Любовь во время зимы

      Гермиона, ведомая конвоировавшим ее во дворец стражем, стараясь не думать о том, что длинный, несколько лиг в длину, мост, переливавшийся у нее под ногами всеми цветами радуги, был довольно узким, не имел ограждений и даже на вид казался слишком хрупким и тонким, чтобы по нему идти.       Под этим самым мостом разливалась большая река, берущая исток откуда-то за городом, раскинувшимся на ее берегах и прямо в русле, и срывающаяся с обрыва и исчезающая в бесконечности космоса.       Сам Асгард поражал своим великолепием. Большой бело-золотой город раскинулся во все стороны, куда хватало взгляда. Дома из светло-бежевых, а иногда из кипенно-белых камней придавали городу свежесть и чистоту, а сияющие в солнечном свете золотые крыши делали его ослепительным. Кроме того, невзирая на излишнюю близость к воде, город утопал в зелени деревьев и кустов.       Им хотелось любоваться бесконечно, тем более что отсюда, с Радужного моста, на него открывался, наверно, самый удивительный вид.       Прекраснее город мог быть только с вершины самой высокой башни дворца. Огромное блочное сооружение, больше напоминавшее оргàн, возвышалось над всем городом, будто покрытая золотом гора, вершина которой утопала в облаках.       Несмотря на свое плачевное положение, Гермиона не уставала крутить головой, восторженно разглядывая все, на что падал взгляд. В тот момент она старалась относиться к своим проблемам философски, осознавая, что мало что могла бы сейчас изменить, но зато Грейнджер имела редкую для смертного возможность вдоволь изучить запретные территории. Это же столько информации, Мордред!       На грани сознания мелькнула ироничная мысль, что она-таки домечталась, попав на другую планету, только это не сулило ей совсем ничего хорошего.       Что ж, что бы ни случилось, она будет бороться за себя и своего ребенка до последнего…       Вскоре открытая часть моста, нависающая над рекой, кончилась, и Гермиона, ведомая Хаймдаллом, вступила на территорию улиц Асгарда. Прохожие оборачивались, с интересом разглядывая незнакомую им девушку в необычной одежде — здесь в моде было махровое средневековье, и все встречные женщины носили платья разной степени роскошности. Что заметила Гермиона, шествуя под конвоем до дворца, так это то, что здесь не было нищеты. Совсем.       По всей видимости, золота было достаточно для безбедной жизни каждого жителя. Идя по улице, Гермиона чувствовала себя, будто на каком-то балу среди аристократов — везде роскошь, красота и высокомерно-неприязненные взгляды.       Но она не видела смысла тушеваться, у нее уже был отработан механизм противодействия подобному отношению — она лишь привычно нацепила на лицо как можно более холодную и невозмутимую маску, гордо задрав подбородок. Помогала мысль, что она здесь первый и единственный представитель своего мира и именно по ней будут судить об остальных, если что.       Спустя полчаса не слишком торопливого для такого верзилы пешего хода они, наконец, достигли дворца. Для Грейнджер с первой минуты не было загадкой, куда ее вели, — Хаймдалл выразился довольно четко. Вряд ли здесь кто-то, кроме царя, мог решать судьбу непонятно откуда взявшейся смертной, хотя лично Гермиона предпочла бы, чтобы такими проблемами занимался кто-то менее высокого ранга. Тот же Хаймдалл, например, пусть он и не казался слишком уж добродушным и сговорчивым, имея вид сурового, верного своему повелителю воина.       Но нет, они вступили под своды замка, и впереди их ждали многочисленные хитросплетения коридоров. Гермиона первые минуты старалась тщательно запомнить путь, но в итоге плюнула на это бесполезное занятие, осознав, что здесь даже хуже, чем в Хогвартсе, и без карты во всей этой путанице не разобраться. Ну, или без бокала виски.       Даже огромный старинный шотландский замок, тысячелетие служивший домом и защитой для тысяч британских магов, мерк по размерам и величию с этим монстром, по недоразумению названным дворцом. Порой коридоры казались настолько похожими, что Гермиона всерьез подумывала над тем, что Хаймдалл по какой-то причине водил ее кругами. Хотя вряд ли такое было целесообразным.       