bad ideas

Всякий раз возвращаясь мысленно к какому-нибудь из дел, за раскрытием которого мне выпало счастье наблюдать, я поражаюсь той точности и аккуратности, с которой Холмс подходит к каждому сделанному им наблюдению. Все они упорядочивались в его мысленном чердаке и вытаскивались оттуда по необходимости, заставляя постороннего наблюдателя поверить (в зависимости от религиозности), что детектив перед ним либо дьявол, либо машина. Однако я не раз убеждался, что он человек из плоти и крови. — Для меня удивительно, как вы раз за разом остаетесь в тени после очередного блестяще распутанного клубка. Просто отдать все лавры полиции — в этом есть что-то отчасти даже жертвенное. Этот вечер проходил в весьма привычном положении. Шерлок Холмс — самый острый ум во всей Англии — сидел в кресле по-турецки, прикрыв глаза и сжимая зубами кончик трубки, из которой кольцами вился дым. Могло показаться, что он не слушает меня вовсе, но вот его веки поднялись, и он бесстрастно посмотрел на меня. — Должна же быть и во мне какая-нибудь загадка. Я ведь на них специализируюсь. Я тихо засмеялся и вытянул босые ноги, пододвигаясь ближе к огню камина. — Как личный биограф могу отметить, что в вас их гораздо больше, чем в обычном человеке. Даже я, зная вас без малого пять лет, не могу похвастаться, что раскрыл хоть одну. На этот раз засмеялся Холмс. Улыбку на его устах можно было увидеть редко, тем больше я ценил такие моменты и даже внутренне гордился, что становился их причиной. На несколько секунд детектив будто снимал с себя недвижимую маску и показывал, что чувствовал. Он ведь чувствовал? — Вы чувствуете, — неожиданно вслух заявил я, и Холмс вновь принял свой серьезный вид, — Но никогда не рассказываете. Что мешает вам построить отношения? Я говорил, кажется, в шутку, но мой друг смотрел на меня неотрывно, словно я задел что-то важное в нем. Это ощущение продлилось всего секунду, не более, и в его глазах вновь засверкали хитрые смешинки — он был готов продемонстрировать свое превосходство надо мной. — Джон, вы же помните суть моего метода? Составьте список гипотез, отбросьте всё невозможное, и единственный оставшийся вариант будет верным. Мой слух не резало даже то, что он впервые назвал меня по имени, настолько я увлекся, глядя в темные хищные зрачки. — Вы не религиозны, значит, не давали никаких обетов Господу, не конфликтуете с женщинами и не высказываете никаких оскорбительных мыслей на их счет, — Пока я говорил, Холмс подался в сторону, упирая руку в подлокотник моего кресла. Я позволил ему это сделать, потому что сам держал свои руки у себя на коленях, — У вас достаточно свободного времени, и нехватка денег явно не относится к списку ваших проблем. Запах курительной смеси (увлечения химией явно начинали выходить из-под контроля) путал мои мысли, заставляя говорить и даже рассуждать медленнее, и я невольно отвернулся. Кроме того, я чувствовал себя неловко оттого, что Холмс дышал над моим ухом. Если во время расследований шепот и близость были необходимостью, то у камина на Бейкер-стрит произнесенное вполголоса «И какая гипотеза остается неопровергнутой?» заставляло тело покрыться мурашками. Я повернул голову, собираясь с вызовом посмотреть в ехидное лицо и сказать что-нибудь ядовитое, но столкнулся с ледяным выражением глаз, внимательно рассматривавших меня. Такой взгляд можно было заметить на особенно интересной улике, на изощренно изрезанном трупе, на красивой девушке на улице (если бы речь не шла о Холмсе), но никак не на мне. — Я… Я не знаю. Тонкие, будто в них и не было ничего, кроме костей, пальцы взяли меня за подбородок, удерживая близко-близко. — Вы как всегда видите не дальше своего носа. Если бы у меня осталась воля говорить, я бы съязвил, что прямо у моего носа находится его нос, но не успел — он закрыл глаза, потягиваясь