***
С раннего детства их способности изучались. Только приученных сдерживать силу, их выпускали в мир. Некоторые оставались в изоляции намного дольше. "Миром" были заброшенные районы типа Уэко Мундо, непригодные для жилья богов. Способность Нелл долгое время не замечали. До юности. До первого плотного контакта с чужим телом. С тех пор были и другие. Дурачков она жалостливо отшивала на первых порах. Игравших в насильников выпивала до капли. Будь она обычной, вероятно, ей было бы ближе жить в аскезе. Но сама природа её способности подстегивала плоть. Поздно спохватившиеся проклинали, называли шельмой, воровкой, обманщицей. Но её способность была не ложь, не гипноз, не соблазнение. Жажда. Желание поглощать всех, чья рейацу была ниже. И до этого дня среди арранкаров она не встречала никого, чья сила была хотя бы сопоставима с её собственной. — Драться не мешает? Он живёт недалеко. Оказывается, один. Нелл не спрашивает, как. Повезло. Хотя ей нравится в общежитии. Все равно дома она редко бывает. — Обзор меньше, но привыкаешь. Зато стрелять удобно. Сама? — Морды бью, — улыбается Нелл. — С тринадцати лет. Никакого определённого стиля. — То есть сама отбиваешься? — Зачем арранкару?.. — Нелл даже опешила слегка. — Ты что, решил?.. Типа, большой и сильный? И я за это?.. Она хохочет, заливисто, ей нравится звук собственного смеха. Он резко останавливается. — Показать? Нелл невозмутима. Проблемы его понятны, очевидны, её такое не задевает и не смущает. Она глумливо вздергивает бровь. — Подожди хоть до дома, там покажешь, — до него даже не доходит откровенно пошлый подтекст, и она снисходительно машет рукой. — У меня нет мотивов, успокойся. Я просто трахаться хочу. — И типа не с кем? — Всех перебрала, — беззаботно отвечает она, — в округе новых не осталось. О том, что многих не осталось буквально, Нелл предпочитает не упоминать. Дома у него внезапно было... не то чтобы уютно, но как-то... обжито, что ли. Их комнаты в Лас Ночес были все такие, словно одновременно там находились все, кто жил раньше, и кто изредка приходил. Она смотрела на фиолетовый в белую крапинку потолок, изображавший ночное небо, когда лежала в кровати по вечерам, и чувствовала застенные быт и разговоры, чувствовала себя частью этого муравейника изгоев. Здесь же границы смыкались ощутимо, хотя личности хозяина тоже особо не ощущалось. Скорее было похоже, что раньше здесь жила какая-то скучная женщина из богов. Жёлтые стены, занавески на окнах, незастеленная кровать. Мутно и чисто одновременно. В кровать, большую и удобную, можно было упасть почти с порога. Это бы было смешно. Справа от входа за узкой перегородкой теснилось подобие кухни. Точно баба жила; Нелл сомневается, что такой тип, как её новый знакомый, навешал бы всех этих шкафов. Неширокое второе окно кухни, вжавшееся в угол, подходило для того, чтоб сесть. Сбросив обувь, Нелл залезла на него с ногами, поставив на колени блеклую пепельницу. Расплела скрученные по обе стороны кольцами волосы. И впервые за несколько лет... почувствовала себя в покое. Словно ей снова семнадцать, и она смотрит с Гриммджо из окна комнатушки в пепельно-пурпурную даль, пытаясь разглядеть настоящие, не нарисованные, звезды в отравленном промышленными выбросами небе Уэко Мундо. Когда все ещё было проще. Когда они думали, что дальше, но не воспринимали всерьёз, что это "дальше" однажды наступит. И ничего не будет прежним. Ннойтора поднес зажигалку к кончику её сигареты. — Открой окно. — Зачем? — Я