Проходившие мимо стражники учтиво кланялись ее спутнику, и Грейнджер предположила, что должность Хранителя Радужных врат была вполне почетной, но от нее также не укрылось, что многие бросали на Хаймдалла удивленные взгляды, будто страж нечасто покидал свой пост.       Но, возможно, так все и было. Каково было одному человеку нести круглосуточный караул? Или у Радужного моста были строго регламентированные часы работы? Было бы забавно увидеть на том куполообразном строении табличку: «Радужные врата. Часы работы с 8:00 до 17:00. Выходной день — каждое третье воскресенье столетия».       Едва сдержав рвущееся наружу хихиканье, Гермиона осознала, что нервы все же давали о себе знать, как бы она ни старалась держать себя в руках.       Спустя еще четверть часа блужданий они, наконец, добрались до огромного помещения, опознанного как тронный зал.       Большое, три или четыре (если не больше) сотни ярдов в длину и ширину, оно, наверняка, занимало целый этаж. Хаймдалл вывел Гермиону не через центральный вход, высокие золоченые двери которого виднелись далеко справа, напротив трона, а сбоку, через небольшую неприметную дверь, скорее всего для прислуги.       Через весь зал, от дверей до трона, шел ряд мраморных колонн, и именно они скрывали вошедших в легкой тени. Кинув взгляд налево, в сторону трона, Грейнджер увидела Тора, тихо, шепотом переговаривающегося с высокой немолодой женщиной. Они также скрывались в тени колонн и явно не спешили вмешиваться в то, что происходило в центре зала. Самого трона видно не было, но для этого следовало пройти всего ничего. Правда, Хаймдалл явно не спешил прерывать слышимый из-за колонн разговор.       — Я рожден править! — услышала Гермиона, и ее сердце неприятно екнуло, потому что она с легкостью узнала голос Локи, сейчас звучащий нарочито грубо, с непривычным рычанием.       — Ты был рожден, чтобы умереть еще в детстве! — остановил асгардца оглушительный окрик, настолько резкий, что Гермиона, не сдержавшись, вздрогнула. — Тихо сгинуть на ледяных скалах. Не прояви я жалость — никто бы никогда не узнал о тебе…       Ни один отец не имел права говорить такого своему ребенку, пусть даже приемному. Грейнджер на секунду представила, что ее родной отец говорил бы с ней в таком тоне, и ее глаза невольно наполнились слезами, которые она зло сморгнула, до боли стиснув зубы. Джон Грейнджер, даже в момент самой сильной обиды, когда к нему вернулись все утерянные из-за дочери воспоминания, не позволял себе подобного. Он лишь посмотрел на нее полным боли взглядом и выдавил: «Я не так тебя воспитывал…». И ни разу, ни единым словом, он не стремился уязвить или обидеть дочь. Да, он сократил общение до минимума, но у Гермионы всегда оставалась надежда все исправить, вернуть отцовское доверие.       Здесь же в тоне Одина, «Всеотца», слышалось крайнее разочарование, но такое, что он будто бы говорил: «Я всегда знал, что так и будет. Что из тебя ничего не выйдет».       — Если меня казнят, то прошу, отец, не надо… прелюдий, — устало выдохнул Локи, и стало понятно, что он отчетливо ощущал посыл собеседника. — Я большой поклонник твоих нравоучений, но… ты неубедителен.       Зажмурившись, Гермиона мысленно взмолилась, чтобы Один не решил его казнить. Тем более с этих местных дикарей сталось бы исполнить казнь прямо на месте, а Грейнджер не была уверена, что стойко перенесет подобное. Сама мысль, что Локи сейчас умрет, болью и паникой скреблась в душе, моля сделать хоть что-нибудь.       Но Гермиона ни на секунду не забывала о своем спутнике, к тому же ладонь Хаймдалла по-прежнему крепко держала ее за локоть. И в этот момент девушке было совершенно все равно, что страж наверняка внимательно разглядывал ее, следя за реакцией.       — То, что ты жив, — заслуга Фригги, и больше ты ее не увидишь, — наконец заговорил Один. — Остаток дней проведешь в темнице.       Темница. В то мгновенье это было самое приятное слово, которое только слышала Гермиона. Даже заточение в темнице было лучше, чем смертный приговор. Все обратимо, кроме смерти.       «Правда, для некоторых и она обратима», — невесело усмехнулась Грейнджер, вспомнив Волдеморта, и почувствовала, как Хаймдалл потянул ее по диагонали к центральному проходу, но в сторону трона.       — А что Тор? — раздался тем временем голос Локи. — Отправишь меня гнить, а на него корону наденешь?       В голосе Локи сквозило ничем не скрываемое презрение, и Гермиона оглянулась на самого Тора, замершего за колонной. Мужчина был напряжен и явно недоволен тоном брата, но молчал и оставался в тени.       — Тор устранит нанесенный тобой урон, — ответил Один немного горделиво. — Наведет порядок в Девяти мирах, а после, да — взойдет на трон.       Собеседники замолчали, и Хаймдалл ускорился, твердо чеканя каждый шаг. Они вышли к центру, и теперь, замеченные царем, шли вперед под его пристальным взглядом. Гермиона же не сводила глаз с замершего у трона Локи, весь вид которого выдавал крайнюю степень усталости и опустошения. Он стоял в центре, между четыремя своими конвоирами, понуро опустив голову и закрыв глаза.       — Мой царь, — учтиво заговорил Хаймдалл, вытягивая Грейнджер немного вперед, чтобы ее могли рассмотреть получше. — Воины, пришедшие из Мидгарда, сами того не зная, привели с собой смертного.       Гермиона перевела свой взгляд с никак не отреагировавшего на ее появление Локи на сидевшего на троне Одина.       Сам трон представлял собой массивное золоченое кресло, спинка которого была выполнена в виде двух распахнутых крыльев — прямое олицетворение величия и божественного происхождения асгардцев.       Один не сильно походил на свои изображения из книг. Там он чаще всего изображался суровым, матерым викингом, бравым воином. Он, конечно, и в жизни был таким, но в первую очередь в глаза бросалась степенность и мудрость, которую, наверное, было практически невозможно получить с годами. Его взгляд, колкий и цепкий, был направлен на Гермиону и внимательно подмечал мельчайшие детали, и под этим сканером Грейнджер почувствовала себя не очень комфортно.       Один сидел, ровно держа спину, и выглядел гордо и величественно. На нем был бежевый камзол и легкие позолоченные доспехи. Несмотря на посеребренные сединой волосы и испещренное морщинами лицо, в его царственном стане ощущалась мощь и недюжинная сила, физическая и магическая.       — Лазутчик? — Один подался вперед, нахмурившись.       Несложно было догадаться, что на самом деле Гермиону вряд ли можно принять за лазутчицу — кто в здравом уме пошлет беременную девушку шпионить на другую планету. Но, похоже, Всеотец не мог этого не спросить. Он пытливо посмотрел на нее, и Грейнджер поняла, что он ждет ответа именно от нее.       — Я не лазутчик, Ваше Величество, — ответила она, потупив взгляд, но продолжая следить за окружающей обстановкой исподлобья.       Гермиона отчетливо видела, как вздрогнул Локи, услышав ее голос и, по всей видимости, с легкостью опознав владелицу. Вряд ли он будет рад ее появлению здесь, тем более такому нелепому…       — Тогда кто ты? — медленно поднявшись, Один прямо из воздуха достал длинное копье и звонко ударил им об пол.       Давление магии усилилось, и Гермиона почувствовала, что она при всем желании не сможет солгать, по крайней мере так, чтобы это было незаметно. А значит, следовало умело играть словами.       — Меня зовут Гермиона Грейнджер, сэр, — ответила она со всей возможной вежливостью. — И я попала сюда совершенно случайно…       И ведь ни капли не соврала. Грейнджер совсем не собиралась в Асгард, и всему виной был нелепый случай.       — И какой же такой случай мог привести тебя туда, куда тысячелетиями не ступала нога смертного? — в вопросе так и слышалась насмешка, но ни облик Одина, ни его тон ее не выдавали. Напротив, Всеотец был предельно серьезен и строг.       — Я… много слышала о «Мстителях», — неуверенно продолжила Гермиона, мысленно подбирая слова. — И, увидев схватку, захотела посмотреть поближе…       Только она не стала добавлять, что захотела посмотреть поближе именно потому, что «Мстители» сражались против Локи, которому она хотела помочь.       — Не слишком здравый интерес, учитывая твое положение, — Один прищурился, а Грейнджер стыдливо опустила взгляд. Лучше выглядеть дурой, но зато живой и при ребенке. — И что же с тобой делать?..       — Прошу вас, Ваше Величество, — Грейнджер вновь присела в реверансе, подозревая, что со стороны это выглядело несколько глупо, по крайней мере, в старых, затертых джинсах и широкой, мешковатой рубашке. Да и здесь, возможно, были несколько иные правила приветствия и обращения к монарху. — Я бы очень хотела вернуться домой.       