. Он лежит неподвижно, затаив дыхание и не издавая ни звука, не смея шелохнуться, чтобы ненароком не потревожить её, упавшую рядом. Взволнованное сердце отбивает сумасшедший ритм, грозясь выскочить наружу в любую секунду. Каждый его удар с удвоенной громкостью отдаётся в барабанных перепонках. Пытаясь справиться со смятением, ТуДи быстро ощупывает своё лицо. Его щёки… Они пылают. Его уши… Они горят. Красный… Нет, даже не так. Багровый с ног до головы солист бросает ошеломлённый взгляд на Нудл, лежащую с ним. Подумать только, он не знает, куда девать себя от неловкости, а она, вогнавшая его в краску, с невозмутимым видом сопит ему в шею как ни в чём не бывало! –…Странная ты, — выдыхает Стюарт, когда способность говорить возвращается к нему. — Это почему же? — без особого интереса спрашивает азиатка и, зевнув, плотнее укутывается в пушистое одеялко. Её голосок звучал уже не так бодро, да и сама она стала какой-то вялой и заторможенной, а от былой бодрости не осталось и следа. Она действительно выглядела утомлённой. — Потому что… Ты стесняешься обниматься, зато в губы… В губы целуешь без разрешения, даже не покраснев… — продолжает Стю, чувствуя, как сгорает от стыда ещё больше. Он обрывается на полуслове, слишком поздно осознав, какую чушь ляпнул. И кто его только за язык тянул?! Страшась услышать ответ девушки, которую этими словами он, возможно, обидел, парень уже собирается извиняться, однако с удивлением обнаруживает, что та и ухом не повела. — Хэй, Нудл? Ты слышишь? ТуДи остаётся проигнорирован и на этот раз. Озадаченный, он снова переводит глаза на подругу и видит, как она мирно дремлет, прикорнув прямо на его груди. Усталость оказалась куда сильнее всегда энергичной и подвижной девчушки, сморила её, так что та уже вовсе не слушала вокалиста. — Оу… Решив, что он ни за что на свете не нарушит её покой, парень замолкает и, приобняв притихшую гитаристку за плечи, притягивает к себе и тоже устраивается поудобней. Спящая Нудл выглядит такой хрупкой и беззащитной; она кажется ещё меньше, чем есть на самом деле. Впалые бока вздымаются и опадают в такт размеренному дыханию, длинные косматые волосы, смешно топорщащиеся на затылке, волнами струятся по подушке… От неё невозможно оторвать взор. «Какая же она милая.» Совсем разомлевший и переполненный нежностью к этой очаровательной малышке, черноглазый чуть опускает голову и, чмокнув девушку в макушку, одними губами произносит: — Сладких снов. Ласково обвив Нудл руками, ТуДи расплывается в слегка глуповатой, но безгранично блаженной улыбке, выставляя напоказ свои выбитые передние зубы. Да, может он и смотрится дико нелепо, ну и пускай, ведь главное, что сейчас ему по-настоящему хорошо и спокойно. Он счастлив. Счастлив, как никогда. Сколько же лет прошло с их последней встречи? Пять? Шесть? Или больше?.. Всё это долгое время гитаристка считалась без вести пропавшей, и сломленный Стюарт вконец отчаялся увидеть её. А сейчас, в эту самую минуту, она, живая и невредимая, лежала с ним в обнимку, будто бы и не было тех трагических событий, разделивших их. Она здесь, она вернулась к нему. Даже не верится, что это взаправду. Жизнь уже не кажется ему такой жестокой и несправедливой как раньше. Все волнения и заботы отходят на второй план, мысли улетучиваются куда-то далеко-далеко, а голова становится лёгкой-лёгкой… Тело полностью расслабляется, в душе воцаряется долгожданный покой, и тревога наконец отпускает его многострадальное сердце. Стю не знал точно, что за искра проскочила между ним и Нудл — было ли это зарождением истинной любви или всего лишь мимолётным влечением, но, закрыв глаза, он пожелал только одного — увидеть её рядом, когда он раскроет их вновь. Постепенно убаюканный тишиной, нарушаемой лишь едва слышным сопением девушки, он, не переставая радостно улыбаться, даже и не заметил, как заснул. Он нашёл своё лекарство от бессонницы. Свой антидепрессант.***
Всё тот же странноватый пляж с фальшивыми, ненастоящими пластиковыми деревьями. Всё тот же не менее странный синеволосый парнишка, наблюдающий закат. Он по-прежнему слушает шум прибоя и провожает взглядом слепящее солнце, которое вот-вот должно было скрыться за необъятным горизонтом, утонув в серебристых волнах; по-прежнему греется в его последних, особенно тёплых лучах. Ступни окатывает пенистой водой; мелкие брызги попадают прямо на лицо, приятно освежая своей прохладой. А море… Море всё так же спокойно, словно и не штормило вовсе. Признаться, за время его отсутствия в этом месте вообще мало что изменилось. Да и он сам тоже. Уже знакомая фуражка, точно та же одежда в морском стиле. Во рту очередная, но, почему-то незажжённая, сигарета. Всё точно так же, как и было в первый раз. Хотя нет. Не всё. На этот раз он не был один. На том же бережке, чуть поодаль от паренька, сидела загадочная девушка, скрывающая своё лицо за забавной маской в виде кошачьей мордочки. Она была облачена в короткое ситцевое платьице со множеством кармашков, идеально подчёркивающее её гибкий стан. Её специфический образ дополняли полосатые чулки, обтягивающие стройные ножки, и алый шёлковый шарфик, обмотанный вокруг тонкой шеи. В руках — потёртая деревянная гитара. Пальцы перебирают струны, скользят то вверх, то вниз, воспроизводя столь красивые звуки, вместе сливающиеся в одну незатейливую, ласкающую слух мелодию. А потом она начала петь. И тогда всё встало на свои места, именно тогда отдельные кусочки пазла сложились воедино. Он узнал этот чарующий голос. Узнал этот мотив. Это была его музыка. До последнего синеволосый был убеждён в том, что его песни не имеют конкретного адресата, однако только сейчас он понял, насколько ошибался. Только сейчас он понял, что все тексты, которые он когда-либо писал для группы, все песни, которые он исполнял, всё это было посвящено ей. Ей единственной. И никому больше. Украдкой поглядывая на свою музу, парень убирает так и не тронутую сигарету обратно в пачку. Ему не хочется курить рядом с ней. Пускай хоть у одной истории будет благополучный конец. Никакого пепла. Никакого шторма. Никаких китов. Лишь они. Они и их чувства.Up on melancholy hill There's a plastic tree Are you here with me? Just looking out on the day Of another dream Where you can't get what you want But you can get me. So let's set out to sea Cause you are my medicine When you're close to me When you're close to me.