Балансируя на грани

Солнце медленно катилось к линии горизонта, позволяя луне править на чернильном небосводе. Сегодня в племени был праздник, отовсюду слышались весёлые напевы. Улыбки, смех и невероятное тепло. Вот чем была хороша весна, день прихода которой в Эторо ценили, любили и уважали. Маленькая тощая девочка, лицо которой было покрыто едва заметными медными пятнышками, серая мышка, не иначе, стояла около огромной скалы, прячась в темноте. Громкий шум празднества пугал её. Закрыв уши крохотными ручонками, юная Эторо пыталась забыться, уходя так глубоко в себя, что днём с огнём не сыщешь. В запутанном лабиринте своего сознания Арлая забывала о голосах и песнях, что звучали там, снаружи, слышала лишь треск костров. Находясь в мире далёком от реальности, там, где красочные мечты становятся единственной истиной, девочка имела давлеющее желание остаться навсегда, затеряться в спокойной иллюзии. Гонимая отовсюду, она не любила праздники, собрания Совета. Не любила учиться, хоть и прилагала к этому огромные усилия. Она всегда была тихой. Ребата кликали её странной, взрослые лишь пожимали плечами. Арлая не была единственным ребёнком с таким складом характера… Девочка просто была настолько тихой, что никто её не замечал. Что на праздниках, когда она уходила прятаться за скалу или камень, никто не интересовался, где она находится, что с ней сталось. От этого, единственным собеседником, готовым выслушать горе и боль Арлаи, становилась Эшэша. Взрослая женщина Эторо, которая видела своё отражение в серых заплаканных глазах ребёнка, жаждущего скрыться от суровых реалий бытия. К сожалению Арлаи, её единственная подруга отправилась к предкам вот уже две луны назад. И теперь, глядя в мрачную, тёмную пустоту ущелья, Арлая думала, что там, за чертой, Эшэша, наверное, впервые за всю жизнь, рада. И пусть эта неказистая девочка была совсем ещё ребёнком, в глазах цвета пепла отражалась мудрость, многим взрослым недоступная. Исступление в одиночестве, вот, что чувствовала Арлая, стоя на краю узкого ущелья, скрывшаяся от взора соплеменников за валуном. — Ты что удумала? — раздался хриплый мужской голос за спиной. Это был Азул, сын одного из мужчин Совета. Взгляд светло-карих глаз мутный, неестественно расслабленный, это девочка заметила сразу. От него веяло чем-то приторно-горьким. И этот тяжёлый запах вмиг окружил Арлаю. Девочка закашлялась, пошатнувшись, чуть было не упала прямиком в чёрное жерло бездны, если бы сильная рука не вышвырнула её на землю. Наверное, страх на лице худощавой малышки отразился так явно, что губы самого Азула исказились в недоброй усмешке, лишённой какого-либо чувства. И это пугало девочку больше всего остального. Вжавшись в камень, силясь в нём раствориться, Арлая молила оставить её. Поглотивший девочку ужас затмил все чувства, оставляя безмолвное смирение. Она чувствовала как жёсткая хватка пальцев Азула сдавила горло, как её одежда с треском рвалась, а обнажённое тело чувствовало каждое дуновение ветра. Мелкая тряска переросла в дрожь, озноб и боль. Боль от несправедливости, от пощёчины, которую дал мужчина из-за того, что девочка начала вырываться. И она, словно никчёмная соломенная кукла, не в силах шевельнуться, лежала под Азулом, не зная, что ждёт её дальше. Арлая ощущала проморзглую землю под спиной, чужие руки, прикосновения которых вызывали лишь большую дрожь. Внезапно, до этого сведённые с силой ноги оказались широко раздвинуты, а сама девчушка в ужасе забилась, как пойманная добыча. Она жадно хватала воздух губами, давясь хриплыми рыданиями. Её голос, севший и сорванный, никто так и не услышал. Молитвы, утопленные в шуме праздника, возносились ни к кому. Азул, опьянённый своей силой и властью над худым тельцем, не слышал детский плач, оставаясь равнодушным. В сознании Арлаи взорвалась боль, такая резкая, сумасводящая, разъедающая. Застывший на высокой ноте крик так и не сорвался с поджатых, прокусанных, окровавленных губ. Она металась под сильным телом, толчками врывающимся в узкое лоно девчушки. Рык, доносившийся из горла Азула, заставил Арлаю зажмурить глаза. Боль была настолько яркой, что не оставила сил в малышке. С её глаз молчаливо текли слёзы, а разум заполнила лишь одна молитва… — Закончилось… — шепнула Арлая… «Лишь бы скорее всё закончилось». Мрак поглотил её, глаза сами собой закрылись, и спасительное небытие забрало девочку в свои объятия. — Это будет нашим секретом, маленькая Арлая, — хрипло рассмеялся глубокий мужской голос с обманчивой нежностью. Издёвка сочилась с ядовитых губ, топя девчушку