Один не ответил на просьбу, продолжая буравить Гермиону взглядом, от которого очень хотелось поежиться. Но она сдержалась и в очередной раз пожалела, что сунулась в самое пекло боя. Оказывается, и без ее вмешательства Локи ничего не грозило…       — Дитя в твоем чреве, — произнес Всеотец, скосив взгляд на ее живот, и Грейнджер почувствовала, как поневоле начали дрожать руки, а ноги стали ватными. — Я чувствую в нем большой магический потенциал. Слишком большой для потомков Асгарда, коим, без всяких сомнений, являешься ты. Кто его отец?       Краем глаза Гермиона видела, как переглянулись «Мушкетер» и «Викинг», по-прежнему стоявшие у самого трона. Конвой Локи не торопился уводить своего пленника, видимо, им и самим было интересно, откуда в Асгарде смертная. После красноречивых, ошарашенных перемигиваний воины обернулись на вышедшего из-за колонны Тора, с интересом и непониманием изучавшего Гермиону.       — Если что, мой царь, то мы здесь ни при чем, — пробасил «Викинг», немного нервно улыбаясь.       Один лишь одарил мужчину суровым, уничижительным взглядом, буквально безмолвно приказывая заткнуться, что тот не замедлил исполнить.       Отчаяние, охватившее Гермиону, практически лишило ее дара речи. Как можно оправдаться, когда тебя, можно сказать, «застали на месте преступления»? Да и соврать по-прежнему не представлялось возможным — магия Одина становилась все сильнее, придавливая к земле и развязывая язык. Интересно, это только на нее так работало? Правда, она опасалась взглянуть на Локи, чтобы проверить, влияло ли на него это воздействие, поскольку это могло выдать с головой обоих.       — Что же ты молчишь? — спросил Всеотец строго. — Возможно, ты не знаешь, но отношения между асгардцами и смертными строжайше запрещены, равно как и рождение детей в таком союзе. Подобное карается смертью, но ты можешь смягчить себе приговор, сказав правду.       Гермиона продолжала молчать — всех ее сил только и хватало, что сопротивляться неподъемному давлению чужеродной магии. Даже Локи был не настолько силен, хотя, возможно, он всегда щадил ее. Один же давил беспощадно.       — Отвечай! — прикрикнул он, ударив копьем об пол, и Грейнджер едва не осела на пол от окатившей ее волны.       — Прекрати пугать девочку, — раздался со стороны колонн мягкий, но в то же время не терпящий возражений голос. — Я лучше сама с ней поговорю.       Из-за колонн вышла та самая женщина, с которой разговаривал Тор. Она была высокой, как и все асгардцы, светловолосой и голубоглазой. Длинное, расшитое золотом платье из темно-зеленого бархата выгодно подчеркивало стройную, несмотря на возраст, фигуру. Светлые, не тронутые сединой локоны были убраны в высокую замысловатую прическу, а светлые глаза смотрели на Гермиону с потаенной заботой и теплом.       И пусть женщина не носила короны, весь ее вид — гордый разворот плеч, посадка головы, строгие, сдержанные движения — явно говорил о том, кто она.       Царица.       Подойдя к Гермионе вплотную, Фригга мягко улыбнулась ей и строго посмотрела на супруга.       — Женская мягкость неуместна, когда решаются дела государственной важности, — сурово заметил Один, но Гермионе уже было не столь страшно — в присутствии жены он ослабил давление магии, да и весь его облик как-то неуловимо смягчился. Что-то подсказывало, что отношения между супругами не были формальными и казались наполненными теплом, любовью и взаимоуважением.       — Но именно женщина лучше поймет женщину, — парировала Фригга и, не дожидаясь ответа, взяла Гермиону за левое предплечье и потянула за собой. — Пойдем, дитя, здесь никто не причинит тебе вреда.       Обернувшись, Гермиона обвела взглядом зал, ни на ком подолгу не задерживаясь. Собравшиеся продолжали пристально ее разглядывать, и лишь Локи отвернулся, по всей видимости, не желая еще сильнее скомпрометировать Грейнджер. И это на тот момент казалось правильным.       Покинув тронный зал, Фригга остановилась, отпустив Гермиону, и та опустила голову, опасаясь даже надеяться на благополучный для себя исход. Локи, конечно, пару раз упоминал свою мать, и каждый раз с плохо скрываемой сыновней любовью, но что может ожидать от царицы Асгарда простая смертная?       