Субботний фокстрот

Вместо старого клуба давно уже модный бар, где не ставят на танцах звонкую «Рио-Риту». И давно бы пора поверить, что не судьба, но субботы у Пегги Картер ещё забиты: ровно в восемь она за стойкой, всегда свежа, неизменно в любимом пламенно-красном платье. Ей вино наливает бармен, едва дыша — всем бы женщинам быть прекрасными на закате, всем бы выглядеть так, как будто они пришли на свидание, что должно быть безумно важным. Новым ритмам стуча ногтями совсем не в такт, Пегги бармена просит вино повторить ей. Дважды. Она ждёт — никогда не рассказывает, кого, но уже много лет не может никак дождаться. Всё кого-то в толпе выглядывает с тоской и привыкла, что больше её не зовут на танцы, да и звали бы — толку б не было, говорят: бармен слышал, что эта женщина не танцует. Всем отказывала и в тридцать, и в пятьдесят. А сегодня ей — семьдесят. Кто пригласит такую? Пусть всё так же изящна осанка и ясен взгляд, пусть красавицам современным дала бы фору — Пегги пьёт одиноко свой третий бокал подряд. Она бросит сюда ходить, непременно скоро: возраст хуже нацистов, возьмёт наконец своё и усадит её в уютное кресло дома. Даже если случится чудо и Стив придёт — вдруг теперь не признает, что были они знакомы? На четвёртом бокале — можно на юбилей! — Пегги Картер спустя полвека почти решает, что уже не дождаться обещанный танец ей, что для веры в наивное чудо она большая, что пора б заплатить, распрощаться… А платье — в шкаф. Красный цвет не к лицу почтенным таким старушкам. И ей кажется вдруг: хватила она лишка или этот юнец хочет просто наполнить кружку. Но у стойки решительно честь отдаёт солдат: хоть в гражданском, а выправку Пегги всегда узнает. Это так подозрительно — вроде и не поддат, но он будто не видит, что дама не молодая. — Мэм, позволите с вами сегодня потанцевать? Кавалер ваш, бесспорно, совсем занятой мужчина: чтоб такую прекрасную леди заставить ждать, государственной важности требуется причина. Он не будет обижен, скорее, наоборот — рад, что вы не скучали, какая уж тут обида? Мэм, прошу вас, станцуйте со мною хоть раз фокстрот. В модном баре звучит забытая «Рио-Рита». Вот теперь уже точно солдату не отказать: расступаются люди в молчании на танцполе, и она, улыбаясь, смотрит ему в глаза, и не думает в эти минуты о давней боли. Тело помнит движения с самых сороковых: молодому партнёру трудно сравниться с нею, хотя он со старинными танцами не на «вы». Вон, откуда-то и фокстрот танцевать умеет. Неизвестно агенту, что тайна её суббот этим мальчиком пусть нечаянно, но раскрыта — потому и учился он танцевать фокстрот, потому попросил поставить он «Рио-Риту», что услышал, как в этом баре десятки лет агент Картер ждала пропавшего капитана. И из мыслей не шёл печальный её обет: безнадёжная верность совсем не казалась странной. По притихшему бару забытый летит фокстрот — этот танец последний и первый для них на свете. Пегги будто опять пошёл двадцать первый год. Не-полковнику Джеймсу Роудсу — двадцать третий.