paws loving

Ванечка не думал, что Гриша оценит такое, но почему-то готовился. Он купил любимый корм котика, бантик ему на шею, решил торт печеночный приготовить. Всячески скрывал это дело от самого Гриши, но старался, будто это ему по-настоящему важно. Вряд ли Григорий бы оценил, ведь Григорий появлялся совсем недавно. Грише же, скорее всего, было похуй, ведь для него день рождения, как и любой праздник, никак не ощущались. Ване всегда было интересно, ощущают ли животные что-то вроде чувство праздника или просто радостно жрут вкусняшки, думая, что у хозяина просто настроение хорошее. Гришеньке становилось четыре года по человечьим меркам. По кошачьему, как гласила таблица в интернете, Григорию было тридцать два. Ваня лично считал это праздником, поэтому продолжал генерировать сногсшибательные идеи, зная, как бы он оценил это или это, обрадуй его так кто-нибудь. Однако праздником это было для него, а для кота это могло быть сплошным мучением. Да, вкусняшки, но вечное чесуньканье, бантик — нахуя оно коту. Что Грише вообще могло бы понравится, как его можно было обрадовать? Подарок Ваня купил, найдя классную мышку, а остальное? Возможно, коту надо было всего-навсего то, чтобы его оставили в покое, но мог ли Ваня? Светло считал, что Грише нравится, когда его за ушком чешут, потому что иначе бы рыжий не подходил к нему, не садился пушистой жопой на грудь, тяжело давя, не требовал бы ласки, не мурчал от мягкого поглаживания. Гриша бы, наверное, дал понять, что его что-то не устраивало бы. Ваня вспоминал фото и видео с кошачьих тусовок, где на чей-то день рождения звали друзей. За столом сидела целая орава котов в колпаках и кушала мясной торт. По мордам было непонятно, как им вообще, но присутствие еды и игрушек их радовало. Звать друзей к Гришеньке Ваня не стал, обойдясь тем, что они вдвоём неплохо посидят. Да и не было у кота друзей помимо друзей самого Вани, а звать парней на кошачье день рождение странно как-то. Было бы нормально позвать кого-то, будь Гриша человеком, но по основной версии и в данный период Гриша — рыжий мягкий котик. Не более.

