Welcome home, my child

Последнее, что ты ощущаешь, перед тем, как потерять сознание, — это агония, лишающая всех мыслей и чувств, кроме сжигающей тело боли. Первое, что ты видишь, открыв глаза, — это яркий и чистый свет. Медленно встав на ноги, ты осматриваешься вокруг, пытаешься понять, что это за место и куда подевались боль, крики, горький металлический запах жизни, покидающей молодые тела. И тут ты видишь её. Сначала ты не узнаешь её хрупкий силуэт, очертания которого подрагивают на свету, словно мираж в пустыне. Моргаешь несколько раз, крепко сжимаешь веки, пытаясь отогнать галлюцинацию. Когда же она приближается к тебе, чувствуешь, как тысячи иголок пронизывают затылок. Не может быть. — Мам? Это… Это правда ты? Ты стоишь и не можешь пошевелиться. Покалывание в каждой мышце говорит тебе бежать навстречу, дотянуться до неё, заключить в объятия и никогда больше не отпускать. Сердце рвется наружу, к ней, к защите её хрупких рук и успокаивающему теплу её тела. Но когда она медленно направляется к тебе, леденящая волна страха окатывает тело, стоит только взглянуть на свои протянутые трясущиеся руки. Они в крови и грязи, покрытые шрамами предательства и потерь, тавренные убийством и смертью. Ты отступаешь, когда она пытается дотронуться до твоего лица. — Нет, мам, пожалуйста, ты замажешься. Ты отступаешь, пряча испачканные руки за спиной. Её платье яркое, белоснежное и мерцающее. Ты не можешь к нему прикоснуться, не осмеливаешься запятнать безупречный шёлк холодной застывшей кровью друзей и врагов. Ты отступаешь, отводя взгляд. Её крылья, расправленные за спиной, словно золотые, ослепляющие своей чистотой. Ты не можешь смотреть на них, не позволяешь тьме своей умирающей души узреть даже проблеск божественного. Ты отступаешь, ища тень. Свет вокруг неё теплый и успокаивающий, зовущий, манящий. Ты не можешь позволить ему коснуться твоего изможденного, искалеченного войной и страданиями лица. Ты отступаешь, когда её ладони ложатся на твои напряженные плечи. Её руки мягкие, манящие давно забытой нежностью. Ты не можешь, не осмеливаешься дать им заключить тебя в такие желанные объятия. Ты отступаешь, когда первые слёзы срываются с её глаз. Они горячие и тяжело падают на твою грудь, сдавленную удушающими цепями прожитых лет. Ты не можешь позволить её слезам смыть твои грехи. Ты застываешь на месте, когда слышишь её смех. Он тихий и искренний, такой, каким ты его помнишь с детства, даже лучше. Изголодавшись по его звучанию, ты хочешь услышать его снова. И потому ты поддаешься порыву и приникаешь к ней. Твои руки обхватывают её талию, прижимают крепко и в то же время нежно к груди, и ты видишь, как кровь испаряется с них золотыми искрами. Шрамы затягиваются, не оставляя и следа, только гладкую кожу. Шторм и отчаяние в твоей душе сжимаются в маленький комок и растворяются в опьяняющем чувстве покоя. Ты зарываешься лицом в её длинные мягкие волосы и сдавленно всхлипываешь, когда её рука легко ложится тебе на затылок и нежно перебирает волосы. Ты чувствуешь, как её тонкие пальцы сжимают ткань твоего плаща, непривычно чистого, ярко-зеленого цвета. Ты чувствуешь, как глаза обжигают слёзы, а тело бьет дрожь, когда она произносит свои первые с момента расставания слова. Её голос такой живой. Так близко, такой родной и любимый, почти забытый. Ты позволяешь ему проникнуть в само естество, вытеснить проклятые звуки войны и смерти, непрестанно звенящие в голове и ушах, и подарить долгожданный покой и свободу. — С возвращением домой, дитя моё.