Не доставайся больше никому

      — Я люблю тебя.       — Это уже неважно.              ***              Крепкие руки на талии удивительно успокаивают: Карлос знает, что Рамон пьян в дымину, но ему на это наплевать, — его убаюкивает почти танцевальный ритм их тел и покачивающиеся ладони на его бедрах. О да, Рамон не простил ему исчезновения, когда их остановили копы, а Карлос куда-то умчался — якобы домой за деньгами, а на самом деле слинял. По крайней мере, Перото так думает, что слинял.       На самом деле Карлос передумал, — он знал, что это была ловушка, что полицейский заберет у него деньги и тут же упрячет обоих за решетку. Так что он верно рассчитал: он успел уйти от полиции, а Рамон позвонил своему недолюбовничку Федерико, который и вытащил его из тюряги, куда того все-таки забрали на месяц. Федерико не оставил бы своего красавчика в тюрьме, — он слишком любит все яркое и породистое, чтобы оставлять на почин другим, а Рамон — тот еще породистый, норовистый, как андалузский жеребец. И да, все получилось логично: Карлос на свободе, Рамон — вольная птица, и Федерико может отсасывать ему сколько угодно. Все вроде бы довольны, даже скептичный Мигель, новый напарник Рамона.       Именно, что «вроде», — так-то все получилось грязно и хреново. Карлос предал человека, которого хотел с первой минуты их встречи, Рамон предал Карлоса, решив уехать с Федерико в Париж, Мигель же вообще оказался третьим лишним в этой недопарочке, — вот его-то, по всем правилам игры, между ними не должно было случиться. Так что все в этой истории друг друга предали — мерзко, некрасиво и без желания что-то исправить, хотя шанс был.       Но сейчас Карлосу на это наплевать: Рамон здесь, рядом, горячее, пьяное дыхание обжигает белую кожу на шее, — да, Карлито похож на девицу, да, ему пошло бы жемчужное ожерелье, да, Рамон про это помнит — и про серьги, и про ожерелье, и когда-нибудь он подарит его Карлосу, как обещал в очередном полупьяном припадке благодушия.       Карлос тянет его к кровати:       — Ложись.       Рамон нервно хихикает:       — Что, хочешь мне массаж сделать? Или минет? Осторожнее, не кусайся, — у моей бывшей была такая привычка, и она за это огребала по зубам.       Карлос не слушает, — он раздевает Рамона, снимает с того малиновую рубашку, расстегивает ремень, но не торопится снимать джинсы. Тот недоуменно хмурится, но молчит. Карлос стягивает с себя полосатую футболку и тихо нависает над Рамоном:       — Закрой глаза, — просит он. Рамон недовольно подчиняется, — он всегда делает то, что хочет этот мальчишка, всегда, и сам ен понимает, почему.       Карлос проводит губами по линии подбородка, затем опускается ниже, оставляет легкие засосы на шее и ключицах, подбирает к груди, закусывает соски, — Рамон вздрагивает и тихо стонет, обхватывая поясницу Карлито. Тот опускается ниже, влажно целуя торс, щекоча языком крепкий живот, — у Рамона есть слой жирка, но он лежит на мощных мышцах, и это нравится Карлитосу: сочетание идеального-неидеального, Аполлона и Пана, силы и гедонизма.       Когда он доходит до линии джинсов, Рамон открывает глаза, — размякший, расслабленный.       — Если не хочешь, не надо, — я пошутил, вспомнив про бывшую.       — Типа ты не выбивал ей зубы, а так, просто поглаживал по щекам? Ну-ну, хорошая шутка, — хмыкает Карлос, язвля скорее по привычке, чем из желания оскорбить.       Рамон хмурится:       — Я просто никак не привыкну, что ты…       — Брось, — ты уже давно привык и хочешь — и меня, и в меня, и мои губы на своем члене. Ты не будешь терпеть поцелуи того. кто тебе неприятен.       — Я не гомик! — выдыхает Рамон. — И отец с мамой дома. Им и так неловко за мое выступление по телевизору, а если они узнают, что я…       — Что у тебя отсасывал богатый мужик, а теперь ты готов кончить в штаны от поцелуев подельника? Ну и что, Рамон? Не все ли равно, как получить удовольствие? Ты делаешь то, что тебе нравится, ты хочешь меня, — так в чем проблема? И да, мама уже знает. Стопроцентно, — она у тебя очень умная. Так что она мешать не будет.       Рамон краснеет:       — С чего ты так решил?       — По ее взгляду: она так смотрит, будто считает меня твоей девушкой. И, по-моему, я ей нравлюсь, — Карлос фыркает, вспоминая разговор на кухне, где Анна-Мария фактически предложила себя ему в любовницы, а тот полушутя признался во влечении к ее мужу.       Рамон резко хватает Карлоса за горло:       — Слышишь, ты, недоносок, — не смей шутить про мою мать! А меня оставь в покое!       — Лады, — кашляет Карлос, приподнимая руки а-ля «я сдаюсь». — Как скажешь.       Рамон вдруг сникает, его рука ослабевает. Карлос слезает с кровати и натягивает футболку. Рамон тревожно наблюдает за ним, потом окликает:       — Куда ты?       — Прогуляться, раз тут мне не рады, — пожимает плечами Карлос.       Рамон встает и подходит к Карлосу, приобнимает его со спины:       — Не надо. Не уходи, — мне и так хреново. Просто, что сорвался на тебя, — просто ты не должен был так говорить и уходить тогда, когда я сидел у копов и ждал тебя с деньгами.       