в омуте злой иронии… Очнулась Арлая уже с рассветом. Режущая боль в области паха не давала ей встать. Всё тело было покрыто чем-то клейким, белёсым и пахнущим тошнотворно. Найдя в себе последние крупицы силы, рождаемые глухой ненавистью и обидой, пеплом тлеющей на глубине узких зрачков, девочка поднялась. Шатающаяся, она едва передвигала ногами. На внутренней стороне бедра виднелась засохшая кровь. С каждым шагом боль нарастала, но, движимая проклятой злобой, бившейся в глубине души, Арлая шагала к своему шатру. Сорвав висящую сохнующую ткань, девочка укутала ей своё тело и решила уйти. Этот выбор означал лишь одно. Слабое измученное тело ожидало путешествие туда, где её жизнь, как Арлаи из Эторо, взяла своё начало. Помня дорогу в Круг Камней так хорошо, как свои пять пальцев, девочка, не страшась и не опасаясь боли, шагнула раз, оставляя в воспоминаниях руины прошлой жизни, топчась на пепелище из грусти и печали. В разуме ребёнка красочно являлись картины, которым ужаснулся бы всякий взрослый. *** Под ней уже не твёрдый камень гор, а мягкая трава, сочная и живая, ласкающая босые детские ступни. А лес, словно большой и грозный, но очень красивый хищник властно дозволяет ей войти в свои просторы. Арлая вспоминает свой путь сюда в первый раз. Тогда, это живое благоухающее место казалось ей мрачным кошмаром. Сейчас же… Ступая по мховому ковру, девочка будто бы забыла про боль, про ссадины, ушибы и синяки, которыми покрыто всё худощавое тельце. Будто бы… Костлявые ноги, сине-жёлтые от рук Азула, подкашивались на каждый шаг. Арлая перестала считать свои падения. Силы оставили её также внезапно, как и появились. И девочка упала замертво, плашмя, моля духов дать ей сил дойти… Она смотрела вверх, видя кроны хвойных и лиственных деревьев, сплетающиеся в природном танце. Свет пробивался сквозь эту защиту едва-едва, оставляя на земле островки света, на которых любила нежиться различная лесная живность. Взгляд Арлаи метался от одной ветки к другой, следя за полётом маленькой птички. Как бы ей хотелось отрастить себе крылья и почувствовать великолепие свободы! Но пока девочка могла наслаждаться только режущей болью да окаменевшими конечностями. Не способная двигаться дальше, Арлая просто лежала, давая волю сокрытым глубоко чувствам. От этого на перепачканных впалых щёчках малышки появились вновь солёные дорожки, но это было тихое горе, которым она могла поделиться лишь с молчаливыми величественными пихтами, чьи верхушки протыкают низкое небо. Ветер не заходил в эту чащу, изредка лаская широкие ветви, запутанные в поднебесном тумане. Безмолвие. Спокойствие. Умиротворение. Единение. Нет, единство… Арлая видела, что там, в тьме бескрайнего леса, на неё смотрят глаза животных, в чьих смелых душах таится опасность, но страх отступил от сознания малютки, сжавшейся у корней могучего древа. — Мне нужно идти, — просила она сил у пробежавшей мимо грациозной лани, чьи лапы тонки, но сильны. — Мне нужно идти, — говорила она ухающему над головой филину, перья которого ловят каждый ветерок. И, словно услышав, Природа вдохнула в неё силы, поднимая обмякшее тело с земли. Будто заворажённая, в трансе, отпуская себя, неживая, но и не мёртвая, Арлая бежала вперёд, закрывая лицо от ветвей-плетей руками. Бежала и бежала, пока не сбились стопы в кровь, пока взору свободной ото всех оков малышки не предстало место сакральное и важное для всякого, кто хотел бы обрести душу. А что… Что если она пришла сюда, чтобы её потерять? Круг Камней место молчаливое, не терпящее громких звуков, поэтому, сомкнув уста, Арлая уже на последнем дыхании, движимая лишь несгибаемой волей, доползла до одного из валунов, увидев за ним, сидящую недвижимо жрицу. Спокойная мощь струилась в её стройном прозрачном теле. Она никогда не говорила, её глубокие глаза — отражение ночных небес — зеркало души. Арлая испытывала благоговейных страх пред этой женщиной, но не боялась её, как боялась бы разъярённого волка, скалящего окровавленные челюсти. Девочка сама не проронила ни слова, лишь подбиралась всё ближе к жрице, сидящей в середине Круга около алтаря. Отягащённый дух Арлаи рвался прочь, но сама девочка уже не двигалась. Остекленевшие детские очи смотрели точно в глаза женщины, и в них яростно бушевало пламя, билось, бурлило, будто жерло вулкана. Разъярённый дух, жаждущий мести, озлобленный, дикий. Сама Арлая не умела испытывать такой испепеляющий гнев, но дух, лишённый теперь физической оболочки, мог. Мог сыпать проклятиями, отдаваясь этому полностью. Проклиная свою жизнь, своё имя, отказываясь