Его

За тонкими стенами — шумный шепот дождя, скребущиеся руки, животный рык. За тонкими стенами, дырявыми, хлипкими, слышно все. Но через толстую стену страха — не здесь, не в реальности — не проходило ничего. Через густую тьму — фонарь был выбит из рук вместе с пистолетом и покоился где-то на полу — проглядывалась неизменная, грозная, всепоглощающая человекоподобная фигура в шляпе. Фигура настолько огромная, настолько пропитанная чистой мощью, вселяющей ужас, что слово «человек» едва ли вязалось с ней. Чужая крепкая ладонь в кожаной перчатке на шее. Ноги над полом. Воздуха все меньше, все больнее и острее жгло иглами горло и легкие. А впереди, мутным пятном — все то же невозмутимое лицо с диким немигающим взглядом. Спина больно ударилась обо что-то. Стол? Коробки? Сознание было готово вот-вот ускользнуть, все тело будто бы парализовало и отпустило в одну секунду с ослабшей хваткой. То страшное лицо перед его собственным; внутри противно скрутило ожиданием медленной мучительной смерти. Губы, сухие, горячие, сминали губы Леона. Крупный язык раздвинул несопротивляющиеся челюсти, щекотал своей шершавостью мягкий язык, который мог лишь поддаваться чужому движению. Дышать больно, сложно. Леон сопел, жмурился, раскрывал рот сильнее. Рука, нежно гладящая его по шее, так легко могла просто переломать ее — но давления не было, были только слюни, текущие по подбородку, язык, трахающий Леона в рот. Страх сворачивался в ком, трансформировался в нечто иное, головокружительное, жаром отдающее в пах. Его ловко перевернули на живот. Лицо обдало холодом. Непроизвольно вырвался разочарованный вздох; спина ощутила тяжесть чужих рук. В сторону убрали оружие и подсумки, бережно расстегнули крепления ремешков. Аккуратность мутанта вызывала диссонанс среди оставшихся связных мыслей. Пальцы медленно, мучая и дразня, избавляли тело от защитной экипировки и одежды. Леон и не думал мешать: он лишь подавал голос, умоляя быстрее справиться и продолжить. Происходящее укладывалось как само собой разумеющееся, не требующее объяснений, как и зачем. Чистое желание окутало разум. Прохлада воздуха контрастировала с обжигающими ладонями, сминавшими крепкие ягодицы. Подушечки пальцев продавливали нежную мягкую кожу. Она была чистой, безумно приятной на ощупь. Тиран смаковал каждое мгновение, оттого и медлил, сводя с ума. Натуральная кожа перчаток холодом добавляла особую изюминку, разрядом отдающуюся где-то в паху. — Господи, умоляю, вставь мне, я… Не могу… Пожалуйста… И словно по его зову что-то широкое, влажное и горячее прошлось по ложбинке между ягодиц, которые так упорно мяли пальцы. С губ сорвался еще один вздох, полный нетерпения. Леон прикусил губу, когда язык обвел острым кончиком вход, примеряясь, проникая лишь на пару миллиметров. Глубже, раздвигая тугие мышцы, раззадоривая слюной, обостряющей ощущения. Еще глубже. Горячо, тесно, влажно. Слишком хорошо. Язык подрагивал, будто бы шел вибрацией от довольного рычания Тирана. Эта щедрая реакция — протяжные стоны, дрожь под ладонями — льстила его существу, распыляя тепло изнутри. А как же выгибался от него этот человек, напрягался всем телом, выдыхал в голос сквозь стиснутые зубы, когда Тиран складывал крепкий язык в гармошку, расширяя, давя с новой силой. Но язык не мог в полной мере заменить того, к чему мутант готовил Кеннеди. Его огромная ладонь бережно отняла одну из рук от царапания столешницы и поднесла к копчику. Язык освободил уже влажную дырку, сжимающуюся и дрожащую, щедро увлажнил пальцы. Леон, без слов понимая, что от него требуется, подрагивающими пальцами — сразу тремя — проник в себя вместе с языком Тирана. Ладонь и язык двигались вразнобой. Рука быстро уставала, начинала ныть, Леон замедлялся, и тогда чужая ладонь брала его собственную, помогая. Порой приходилось менять руки; Тиран, по мнению полицейского, безумно тянул, мучил ожиданием, оттягивая неизбежное. Леону казалось, что уже сейчас его с легкостью можно насадить хоть на руку. В нетерпении он вскидывал задницу, когда хватка слабела, за что его брали с особой силой, не давая двинуть тазом и на миллиметр. Даже шлепнули до красного следа, выбивая крик от неожиданности. Леон покраснел бы еще сильнее, если бы было куда. Удар отозвался во всем теле волнующим ощущением падения в самые мрачные закрома влажных фантазий. Он не знал, что ему нравится подобное. Эта стыдливая, горячая новизна вскручивала, выкручивала и раскрывала нутро, выплескивая его через стоны и мольбы: «Еще, еще, еще!» Его руку убрали, язык покинул прямую кишку. Уже ставшее привычным чувство заполненности исчезло. Большие пальцы сползли к входу, огладили нежную розовую кожу, надавили. Мышцы гостеприимно и покорно раскрылись, почти поглотив холодные пальцы в перчатках. Тиран убрал руки, стянул перчатки, сложил их