Девочка-пиздец

      Однозначно. Спускаешь курок — и пуля прямо в сердце. Он не промахивается, хотя начал стрелять совсем недавно. Он и смотрит так. как стреляет, — прямо в сердце. Ну, или в член, если уж начистоту.       Мне просто не повезло, наверное: ты вошел в мое пространство, как в масло, я слишком легко впустил тебя, — я ведь мог не вестись на твои подачки, а просто избить и забыть к чертовой матери, отшатываясь потом, как от блондинистой чумы. Но нет, я сделал все наоборот, как ты хотел: ты ждал меня у машины после вызова к директору, и я пошел к тебе, Карлито, хотя мог бы пойти своей дорогой.       Видно, недаром ты похож на мою бывшую, — я хочу ее в тебе, или тебя в ней, — в моей голове все уже перепуталось. Но блядь, одно точно: я хочу тебя, мой персональный клоун.       Между нами постоянно накаляется воздух, а ты смотришь так, будто издеваешься, или испытываешь меня, даже когда закуриваешь, — пройду ли я квест соблазнения или оттрахаю тебя прямо в кабинке туалета. Я пока держусь, но надолго ли меня хватит?       Ты одна из самых редких тварей, которых я встречал — и среди парней, и среди девушек, просто потому, что, блять, ты та еще шлюха-девственница: соблазняешь вроде бы на секс, — но потом я обнаруживаю себя в оружейном или в той ебаной ювелирке, где я увидел в тебе Мэрилин Монро, а ты любовался собой. Я понимаю, что все наши делишки уже не тянут на мелкое мошенничество, — это та самая сказка для взрослых, крупный бизнес, о котором я всегда мечтал, но мне отказывал отец, считая сосунком и раззявой.       Я понимаю, что все, на что ты меня подбиваешь, опасно, смертельно опасно, — так же, как ты сам, — но не могу отказаться: ты притянул меня, как магнитом, и нет у меня больше воли быть непокорным. Я не знаю, люблю ли тебя, но мне сносит крышу от смеси злой похоти и странной нежности: я хочу загнуть тебя на ближайшем столе, до твоих криков и слез, и одновременно — целовать, ласкать, проводя пальцами по пухлым губам, чтобы ты стонал от удовольствия. А самое хреновое — я не могу ничего из этого сделать в реальности: когда ты смотришь на меня, я делаю все, что ты скажешь, и ничего из того, что я хочу.       Каждое наше с тобой утро — пробуждение после ночной холостой свистопляски, где мы с тобой грабим и танцем прямо на месте преступление, танцуем в клубе и грабим, а потом едем домой, и я опять хочу то трахнуть тебя, то целовать без остановки, и опять желание пропадает вхолостую. А утром я открываю глаза и вижу тебя, спящего, как ребенка, — ты ведь ребенок, Карлито, просто очень злой и опасный. Ты проклятое дитя, которое любит и умеет убивать.       Меня накрыло конкретно, и, по ходу, надолго, ты не отпускаешь, белокурая змея, — именно этим я могу объяснить то, что я сразу простил тебя, когда ты вернулся, кинув меня у копов. Но как только ты подошел к моему с Мигелем столику, — мне вдруг стало поебать на твой уход, хотя ты поступил мерзко: ты ушел, а я ждал тебя, ждал, будто кролик в лаборатории на правах подножного корма, — ждал, что ты вернешься и вытащишь меня. Но ты не вернулся, — ты словно ставил на мне эксперимент: сколько я продержусь без тебя, смогу ли простить, когда ты вернешься? И от этого мне больно: на кой-хрен я должен становиться твоей очередной лабораторной крысой, Карлито?       Однако я простил, — мое влечение к тебе предало меня. Я простил, потому что я ждал тебя, — ждал, что ты вернешься, пусть и оставив меня в тюрьме, но вернешься, «Леди Трезон». Я ждал тебя всегда, наверное: что в моей жизни появится очередное роковое увлечение, которое и погубит меня.       Ты любишь жить на грани, я — с гарантией, что у грани есть конец, и я не сдохну в конце очередного ебанутого приключения. Да, мне нужны гарантии выживания, я не поклонник злоебучего «очертя голову», — но когда ты рядом, мне и на это наплевать.       Я знаю, что все это не навсегда, что мы когда-нибудь разойдемся: я — в артисты, наверное, ты — в тюрягу, но пока ты мой крест, моя беда, мое раздражающее и так необходимое мне ебанутое чудо.       Впрочем, я прекрасно понимаю, что ты когда-нибудь уйдешь еще раз, — теперь уже навсегда, и никакой Федерико мне уже не поможет, — я сдохну в одиночестве.       Но сейчас, пока ты танцуешь передо мной, ходишь по моему солнечному сплетению лунной походкой, — мне на это насрать. И сейчас, пока ты рядом и смотришь на меня взглядом развратной монашки, все идет ко дну: я хочу тебя, и никто тебя у меня не отнимет, — хоть я и понимаю, что:       Ты когда-нибудь уйдешь,       Моя девочка-пиздец.