не курю. — А это... — Нелл приподнята пепельницу. — Не моё, — коротко бросил он. Она делает несколько затяжек. Пепел падает на белые брюки. Наконец она замечает, что он наблюдает за ней, почти не шевелясь. Нелл резко поворачивается. —Чего ты ждёшь? Вышло грубее, чем хотелось. Хотелось сказать "верни меня в реальность", получилось... Она бесцеремонно тушит окурок о край оконного проёма. Он одобряюще скалится и подхватывает её на руки. В середине дуги от кровати до кухни стоял круглый стол. Не то, чтобы он был предназначен для того, что на нем собирались делать, но Нелл устраивало. Длинная рубашка защитного цвета уже была бесцеремонно на ней разорвана, рывком сдернуты брюки. Когда зазвенела пряжка его ремня, Нелл мотнула головой. — Нет. — Передумала? — он спрашивает, будто ждал этого. — Ещё чего, — Нелл показывает ему язык. — Просто не хочу, чтобы слишком быстро. Она жадным взглядом идёт по его руке, по тонкому, окаймленному браслетами запястью, и Ннойтора понимает её желание. ...Когда она в третий раз выгибается в спине, стискивая внутри длинные пальцы, он перестаёт сдерживаться и, расправившись с собственным ремнем, закидывает её ноги себе на плечи. Череда щемящих спазмов бьёт в позвоночник, растекаясь к шее, плечам, Нелл мотает головой и закусывает запястье. Ннойтора держит её за бедра, сдавив до синяков, и едва не рычит. Животное, думает она. Но не чувствует голода. Не чувствует себя пожирателем, упивающимся собственным пороком. Чужая сила перетекает в неё, но не иссякает, не превращает любовника в пустеющий телесный кокон. Она чувствует тепло. Нелл не верит в любовь там, где есть секс и где нет больше детства. Но если это страсть, о которой она читала в глупых книжках... заверните. Она была права: все закончилось быстрее, чем ей хотелось бы. — Ты рано расслабилась, — хрипло смеётся он, отстранившись. — Сколько у тебя никого не было? — Два года. — Что с ней стало? — интересуется Нелл. — С ним. Нелл аж дергается. Ладно Заэль. Да даже Гриммджо. Но... — Странная хуйня вышла, — Ннойтора говорит куда-то в стену. — Пацан молодой, выручил его разок. Че привязался... Исполнительный. Драться его учил... Не знаю, нахера ему это сдалось. С придурью был. Как ты, —вдруг выдаёт он, словно стряхнув оцепенение. — И что стало с ним? — Ничего стало. Не стало его, — выдыхает Ннойтора. — Сними наконец эту тряпку. Нелл стаскивает обрывки рубахи, открывая грудь. — Блядь, — эта ругань искренний комплимент. — Ты точно не подстава какая? — А если да — ты что теряешь? — Нелл даже не знает, шутит ли она, но голосом изображает смех. — Вот пришьют тебя наутро, а ночью ты меня возьмешь сколько хочешь раз и так, как хочешь. Согласен? Она всего лишь незамысловато флиртует. Он как-то оценивающе примолкает. — Сдохнуть за то, чтобы как следует тебя выебать? Нелл не смущают грубые слова. — За то, чтобы видеть, как я получаю от этого удовольствие. Взгляд ловит её живот. Тот, словно от холода, слегка втягивается. — Да нахуй все, — выдыхает Ннойтора. Он как горький шоколад, думала Нелл, запуская руки в чёрные пряди, пока под ними смешно и тоненько поскрипывала такая же старая, как вся мебель, кровать; у обоих саднят от укусов губы, шеи и плечи, и ей хорошо до тяжести в солнечном сплетении, до ноющего, как от меняющейся вертикали, чувства в груди. Большинство считают отсутствием вкуса всего лишь отсутствие приторности. С непривычки неприятно. Но, раскусив, понимаешь: у горечи есть оттенки.***