навстречу, и наши губы соприкоснулись. Это нельзя было назвать поцелуем, настолько сковало меня ледяное оцепенение. Холмс целовал меня, а я позволял это делать, и когда он со страстью сжал мою талию, увлекая на себя, я перелез через кресло, позабыв о хронической боли в ноге, и оказался на худых (даже сквозь полы домашнего халата можно было почувствовать кости) коленях мужчины. Не в моих силах было действовать, и Холмс делал всё сам: расстегивал мою ночную рубашку, помогал приподняться и стянуть свободного покроя брюки. Халат он тоже распахнул сам, оставляя нас обоих в нижнем белье. Мне не нужно было опускать глаз, чтобы найти подтверждение, тому, что я чувствовал: мы прижимались и терлись друг о друга, всё больше ощущая жар возбуждения. — У вас есть какой-нибудь крем? — Посмотрите в моей спальне, — я ответил с задержкой, не сразу поняв, о чем спрашивает хриплый голос у уха. Несколько минут, пока Холмс искал бы альтернативу смазке, должны были пройти для меня в неловком ожидании, но мне не дали даже двинуться, чтобы освободить проход. Шерлок с легкостью подхватил меня на руки, еще раз укрепляя во мне веру в его недюжинные силы, и шагнул к лестнице, ведущей в мою комнату. Для Лондона лето выдалось теплым, и камин у меня был сегодня ещё не топлен. Сидя на кровати, в полумраке я мог наблюдать за длинным силуэтом, разжигающим огонь, мог оценить поджарость фигуры, казавшейся мне болезненно худой раньше. Когда языки пламени заплясали на дровах, он вернулся ко мне с тюбиком увлажняющего крема — в вечном смоге и духоте столицы Англии без него было не обойтись. — Вы же знаете, что делать, доктор. От этой чертовой ухмылки было не по себе, и я сглотнул ком в горле, но послушно опрокинулся на спину, не имея ни желания, ни возможности видеть, что Холмс станет делать дальше. Я столько раз доверял себя в его руки, что было бы глупо не сделать этого сейчас. Всё еще до мурашек холодные пальцы сняли с меня белье и широко развели ноги, одновременно и пугая, и маня ещё больше. В темноте под зажмуренными веками не было видно, но я почувствовал, как Холмс приник ко мне ближе и склонился, целуя. От несвойственных (как я считал раньше) Шерлоку нежных действий мне становилось легче, и я мог оставаться расслабленным, пока он вводил в меня пальцы один за другим, методично (будто и на этот случай у него была своя система) успокаивая меня поцелуями вниз по шее к ключицам, а потом обратно вверх, довершая всё укусом за мочку уха. И тем не менее, я не был готов к тому, что чужое тело резким движением прижмется ко мне, заполняя изнутри, заставляя стиснуть зубы от дискомфорта. — Никогда бы не описал вас как нетерпеливого человека, — прошипел я, снося медленные пробные толчки. Мои претензии остались без ответа, а на новые не хватило смелости. По комнате плыл жар, тяжелое дыхание Холмса обжигало мою шею, а когда мышцы достаточно растянулись, я и сам сначала тихо, а затем громко, надрывно застонал. Простыни под моим телом неожиданно начали раздражать, и я всё сильнее прижимался к чужой коже, пытаясь вдохнуть её запах полной грудью. От каждого толчка Холмса по моему нутру прокатывалась сладкая истома, и я стонал как влюбленная девушка, сам же детектив ничем не выдавал своего состояния, лишь дышал всё более прерывисто до того самого момента, когда он излился внутрь меня. В последний раз подавшись навстречу движению сухой ладони, я крепко зажмурился и закусил нижнюю губу, в следующую секунду откидываясь на подушки и отворачиваясь от мужчины. Всё мое тело горело от стыда, сменившего удовольствие. Как я теперь мог вообще находиться рядом с ним? Это так… так… — Нормально, — Холмс лежал рядом со мной на спине, заново набив невесть откуда взявшуюся трубку, — Всё произошедшее. Ведь вам же не было противно? Я резко помотал головой, тут же отводя взгляд в сторону. — Джон? — Шерлок.