Делай меня живым

- Чуя… - он ласково гладит по голове, перебирает волосы. Слишком расслабленно и нежно для человека, который только что разбил чужое лицо о стену. Он не улыбается. Это пугает Чую даже больше собственного бессилия, потому что он знает, что улыбка - единственное, что отделяет Дазая от себя настоящего. - Чуя… - он смотрит на него задумчиво и чуть-чуть устало. – Ты действительно надеялся меня остановить? – и он не ждёт ответа. Дазай сжимает рыжие волосы в кулаке, оттягивает голову так, что хруст позвонков, кажется, слышен во всём этом чёртовом городе. Чуя ждёт, когда это прекратится. Ему хватит секунды на то, чтобы, не касаясь, на остатках сил отшвырнуть от себя Дазая и попытаться свалить. По-пы-тать-ся. Ощущение собственного бессилия заглушается щемящей, жалкой какой-то ненавистью. Чуя с силой зажмуривается, вмаргивая появившуюся влагу назад, под веки. Старается успокоиться так, словно, открыв глаза и увидев перед собой другие – равнодушные и отстранённые – сможет удержать себя в руках. Медлит. Болезненное влажное прикосновение к щеке заставляет вздрогнуть и замереть. Чуя почти не дышит, пока Дазай слизывает кровь с царапины, оставленной им же каких-то несколько минут назад. За языком следует резкий укус, и Чуя тихо, прерывисто выдыхает, всхлипывая и радуясь, что получилось хотя бы не заорать. Боль, кажется, прошивает насквозь, ползёт по челюсти и подбородку, спускается вниз и… останавливается, разбивается о забинтованные пальцы, сжимающиеся на горле. - Мне нельзя тебя убивать, - говорит Дазай, противореча своим же действиям. Прижимается к снова начавшей кровоточить щеке Чуи своей и на какое-то время замирает в этом положении. Чуя слышит его дыхание – ровное, совершенно спокойное, чёрт возьми, дыхание, - и чувствует, как хватка на шее слабеет. Очень хочется верить, что это конец, что Дазай уйдёт и уже завтра всё снова будет как всегда – редкие встречи на заданиях и улыбка человека, держащего зверя на цепи. В следующую секунду Чуя падает на асфальт, отброшенный пинком Дазая. Его собственное сердце стучит в ушах, но Чуе плевать. Плевать. Главное, что Осаму больше не касается его. Он пытается сдвинуть своё обессиленное тело, пытается встать хотя бы на четвереньки, но падает. Снова и снова – каждая попытка подняться превращается в фарс. Взгляд Дазая он ощущает почти физически. Хочется выругаться. Вместо этого Чуя, в который раз за эту жизнь, выдавливает из себя: «донеси меня». За последовавшие минуты молчания он почти смиряется с тем, что ближайшие сутки проведёт в этой подворотне. Касается лбом холодного асфальта и закрывает глаза. Умирать нельзя. Поддерживает, пожалуй, только возвращающаяся сила. Чуя слышит шаги и чувствует, как его руки заводят за спину. Осаму стягивает с него жилетку, за которой тут же следует рубашка. Причём Дазая совершенно не волнуют пуговицы, расстёгиванием которых он себя не утруждает. Ткань рвётся. Ощущения от потревоженных ран сбивают желание спросить, что задумал «напарник», и заставляют сконцентрироваться на том, чтобы пережить боль. Обнажённой кожей Чуя чувствует, наконец, ошеломляющий и приятный холод сентябрьской ночи. В этот момент он почти благодарен Дазаю, а потому не сразу замечает, как тот кончиками пальцев гладит худую спину. Вычерчивает странные узоры, в которых Чуя с удивлением узнаёт совсем недавно покрывавший его тело узор способности. Кровь стекает по бокам. Почему-то совсем не хочется говорить. Не хочется двигаться. Только ночь, прохлада и аккуратные, точные пальцы Дазая, скользящие по позвоночнику… Чуя расслабляется. Он по-прежнему ненавидит Осаму, но иногда тот делает странные вещи, которые лучше принимать, если не хочешь быть убитым. Чуе не хочется думать, что всё это – лишь проявление чужого безумия. Не хочется думать, что в такие моменты Дазай никогда не прячется за улыбкой. Не хочется думать, потому что слишком велика вероятность поверить в то, чего нет. Чуя ненавидит его за это. Чуя готов умереть за него. Дазай приподнимает его голову за волосы и целует «напарника» в висок. Расстилает на земле плащ и с осторожностью перекладывает на него рыжеволосого мальчишку. Гладит по щеке. Чуя снова закрывает глаза, потому что боится увидеть чужое равнодушие. Чувствует, как по израненным ключицам скользят губы Дазая, как тот выцеловывает синяки на шее и слегка кусает за подбородок. Как просовывает руку под спину и прижимает к себе так плотно, что кровь, кажется, превращается в живую пульсирующую боль. Чуя готов отдать все свои силы только за то, чтобы она никогда не кончалась. Только за то, чтобы чувствовать Дазая рядом, чувствовать себя. Живым. Нужным. Ненавидимым. Он целует Осаму сам, отчаянно, обнимая его за плечи. Кусает губы, смешивая во рту их кровавую слюну, стукается зубами. Трётся пахом о чужой живот. Это ли не безумие?.. Но никто не торопится его остановить. - Ненавижу тебя, - говорит Дазай и замолкает, равнодушно почти наблюдая за реакцией. Чуя открывает, наконец, глаза. Вновь прижимаясь к губам «напарника», начинает посасывать его язык, не разрывая зрительного контакта. Думает о том, что Дазаю, вероятно, тоже хочется чувствовать себя живым, и что такие моменты – моменты, пока они оба что-то чувствуют, - это подарок для них обоих. Осаму гладит его по бокам. Бинты сильно царапают кожу, не дают ранам закрыться. Раззадоривают, оставляя на грани желания убивать или быть убитым. Оргазм оба почти не замечают, только Чуя стонет в поцелуй, а Дазай начинает резче толкаться ему навстречу. Это продолжается до тех пор, пока Чуя не теряет сознание от потери крови. Осаму укутывает его в свой плащ и несёт в Агенство, к Акико Йосано, словно только ради применения её способности и доводил мальчишку до полусмерти. Завтра он снова будет улыбаться.