Chain

Мин знал, что скоро за ним придут, потому что скоро предстоит новый поединок, и, при всех его невероятных победах, коэффициент ставок на него ничтожно мал, что говорит об очень многом. На только начал строить предположения, когда громилы из личной «гвардии» Донхёка пришли за ним. Дорогу юноша знал, поэтому добрались достаточно быстро, вот только Дже был этому сильно не рад. В этот раз Ли был не один… Он и ещё несколько подвесили Хуана на неком подобии дыбы, отчего руки несчастного за спиной были вывернуты под немыслимым углом, а ноги разведены в стороны, омега был вест в собственной крови и чужой сперме, но самое ужасное, что они даже не пытались прекратить, продолжая издеваться над несчастным, всё выше натягивая цепи под душераздирающий крик своей жертвы. Ли ещё и дёргал за ошейник, заставляя снова и снова умолкать, давясь чужим членом, пока сзади двое сразу пристраивались к входу, что от подобного кровоточил не переставая. Джемин мог только скрипеть зубами в бессильной злобе и крепче сжимать кулаки, пока эти изверги издевались над своей игрушкой. Когда же наконец присутствие постороннего заметили, то подельники Хёка ушли, а тот жестом приказал убрать приспособления, став с презрительной полной отвращения и брезгливости гримасой вытирать руки полотенцем, Рен же сломанной куклой лежал на полу не в силах двинуться, а Ли и не думал приказать «подлатать немного». ― Ты, наверняка, уже наслышан о предстоящем поединке. Так вот, мне ОЧЕНЬ нужно, чтобы ты победил. Если выживешь – проси любую награду, в мерах разумного, конечно. ― Что, даже его? ― подстраиваясь под манеру собеседника кивает юноша на Джуна. ― Да зачем тебе этот задохлик, всё равно скоро умрёт, если так хочешь, то я подарю тебе куда более целую игрушку, ― ухмыляется и торгуется, не желая терять любимую жертву издевательств, подтаскивает за шиворот ближе, оставляя алеющую дорожку на полу, а Рен смотрит прямо на Мина, будто прощения за что-то просит, а это от колючего хозяйского взгляда не ускользает, он скалится зверски, отбрасывая омегу в угол. ― Сперва победи, ― кивает презрительно, а Дже уводят, только вот на душе у того осадок, будто лично в руки врагу самое ценное отдал. Мин в своей комнате на чистые стены смотрит, в голове ещё не забытые имена перебирает, а после ласково в самом потайном уголке за кроватью пальцами по насечкам проводит, где самое дорогое ему имя написано, вырезанное на сердце, выжженное в душе ― Хуан Ренджун. И впервые за всю свою жизнь На плачет, от безнадёжности, понимая, что Ли не отпустит эльфа, что теперь только сильнее терзать будет, ведь в том снова жизнь увидел, тепло, свет, волю к жизни, что так неосторожно подарил Джемин. Парень понимает, что сам загнал себя в ловушку, сам Хуана подставил, что во всех последующих мучениях омеги именно он виноват будет, и от этого выть и на стену лезть хочется, сердце из груди вырвать, чтобы то болеть и жечь изнутри перестало. Юноша за ночь, казалось, и минуты не проспал, выходил против противника весь вялый, первые удары даже пропускал беспечно, отлетая несколько раз к самой стенке арены, пока до слуха слабый беспомощный шепот не донёсся, когда Дже упал под самую «ложу»: «Ну же, Нана, не смей меня вот так покинуть». И хотя после очередного выпада когтистой лапы противника парень, казалось, уже не жилец, а тот встал, и даже в ответ ударил, пусть и бессмысленно это оказалось. С трудом, с множеством переломов и ранений, когда уже и на ноги подняться не должен, да что уж там, дышать, но На дополз до копья, чтобы хоть какое-то оружие иметь, сражался с противником, чтобы в итоге на чистом упрямстве, не желании ещё хоть раз увидеть Ренджуна победить, чтобы прямо на поверженного противника рухнуть, поднимая в воздух кровавые брызги смешавшиеся с песком и пылью на толстой шкуре. В себя Джемин только на следующий день приходит, подскакивает резко под звон цепи на руках и болезненный вскрик напротив, глаза распахивает, чтобы зашипеть и грязно выругаться, назад подаваясь, ведь напротив него к стене Джун прикован, да только под ним ещё и толстый стальной кол, и стоит одному из парней дёрнуться, как Хуан насажен на это орудие оказывается, а освободиться не может, ведь это у на только руки скованы, а у Рена и на ногах колодки, и на шее крепления. Омега скулит и ёрзает, да только себе хуже делает, а Мин в бессильной злобе дрожит весь, да только ничем помочь не может. ― Ренджун, посмотри на меня, ― хрипит, ведь из горла помимо воли звериное рычание вырывается, хочется каждого порвать на куски, а Джун лишь улыбается слабо. ― Ты жив, ― в голосе несмотря на боль радость