от него. Жрица лишь молча качала головой, гладя лежащую на примятой траве мёртвую девочку по сухим грязным бледно-пшеничным волосам. За свою жизнь она видела много покалеченных судеб, страждущих, ищущих, обретших и потерявших. Но эту усмирённую, отчаянную, такую обиженную и злобную… Впервые. Жрица хочет помочь. Хочет избавить от мучений сильную душу. В её тёмных глазах блестят хрусталики слёз, так и не покинувших глубокую темень очей Дающей Имя. С лёгкостью, будто девочка не весила ровным счётом ничего, Жрица подняла её худое безжизненное тельце на алтарь, умоляя могущественную душу истребить весь мрак, рождённый болью и обидой. Вокруг женщины завихрились порывы воздуха, звери, скрытые доселе, любопытно потянули свои морды к широкому камню, на котором, будто белое изваяние, застыла малышка, не закрывшая глаз. Жрица не гнала прочь живность, наоборот, черпала силу из удивительных душ, наполненных первобытной могучестью. Животные умеют чувствовать, умеют также любить и ненавидить, сострадать. Они знали, что на алтаре, бездыханно лежит детёныш, не сумевший вынести тяготы жизни, и в последней молчаливой молитве просивший помощи. Они не смогли отказать. Жрица не смогла отказать. Место Силы — Круг Камней — наполнился ветром. Женщина воздела руки к небу, пытаясь заарканить душу девочки, прося её вернуться. Дающая Имя, Хранительница секрета Рун шептала молитвы, но губы, сжавшиеся в тонкую полоску, не размыкались. Глаза, полные различных чувств, были широко открыты. Жрице вторил далёкий волчий вой, уханье сов, даже шипение змей, скрывшихся в траве. Всё слилось воедино, в песню священную, в призыве полутанцуя, дух, ранее бушевавший, не желавший вернуться, вдруг распростёрся над своим телом, будто с интересом разглядывая неказистое детское лицо. И тут же, отвернувшись, взмыл высоко, так, что, Жрице не было его видно. Душа неслась вверх, желая исчезнуть, но, словно подбитая птица, метеором, крича о жизни, ворвалась в мёртвое тело, заставляя последнее изогнуться неправильно, неестественно. Проникнув в самое сердце, дух вынудил его биться, а сам, более не терзаемый сдавленной яростью, потёк по венам вместе с кровью, оживляя, изменяя, перерождая, вдыхая жизнь. — Сондра! — крикнул обновлённый тонкий голос. Девочка распахнула широкие голубые очи, цветом равняющиеся ясному небу в погожий день. Её редкие в прошлой жизни соломенные волосы обратились густой каштановой волной, укрывая нежно точёное личико, прекрасное, великолепное. Боль прошла, а вместо фиолетово-сине-жёлтой кожи, обтягивающей едва видные кости, здоровое детское тело ловило солнечные лучи оливковым загаром. Жрица стояла чуть поодаль, с радостью в глазах, молчаливо протягивала руки к новорождённой юной красавице. Неуверенно покамест, наречённая Сондрой спустилась с алтаря, короткими шагами направившись к той, что помогла, не оставила безразлично в бескрайнем отчаянном мраке. Девочка обняла Дающую Имя легко, но тут же отпрянула, опасаясь. Женщина улыбнулась...глазами, а позже, чуть отойдя, указала Сондре на сидящую дикую кошку, чья лоснящаяся шерсть цвета вороньего крыла сверкала в лучах полуденного солнца. Девочка опустилась на четвереньки, не без опаски подходя ближе к хищнику, наточенные клыки и когти которого могли бы разорвать её в мгновение ока. Сондра поклонилась зверю, не сводя взгляда с изумрудных кошачьих глаз. Кошка фыркнула, но опустив голову почти к самой земле, подошла, лизнув в щёку детёныша. Сондра обернулась на Жрицу. Та, кивнув, отпустила новоиспечённую Нири. *** Вокруг девочки, сидящей на ветке, лишь изумрудные кроны деревьев, сквозь которые лениво продирается солнечный свет. Яркая глазурь полюбовно одаряет каштановые волны её волос, гладкую оливковую кожу и отражается в уже чуть уставших глазках цвета бесконечного неба. Любопытство, данное ей от Природы, влечёт малышку всё выше, и она, повинуясь инстинкту, ловко взбирается почти на самую вершину дерева, хватаясь цепкими пальцами то за лиану, то за ветку, чувствуя как хлестают её по босым ногам молодые побеги. Но с каждой новой высотой, её, беззащитную и маленькую, лелеемую ветром и солцнем, охватывает страх. Первобытный, глубокий, сильный. Страх не суметь вернуться, страх остаться навсегда здесь, на вершине... И тогда, юная Нири, гонимая ужасом и собственными кошмарами, спускается вниз, прижимается к крепкому бедру своей покровительницы и плачет, счастливая, что всё же смогла спуститься. «Молодой котёнок должен быть сильным, наточить клыки и когти, стать опасным... », - звучали в голове слова настоятельницы.