Карлито поворачивается к Рамону.       — Сказать, что тебя на самом деле волнует? Твоя репутация альфача, то, как ее сохранить, трахаясь и с парнями, и с девушками. Тебя волнует то, что скажет твой отец, но я тебя уверяю: ему насрать. Его волнуют только деньги, а то, с кем спит его сын, — дело десятое. До тех пор, пока дела у тебя идут нормально, ты приносишь в дом бабло и успешно сбываешь краденое, — он ничего тебе не скажет.       — Его не только это волнует, — вздыхает Рамон. — Пойми: многие его клиенты не захотят с нами работать, если узнают, что мне периодически отсасывают мужики. У них нелюбовь к пидорам.       — При чем тут работа и ориентация? — качает головой Карлос. — Никогда не понимал этой бредовой связи: какая разница, кого ты трахаешь, если у тебя талант воровать? Неужели не понятно, что каждый, на самом деле, любит только себя, а трахает лишь то, что кажется ему привлекательным, чтобы просто словить свою дозу адреналина?       — Вот у них и спроси, — фыркает Рамон. — Ладно, ты прав: я действительно не хочу, чтобы меня считали гомиком, но при этом…       — Но при этом тебе нравлюсь я, и ты меня хочешь, — заканчивает Карлос. — Так?       — Так, моя стервозная Монро, — усмехается Рамон. — Снимай футболку и пошли обратно в кровать.       Они ложатся обратно, но теперь руководящую роль берет на себя Рамон: он так же, как и Карлос, проводит губами по лицу юноши, задевает его пухлые губы, выцеловывает кадык и ключицы, — а затем резко хватает Карлоса за горло. Тот удивленно распахивает глаза:       — Ну что опять?       — Да так, ничего, — вот думаю: придушить или выебать тебя?       — Попробуй совместить, — хрипит Карлос. — Уверяю: получишь неземной оргазм. Но с копами потом разбирайся сам, а также с тем фактом, почему твой член застрял в моей заднице.       Рамон еще пару секунд душит Карлоса, а затем отпускает и начинает хохотать:       — Ты бы себя видел! — смеется он. — Глаза раскрыты, зрачки мечутся, на лице так и читается: что, если придушит?! Ты все-таки трусоват, блондинчик.       Карлос резко приподнимается, — перед глазами плывут круги от недостатка воздуха:       — Я однажды сказал тебе: никогда не называй меня «блондинчик». Никогда.       — А то что? — переспрашивает Рамон, но уже не смеется.       — Вот что, — и дуло упирается в лоб Рамона. Минуту Карлос смотрит на своего друга — а потом убирает пистолет.       — Иди ты к черту, — слышит он.       — И тебе сладких снов, — цедит Карлос. Они поворачиваются спинами друг к другу, но потом Рамон кладет руку на плечо Карлосу и шепчет:       — Прости меня. Просто ты прав, опять по-блядски прав, — а я ненавижу, когда кто-то так прав, кроме меня. И… не уходи. Пожалуйста.       Карлос всматривается в него:       — Я тебе все еще нужен? А как же Мигель и Федерико?       — Федерико — хороший спонсор, но тот еще мудила, а Мигель — просто подельник. Ты же достал меня с первой нашей встречи, и это не проходит до сих пор: меня еще никто не бесил так, как ты, — и самое странное, что мне это нравится. Мне хуево без тебя, честно, — и именно поэтому и согласился было на поездку с Федерико в Париж, — тебя не было рядом, ты слинял, и я делал все на автомате. Ты еще та стерва, Карлито, но дорогая мне стерва. И ты ни хуя не представляешь, насколько ты мне нужен.       Карлос медленно кивает, затем притягивает к себе голову Рамона и целует в губы:       — Давай спать. День был длинным, и завтра не легче.       — Давай, — кивает Рамон и через пять минут вырубается на плече Карлоса.       Тот долго не спит, изучая лицо спящего Рамона и что-то напряженно обдумывая. Затем его лицо вдруг становится жестким:       — Врешь ты, все, Рамон, — шепчет Карлос. — Знаю я, что тебе нужно, — и это не я. А мне нужен ты. Значит, выход только один…       Он тихо высвобождается из-под спящего Рамона, выходит на улицу к машине и проверяет тормоза. Потом он возвращается, еще раз всматривается в лицо Рамона, запоминая, запечатлевая, и шепчет:       — Следующей ночью.       Рамон спит, как смертельно уставший, почти без дыхания. Карлос — сном младенца.              ***              На следующую ночь, когда машина Карлито сталкивается со встречной, — конечно же, случайно, просто потому, что я не справился с управлением, — Карлитос уже ни о чем не жалеет, он знает, что делает правильно, — для себя, любимого, правильно. Рамона похоронят, и Карлос впервые почувствует себя спокойно: не надо больше стеречь свое сокровище, — теперь можно просто лелеять свою боль, потому что она больше никому не достанется.       «Не доставайся больше никому, Рамон. С меня хватит, — я не могу делить то, что принадлежит мне по праву, с теми, кого выбрал ты. Ты не имел права выбирать себе любовников, ты не имел права игнорировать меня и забывать о моем существовании. Даже то, что я якобы тебя кинул, не давало тебе такого права, и за это ты несешь наказание, — за то, что забыл про меня, мой Аполлон-Пан. Ты — моя собственность, и не стоит нарушать эту границу».