сквозит, будто не сдерживай его цепи эльф бы сразу к На рванул, стал бы ластиться котёнком, да раны чужие зализывать, вот только не может. А часть стены, будто по команде, в сторону отъезжает, являя довольного новым развлечением с рабами хозяина, тот рукой взмахивает, а цепи слуги сматывают, заставляя вытянуться обоих над полом. Ли собственноручно с приспособления Хуана снимает, нанося удар, особенно теперь болезненный, наслаждаясь рычанием вперемешку со скулежом, да приказывает кнут подать, отчего Дже дёргается, самостоятельно причиняя боль Рену, да только спохватывается, застывая. Каждый удар, каждый тонкий, а после хриплый сорванным голосом крик по нервам Мина плетью полосует, тот дёргается, бьётся в цепях, да только хуже делает, сам скулит от страха за Джуна. ― Хватит! Оставь его! ― кричит, связки до предела напрягая, а в ответ смех слышит, видит, как Хёк по лицу Ренджуна ударяет и снова руку заносит, порывается вперёд, отчего звенья цепи лопаются с неприятным звуком, руку чужую перехватывает и сам ударяет, нос Донхёку ломая. Цепные псы Ли с натугой взбунтовавшегося раба на полу скручивают, а тот лишь на тело омеги, калачиком сжавшегося от боли где-то в углу смотрит, продолжает сопротивляться, пока целители Хёка латают. ― А может ты его место занять хочешь? ― будто змей ядом плюёт, пока у На желваки ходят, а из горла рычание бешеного пса звучит. ― Ну что ж, я могу устроить, ― один приказ, и вот уже действительно все удары на Джемина приходятся, отчего по щекам Ренджуна слёзы катятся, да только сам Мин молчит упрямо, будто и вовсе наплевать и на полосующую спину плеть, и на стальной кол, что изнутри разрывает, он даже силы находит подбадривающе улыбнуться, чтобы хоть немного Хуана успокоить. Ли быстро такая игра наскучивает, и он уходит, чтобы объявить бои, в которых победитель его чемпиона свободу и денежное вознаграждение получит, а Дже просит омегу ближе подползти, хотя тот и упирается, говоря, что На больнее будет, вызывая лишь мягкую улыбку, Джемин немыслимым образом выгибается и губами слезинки чужие собирает, к устами Рена приникает, вкус крови на тех растворяя в сладости ощущений, чтобы эльф хоть на мгновение от мыслей о боли отвлёкся. Уже на следующее утро потрёпанный, но всё же получивший помощь лекарей Мин уже на арене, первых противников почти без труда повергает в пыль, да только день долгий, а ночью и его, и «развлекавшего» всё это время Донхёка с приспешниками Джуна снова встречают холодные и сырые стены камеры. Три дня продолжается это испытание на выносливость, противники становятся всё сильнее, всё опытнее, а вот у На силы уже на исходе, он с трудом каждый раз на ноги выходя с арены встаёт, а ночью не спит, увещевая и успокаивая своего сокамерника, каждый раз слово давая, что вернётся. К концу недели Дже уже дерётся на пределе своих возможностей, но по сути слабее, чем, когда только попал к Ли, а Рен опять разрываемый несколькими членами скулит на плитке, скребя пальцами с обломанными в кровь ногтями, мысленно умоляет Джемина выжить, продержаться ещё немного, ведь без него сам боится не пережить следующий день, слышит каждый удар, игнорируя стоны и рычание над ухом, наплевав на резкие рывки за ошейник и заламывание рук, только молча просит, чтобы Мин остался жив, а после на грани слышимости до него доносится странный булькающий звук, будто кто-то водой захлёбывается. Хуан из сильной хватки вырывается, к самой стенке подползая, смотрит, как Дже прямо из собственной крови и песка поднимается, в полный рост вставая, как к противнику и ложе лицом оборачивается. ― Прости Ренджун, я не смог сдержать обещание, ― шепчет, одному эльфу слышно, когда когтистая лапа пробивает плоть, ломая рёбра и вырывает ещё бьющееся по инерции сердце, а эльф голос в отчаянном крике срывает, бросается яростно на Донхёка и всех, кто попадётся, хотя бы укусить путается, как безумный повторяя одно и то же. ― Ну же, Нана, ты не можешь меня бросить, ― всю недолгую оставшуюся жизнь в мыслях и на устах у Хуана звучало, что бы с ним не творили, а перед глазами лишь зефирные волосы и мягкая улыбка. Ренджун лишь месяц ещё прожил, а после, на одной из пирушек Донхёк не рассчитал, поздно приказ лекарям отдал, отчего эльф тихо умер на грязном полу, залитом спермой и кровью, но на застывшем восковой маской лице сияла светлая улыбка, ведь в последний путь его душа отправилась вместе с тем, кто сделал для Джуна бессмысленными боль и страх, чья улыбка до последнего освещала путь даже в самой густой мгле. И кто знает, может хоть на том свете они наконец смогут быть вместе и подарить друг другу счастье.