Нелл просыпается, когда в глаза сквозь побуревшую, давно не стиранную занавеску ниспадает солнечная прядь. Она чувствует себя измочаленной боксёрской грушей и свежеиспеченным хлебом одновременно. А ещё что-то шкворчит и неплохо пахнет. — Да ладно, — искренне удивляется она, поймав в фокус фигуру у плиты. — Я не настолько мутант, чтоб не жрать, — хмыкнул Ннойтора. — И с ролью равнодушного мудака не справляешься. — И не пытался. Охуенно смотришься сейчас. — И добавляет с лёгкой тревогой: — Почему ты ещё здесь? Она просто говорит: — А чего бежать? Было круто. — Я так себе вариант, Нелл. Она хмурится. Арранкары редко сходятся. Арранкары не расходятся из-за "несхожести характеров". — Если ты сейчас про своего мальчика подумал, меня не так легко убить. — Не в этом дело. Содержимое сковороды продолжает шкворчать в тишине, рискуя сгореть. — Покажи мне, — наконец говорит она. — Нахуй. — Почему? — Тебе глаза было мало? — Вдруг там второй член, — хохочет Нелл. Мозг размягчен удовольствием и уютной несвежестью постельного белья. Он отворачивается. Шумно втягивает воздух. Нелл запоздало думает, не убьет ли её рессурекшен. По телу Ннойторы идёт волна. Бока обозначаются двумя резкими расщелинами, из их утробы тянутся... кончики пальцев. Нелл натягивает одеяло повыше в притворном испуге. Когда она сдвигает его по глаза — рук три пары. Ннойтора напряженно ждёт её реакции. — Это здорово, — искренне говорит она — и лукаво добавляет: — Че ночью не показал? — Тебе одной хватило, — он расслабляется. — Это больно? Когда они вылезают? — Он молча кивает. — Но в драке, наверное... — Регулировать сложно было. Потом привык. Нелл прикрывает глаза. Солнце сползает на обшарпанную тумбу, кидает блик ей на руку. — Я давно ждала, когда... Встречу кого-то вот так. Он оборачивается и вдруг смотрит на неё с совсем новым выражением. Ей показалась мимолетная улыбка. — Ты поглощала меня всю ночь. Так же, как остальных. Просто я регенерирую. Второй раз в жизни слова бьют Нелл почти физически. Первый так было, когда Гриммджо сказал, что уходит в Эспаду, и назвал её вечным ребёнком. Картинка сыплется оскольками, они иссекают в душе косые порезы. — В тебе прорва силы. Возможно, ворованной, не могу сказать. Если бы захотела...ты могла бы меня убить. Нелл чувствует, как сложно вздохнуть. Ей давно не было плохо. Обычно ей никак. — Почему ты тогда?.. — Я не дорожку жизнью. "Сдохнуть за это? Блядь, да". Её заполняет давно забытая злость. И раздражение. Очередной... слабый? — Мне должно льстить, что ты выбрал меня в качестве разновидности суицида? — Когда я ещё не знал, что со мной, — тарелка с трещиной со стуком приземляется на прикроватную тумбу, и Нелл против воли сглатывает слюну. — Не понимал... Я хотел сдохнуть в бою. Мне встретились многие, кто был сильнее. — Их взгляды пересекаются. В его единственном глазу ей мерещится залежавшаяся усталость. — Я пережил всех. Всех врагов. — И всех друзей. — Эти еще не родились, — усмехнулся Ннойтора. — Вы, бабы, что бы ни говорили, всегда радужные сопли в башке. И поэтому...я не хочу, чтобы ты задерживалась тут. Внутри Нелл отстукивает одиннадцать ударов. — Хорошо. Ей это понятно. В концов, она получила, зачем пришла. Нелл спокойно надевает свою рваную рубашку, съедает поджаренный хлеб с мясом и идёт к двери. Он не провожает её. Она спокойна. Глупо отрицать, что в сердце что-то впиявилось, ещё вчера, сразу. И сейчас, когда надо уходить, заныло. Его взгляд приклеивается к её спине, как ценник. Они ещё встретятся. Обязательно.