Приподняв голову Гермионы за подбородок, Фригга пару секунд вглядывалась в лицо и, что-то для себя решив, улыбнулась.       — Пойдем, — повторила она еще мягче и двинулась дальше по коридору, предоставляя Грейнджер возможность самой решать, следовать за ней или нет.       Пару секунд Гермиона всерьёз размышляла о побеге, но, признаться, в сложившейся ситуации он казался сущим безрассудством. Кругом полно охраны, а от взгляда Хаймдалла, как оказалось, никакая магия не спасёт.       Вздохнув и поправив сумку на плече, Гермиона последовала за царицей.       В этот раз далеко идти не пришлось — лишь подняться на пару этажей и немного поплутать по коридорам. Грейнджер, признаться, ожидала очередного изматывающего путешествия.       Фригга привела Гермиону в просторную светлую комнату, напомнившую девушке гостиную в каком-нибудь мэноре на Земле. Высокие, украшенные узорчатой лепниной потолки, светлые, местами покрытые воздушной, летящей драпировкой стены, резная, будто отделанная белым кружевом, деревянная мебель.       В само помещение вели несколько дверей, одна из которых, стеклянная, открывала чудесный вид на небольшой уютный садик.       Из-за одной из неприметных дверей выглянуло округлое девичье лицо, и его обладательница, увидев царицу, поспешила выйти из комнаты полностью и присесть перед ней в реверансе.       Отослав служанку за чаем, Фригга прошла вглубь комнаты, опустилась на красивый резной стул у небольшого «чайного» столика и величественно махнула на соседний.       — Садись, дитя. Здесь в моем присутствии тебя никто не обидит, — пообещала Фригга, и Гермиона скромно присела на краешек стула.       Ей очень хотелось верить, что женщина не врет, но, несмотря на это, Гермиона старалась быть начеку.       Служанка оперативно принесла поднос с чайником и двумя чашками. От напитка в чайнике шёл слабый, пахнущий какими-то травами пар, и Грейнджер с лёгким подозрением наблюдала, как Фригга разливала «чай» по чашкам. Даже в старой доброй Англии можно было наткнуться на человека, не брезговавшего использовать Веритасерум во время чаепитий. Кто знал, быть может, и ее решат здесь чем-то подпоить…       Подкупало, что Фригга сама тоже собиралась пить и даже первой пригубила питье. Конечно, было множество способов опоить человека и в таком случае, но Грейнджер подумала, что если она продолжит на этом зацикливаться, то станет таким же параноиком, каким в свое время был «Грозный Глаз» Грюм.       К тому же вряд ли ее так просто отпустят обратно на Землю, не выведав всей правды, так пусть лучше это будет именно Фригга за чашкой чая, чем ее не в меру строгий супруг или стражники в темнице.              — Ни разу за все существование Асгарда сюда не ступала нога смертного… — отстранённо проговорила Фригга в чашку с отваром.       — Это для меня большая честь, Ваша Милость, но… — как можно вежливее ответила Гермиона, но женщина мягко прервала ее:       — Ко мне обычно обращаются «моя царица», — с легкой полуулыбкой поправила она, заставив Гермиону невольно смутиться. — Но это неважно. Меня больше интересует, как вы с Локи познакомились?       Вопрос поверг Грейнджер в шок. Как? Как она смогла это угадать? Хотя, на самом-то деле выбор был не очень большой. Как Гермиона поняла, асгардцы забредали на Землю не так уж и часто…       Фригга ненавязчиво разглядывала Грейнджер, будто диковинного зверька, но этот взгляд не вызывал сильного дискомфорта. Тем не менее Гермиона ощущала себя выбитой из колеи, и судорожно пыталась придумать, что ответить.       — Как вы догадались? — спросила Грейнджер, решив, что все равно рано или поздно правда должна была стать явной, следовательно, не было смысла утаивать очевидного.       — Хорошо умею наблюдать, — на удивление, Фригга удосужилась ответить, несмотря на то, что не была обязана этого делать. — Локи испугался, услышав твой голос. Этого мне было достаточно, чтобы понять если не все, то многое… Так как вы познакомились?       Выдохнув, Гермиона начала свой рассказ, непроизвольно морщась от воспоминаний о первой встрече. Мысль о том, что ее использовали, как последнюю шлюху, до сих пор не вызывала ничего, кроме жгучего стыда.       