в карман. Языком он обвел пальцы, начал с двух, раздвинул их под судорожный вздох. Все еще туго. Легкая боль, ненавязчивая, дразнящая, смешанная с новым приливом теплого удовольствия, копящегося между ног. Глотка наполнилась огнем, а дыхание его только разжигало. Пальцы задвигались плавно, постепенно ускоряясь, под хлюпанье, стоны, что становились все громче. Тиран почти вынимал пальцы и тут же полностью вгонял их; парня таскало вперед-назад от мощных толчков. Еще палец, и еще. Все неприятные ощущения быстро сходили на нет, либо добавляли особой остроты. Вторая рука отодвигала чуть вбок одну ягодицу, давая в полной мере рассмотреть, как дырка раскрывалась навстречу руке и оставалась чуть приоткрытой, когда пальцы покидали тело, как она содрогалась от желания. Под Тираном было трепещущее жизнью, отзывчиво отвечающее на каждое его действие существо. И эта жизнь передавалась ему по, казалось бы, переставшему чувствовать биение сердца телу. Билось ли его сердце сейчас? Леон успел кончить, наверное, раза два точно. Он скулил, почти кричал: гиперчувствительность давала о себе знать. По подбородку текли слюни, по скулам — слезы, губы опухли от постоянных прикусываний, горели, как и все тело. — О, господи, ты делаешь мне так хорошо, господи… Леон не мог знать, понимал ли Тиран человеческую речь, но на его слова ответили довольным низким урчанием. — Да-ах! Ты безумно хорош, боже, как ты хорош, просто охуенен. Я так хочу тебя внутри, я умираю от предвкушения, я хочу ощутить всего тебя… Его прихватили за шею, Леон на секунду перепугался — быть может, его слова были поняты не так — и затаил дыхание; лишь кадык вздрагивал под огромной серой ладонью. Она огладила шею, слегка сжала. Плечо будто бы игриво прикусили без крови, а задницу хлестко и звучно шлепнули до еще одного красного следа от ладони. К крупным пальцам Кеннеди потихоньку привык: постанывал, вздыхал, но потише. Он дрожал, чувствуя, как снова спустит под живот, как снова сперма размажется по столу и животу. Толчок вперед, назад. Вышел. Неужели он дошел до кульминации? С рыком мутант высвободил крупный, с выделяющимися венами член. Он ткнулся головкой в дырку, что приглашающе поддалась напору. Под животом Леона прошлась ладонь, собирая сперму, которую размазали по члену и после добавили собственной слюны. Тиран сам тек, возбуждаясь от абсолютно развратного вида перед собой. Леон прикрыл глаза, вздохнул глубоко, прикусил в который раз нижнюю губу, морально готовясь. Тиран подался вперед, не резко, наблюдая, как миллиметр за миллиметром он погружался внутрь горячего и тугого Леона. Дрожь прошлась по всему телу, мазнув страхом по позвоночнику. Большие ладони огладили бока и поясницу, массируя. Леон заскулил. Боль ощущалась чем-то приятным. Мышцы поддавались, медленно, но поддавались, пропуская еще глубже. Леон широко раскрыл рот, ахая. Его наполнили до предела; мошонкой он чувствовал чужие яйца. Зубами он впился в ребро ладони, мыча. Слишком хорошо. Он вновь начал плакать, вновь спустил под себя, если вообще не обмочился. После небольшой паузы Тиран двинулся назад, почти выходя. Вперед — чуть быстрее. Леон протяжно стонал, цеплялся ладонями то за стол, то за стену, то прикрывал лицо, утирая слезы и слюни. Горячо. Душило. Еще быстрее. Шлепни меня. Засади мне глубже, боже, вот так, да. Быстрее. Еще. Когда Тиран покорно ускорялся, Кеннеди стонал громче, грозясь сорвать себе голос. Уже проскакивали хрипы — он откашливался и продолжал. Пару раз он закатывал глаза, будучи чертовски близко к тому, чтобы просто отрубиться от крышесносного удовольствия. Удары сердца заглушали собственный голос, шлепки кожи о кожу, хлюпанье, рычание, похожее больше на мурчание. Порой Леон затихал, напрягаясь всем телом, жмурясь, сжимая внутри — и Тиран срывался в громкий рык, прикусывал плечи, шею, загривок, прижимался вплотную, притягивал к себе. Язык проходился от шеи к ушной раковине, собирая пот. Кончиком языка мутант обводил хрящи, пока зубы мучили мочку, доводя Леона, который и так едва ли находил силы дергаться, до изнеможения даже невесомыми касаниями. Его заполнили до самых краев: сперма вытекала крупными каплями, вязкая. Тиран убрал член в штаны, пальцами раскрыл шире вход, наблюдая, как все это вытекало наружу, а тело вздрагивало, постанывало тихо, хныкая. Леон сам перевернулся на спину, чудом найдя в себе силы. Красный, потный, безумно слабый, такой доступный и покорный с вытекающей спермой из задницы, ярко пахнущий Тираном. Его. Прежде чем отпустить Леона, его облизали, обтерли со всех сторон. Не ожидавший подобной ласки от мутанта Кеннеди был приятно удивлен, хоть и мало что осознавал в тот момент. Зато он знал точно, что вряд ли встанет в ближайшие полчаса. — Ты же, надеюсь, прибил всех мертвецов поблизости? Рычание. — Ну и хорошо.