***

Утром, как и было положено, Светло проснулся от чужого веса на своей груди. Ваня поднял руку, чтобы погладить пушистую жопку, заулыбался, вспомнив, что сегодня маленький праздник. — Мой хороший, сладкий мальчик! Кто тут такой сладкий? — заворковал Ваня, всё ещё не открывая глаз. Он всё гладил рыжика, пытаясь окончательно проснуться. Только вот Гришенька почему-то не мурчал, а ещё, кажется, выпачкался где-то, потому что шёрстка его не была такой и мягкой. Ваня отчего-то представил, как сейчас откроет глаза и натолкнётся на недовольный кошачий взгляд, но вместо этого он увидел, как ярко-рыжий мужик легонько улыбается, а после его вообще за руку взяли. Григорий улыбался, по-кошачьему и так лениво, жмурился, потираясь щекой о его грудь. — Утречка, — прохрипел Григорий. Ваня охуевше уставился на него, но продолжил гладить по голове. Рыжий смотрел на него так тепло, так лучезарно улыбался, будто вот-вот хвостом на радостях замашет, только всё несколько иначе работало. — С днем рождения? — тихо спросил Ваня, не в силах глаз от Гриши оторвать. Тот лёг поближе: ранее лёжа как-то поперёк койки, лёг выше, параллельно Ване, обнял своей длинной рукой за талию, закинул ногу на бедро и принялся вылизывать Ване шею. — Спасибо, — ответил Гриша, откинул одеяло, которое ему явно мешало, почти залез на Ваню, продолжая вылизывать. Светло щекотно было, но и удивительно приятно. Он до конца не проснулся, и происходящее ощущалось как что-то нереальное, будто ему это кажется. Будто он сейчас проснётся, а рядом будет пушистый котик, но никак не горячий мужик, который смотрит своими обдолбанными очами и ластится, как в последний раз. У Вани в груди ныло, стоило ему осознать, что всё реально, что нога между его ног — человеческая. Он поймал голову Гриши, мягко обнимая лицо ладонями, приблизил к своему, смотря в огромные благодарные глаза. — Пиздец. Как я соскучился, — прошептал он, а после поцеловал по-человечески. Гриша ответил, охотно прижимаясь и потираясь. Ваня его всего чувствовал, но не торопился, зная, как быстро они могут всё запороть. Почему-то сегодня хотелось обрадовать, сделать так, чтобы Гришеньке понравилось. У него же праздник. Хотелось всего себя подарить, душу разорвать, чтобы показать, как сильно этот котик ему нужен. Рыжий зажал его крепко, оторвался от губ и продолжил долго смотреть, оторваться не мог. На деле Гриша часто мог вот так подолгу смотреть на Ваню, а вот Ваня не мог, поэтому Светло и сам уставился. Он запоминал все мелкие морщинки у глаз, каждую складочку, понимая, что где-то на тридцать он и выглядит. Но Гриша был такой счастливый, такой красивый, что ему невероятно шла каждая складочка. Ваня погладил растрёпанные вихры, чмокнул в нос, но быстро отпрянул, продолжая смотреть. — Может, позавтракаем сперва? — спросил Ваня. Гриша замотал головой, уткнулся носом ему в шею. — Да успеешь всё! — Нет, Ванечка, поесть я как раз успею всегда, а вот с тобой таким побыть… Опять тоской повеяло. Ваня бы сказал, что устал уже гладить его волосы, но по факту он всё остановиться не мог. Гриша обхватил его медвежьей хваткой. Начал гладить вдоль бока, тихонько царапая коготками, как почёсывая, уместил голову на груди, как ранее, и замер. Он будто привыкал, давал Ване привыкнуть, хоть и был уже на всё готовым. Но если ранее они здоровались телами, когда у Григория срыв был, когда он становился собой и рвался в бой, то сейчас он спокойный был, ещё и больше в себя прийти пытался. Ваня прикрыл глаза, надеясь, что Гришенька будет Григорием больше обычного. Молился, чтобы остался таким навсегда. Они бы просыпались вместе, засыпали вместе. Ваня бы был не против каждый раз просыпаться от того, что ему, как сегодня, тяжело положили голову на грудь. Просыпаться от вылизывания в шею — да с радостью! Он бы впахивал втрое, чтобы прокормить обоих, потому что в таком виде кота не отпустить. Да он уже всё-всё продумал. Но все его задумки — коту под хвост. Гриша сегодня и вёл себя как Гришенька. Он был нежный, смотрел с превеликой любовью, целовал, ласкал. Ваня поздно вспомнил про свою задумку сделать так, чтобы Гриша наслаждался, но всё-таки понял, что хотел, остановил Гришу, перевернул на спину одним движением и оседлал его бедра. На него никто никогда так не смотрел. Гриша был как тот, кто несколько лет безответно был влюблён, а сейчас дорвался, старался аккуратно. Ваня ощущал болезненные шипы, понимая, что и по ним безумно соскучился, но больше — по безумному взгляду и ощущением этих самых рук на собственных бёдрах. Гриша всё больше вгонял его в тоску ровно настолько, насколько делал счастливым, и было видно, что ему и самому несладко. Ваня решил забыть про их общую проблему хотя бы на миг, пока у них была возможность побыть счастливыми. Они несколько дней подряд провели вместе: ели в койке, смотрели телек, как настоящая пара, много трахались, разговаривали. Все, как в дни гона, но куда спокойнее, а ещё теплилась надежда на то, что это не закончится. Ваня ежедневно просыпался с чувством, что впереди — пиздец, но ощущал на себе руку и ногу, либо сам оказывался в объятиях. Через пять дней Ваня, уйдя в магазин, вернулся счастливый, но во вновь тишину. На пороге сидел кот и смотрел так грустно, что хотелось вскрыться, но не сделал он это лишь из понимания, что Гришенька может быть Гришей не только в те дни, когда его плющит. Дело было в чём-то ином, и это самое иное нужно было понять.