К счастью, во взгляде Фригги читался лишь вежливый интерес, и потому Грейнджер продолжила, практически не сбиваясь. Рассказ о том, как Локи помог ей остаться в живых и не потерять ребенка, дался легче, почти с улыбкой, и царица еще теплее улыбнулась ей в ответ.       — Не похоже, что ты попала сюда совсем уж случайно, — лукаво сказала она.       — На самом деле я лишь хотела помочь ему сбежать, — поджав губы, ответила Гермиона. — Я боялась, что его убьют, и не могла поступить иначе…       — Ты пыталась помочь моему брату? — раздалось у Грейнджер из-за спины, и она почувствовала, как ее бросило в холодный пот. — Не думал, что ради собственного спасения Локи снова начнет дурить головы смертным…       Всего один человек мог называть Локи братом, и, если честно, Гермиона хотела бы держаться от него подальше. Пусть Тор, сын Одина, Бог-Громовержец, лично не сделал ей ничего плохого, но он мог напугать одним своим видом: высокий, выше Локи чуть ли не на полголовы, широкоплечий, он казался несокрушимой горой мышц, закованной в блестящую золоченую броню. Обернувшись, Грейнджер встретилась со строгим, почти что грозным взглядом пронзительно-синих глаз. Светлые, как у обоих родителей, длинные волосы не делали его образ мягче.       — Он спас мою жизнь, и я лишь хотела отдать долг, — пояснила Гермиона, твердо чеканя слова. Как бы она ни опасалась Тора, тушеваться перед ним она не собиралась. — И Локи не дурил мне голову.       Пройдя в комнату, Тор мимолетно коснулся губами щеки матери и опустился в кресло около выхода в сад.       — Тебе могло казаться, что он искренен в своих поступках, — заговорил Тор, устало прикрыв глаза, и Гермиона скрипнула зубами от сквозившего в его голосе покровительства. — Ему нет равных в мастерстве обмана и манипуляции…       Закусив губу, Грейнджер промолчала. Она могла бы постараться поспорить с Тором, но знала, что в случае чего могла сорваться на грубость или поучительный тон, а портить свое положение еще больше не хотелось.       — Отстань от бедной девочки, сынок, — мягко пожурила сына Фригга. — Она только вчера перенесла тяжелый, не предназначенный для смертной ритуал, к тому же в ее положении нельзя сильно волноваться…       Тор сперва нахмурился, что-то обдумывая, и вдруг его лицо тронула неуверенная, теплая улыбка, сделавшая лицо мужчины не таким грозным и будто мечтательным.       — Я стану дядей, — выдохнул он, откинувшись в кресле.       Гермиона снова была в смятении — такого Тора совершенно не хотелось бояться. Он будто излучал тепло, мягкое, слегка покалывающее свечение, и Грейнджер вдруг осознала, что это его магия. Могущественная, всепоглощающая, но какая-то чужая. Невольно вспомнились могучие прохладные волны, которыми ее окатывала сила Локи…       — Это, конечно, хорошо, — по-деловому начала Гермиона, но тут же осеклась, сбавив тон. — Но, моя царица, что меня ждет? Я вдали от дома, от родных и даже не знаю, когда вернусь, и вернусь ли…       Серые, как грозовое небо, глаза, потемнели, но вместо гнева в них отразилось сочувствие.       — Я понимаю твою грусть, дитя, — ласково проговорила Фригга. — Но ты должна понять, что вынашивание полукровки — тяжелый процесс, и тысячу лет назад во время родов выживала лишь каждая третья. Я знаю, ты хочешь вернуться, но я настаиваю, чтобы ты подождала родов…       Фригга говорила спокойно, но в ее голосе чувствовалась сталь приказа. Прикрыв глаза, Гермиона постаралась совладать с подкатившими слезами. До одури хотелось домой, но возможность вернуться отсрочивалась на неопределенное время. Если вообще имела место быть.       Была ли та самая опасность, о которой говорила царица? Пока у Грейнджер не было возможности проверить правдивость ее слов, но она дала себе зарок выяснить все, чего бы ей это ни стоило.       Только ей начинало казаться, что все проблемы кончились, как тут же она сама искала себе новую. Гермиона отдавала себе отчет в том, что это ненормально и что, возможно, общение с Гарри Поттером таким образом отразилось на ней, заставляя искать приключения там, где их нет… Но ничего не могла с собой поделать.       Оставалось только стиснуть зубы и продолжать идти вперед, невзирая на обстоятельства.