дима на съёмках новых «парней» пьян и едва может шевелить языком, чтобы членораздельно разговаривать. из его части выпуска будет вырезано так много, что он почти уверен — этот выпуск не выйдет вообще. в VR-очках он стоит на крыше несуществующего небоскреба. он боится высоты, но от этого остальным ребятам только веселее. фильтруя посторонние звуки, дима находит женин смех. дима так счастлив сейчас.
спустя пятнадцать минут он уже без очков кладет руку, а затем и голову на плечо калинкина. дима на крыше небоскреба и совершенно не думает о набранной высоте.
***
жене от этой нежности дурно и душно. ему бы на воздух вырваться подышать, но сам понимает — не сможет. ни моральных, ни физических сил не хватит поступить так с человеком, для которого он — весь мир, для которого он — и дурманящий сладкой свежестью воздух, и сдавливающий горло вакуум. так что ему ничего не остаётся, кроме как в клочья разорвать свои крылышки, глядя на то, как дима снова и снова будет латать, сшивать и лечить покалеченные кусочки плоти — только чувствуй себя хорошо.
летай только, женечка.
жене тяжело. диме — не легче. он хоть и играет мастерски, не умеет игнорировать бесконечно глубокую тоску в глазах напротив.
поэтому, когда женя очередным вечером, поджав губы, говорит, что хочет прогуляться, дима не останавливает. не спрашивает даже.
дима думает, пора уходить. мучать и женьку, и себя честно больше не хочется. они ведь люди взрослые, понимают все. они ведь люди взрослые, но всё не решаются друг с другом просто поговорить.
поэтому дима наскоро скидывает в рюкзак всё только самое необходимое (изо всех сил пытается убедить себя, что женин белоснежный свитер, который так нравится диме — и правда жизненная необходимость), черкает какую-то записку, не жди, мол,
женеч женя, так будет лучше для всех и ещё какие-то до пустоты избитые клише, закрывает квартиру и прячет ключи над дверью, как обычно. потом стоит ещё с минуту, не решаясь на первый шаг.
— дим, ты чего как к полу прирос, проходи, сейчас с женькой знакомить буду. — дима переступает порог маленького тамбура, с деланным интересом рассматривая соседние двери, в то время как женя пытается достучаться до своей спящей соседки. — ну пиздец, гришечкина, одиннадцать утра, а ты всё дрыхнешь.
— так может её дома нет?
— странно, куда ей срываться в такую рань?
и действительно, провернув пару раз ключом в замочной скважине, женя открывает скрипящую дверь. что-то проносится перед глазами и с громким лязганьем падает на пол.
— не понял
— что там? — дима переваливается через женино плечо и видит связку ключей с брелоками в виде каких-то ракушек, морских звёзд и медуз. к одному из колец неаккуратно приколота маленькая записка.
«умчала куда-то далеко. вернусь недели через две, а может позже, не скучай и старайся получать удовольствие»
женя лишь слегка улыбается в ответ, а диму от этой улыбки на части разрывает так, что он
не хочет не может отвести взгляд. молча рассыпается и собирается воедино снова и снова.
— узнаю стиль гришечкиной. окей, может и не сегодня, но я вас точно познакомлю. а вообще вот моя квартира, проходи, дим, чувствуй себя как дома.
дима трясет головой, отгоняя размытые воспоминания. сегодня так же ушел и он. только в отличие от жени, он не вернётся ни через две недели, ни позже.
дима так боится упасть, что сам делает шаг.
сапсан встречает обжигающим жаром и противным запахом еды. после целого часа, проведенного на поросшей плотным снегом лавочке, кажется, что здесь слишком горячо и душно. хочется открыть форточку. ещё больше хочется проснуться и понять, что всё это был лишь страшный сон, женька сопит рядом и морщится, когда теплые лучи июньского солнца попадают ему в глаза. хочется встать аккуратно с кровати, чтобы ненароком не разбудить, и пойти варить кофе, сначала жене с двумя ложками сахара, и только потом себе, потому что женя кипяток не пьёт. дима открывает глаза, но вокруг всё ещё тесный душный вагон.
на часах почти одиннадцать ночи и дима старается не думать о том, что женя сейчас уже вернулся домой. наверняка долго молча стучал в дверь, потому что стены тонкие, а соседей будить совсем не хочется. но пропущенных у димы нет, а значит, он все-таки догадался открыть дверь своим ключом. и значит, он уже прочитал записку. дима хочет думать, что когда-нибудь женя сможет простить ему его трусливость, ведь срываться в другой город без предупреждения совсем не в стиле павлова. возможно, женя даже будет переживать немного. но дима старается убедить себя, что и правда не думает об этом.
у жени кружится голова и расплывается дорога перед глазами. женя думает, что последний стакан виски с колой был явно лишний и лучше бы его не было. на самом деле женя думает, что лучше бы его самого не было, но сваливать всю вину на алкоголь куда проще. женя пьян и едва переставляет ногами. сейчас бы, как в какие-то очень далёкие времена диме позвонить, он бы забрал и помог живым дойти до дома, не позволил горе-парню в четвертый раз свалиться огромный сугроб. но женя боится, что сейчас павлов пошлет его, а женя не найдется, что сказать, потому что дима на самом деле прав. дима вообще всегда, блять, прав.
но добраться до дома ему все ещё нужно, а сделать это самому не представляется возможным. он пользуется быстрым набором, зажав цирфу '2', и мысленно надеется на ответ.
— нет, калинкин, ты точно охренел.
женька примчала спустя немыслимых для загруженного питера 20 минут после звонка и уже несколько раз успела отчитать друга за непредусмотрительность.
— почему нельзя было просто вызвать такси, скажи мне?
— ну я же пьяный. зачем водителя так беспокоить?
гришечкиной должное надо отдать. она двадцать раз пошлет, двадцать раз глаза закатит, ещё пять скажет, что в следующий раз не приедет, даже не звони, но вот калинкин снова едва держится на ногах и она уже здесь.
жене неловко перед ней и он извиняется. гришечкина опять закатывает глаза и говорит что он идиот.
— ещё раз извинишься и я точно брошу тебя головой в ближайший сугроб. может натолкнет на какие-нибудь полезные мысли.
гришечкина улыбается, калинкин её не понимает. хотя и не очень хочет, если честно, потому что знакомые дворы уже маячат перед глазами, своим гробовым молчанием намекая на предстоящий разговор с димой, которого женя хоть и хочет больше всего на свете, больше всего на свете он его и боится.
женя трус и ему правда стыдно за это. но на сегодня чувство стыда прикрыто ширмой алкоголя, который гладит его и шепчет, что в следующий раз он обязательно серьёзно поговорит с димой с глазу на глаз, но сегодня можно и пригласить женьку к ним домой.
— сто лет здесь не была. оказывайся почаще пьяным хрен знает где, я не против приехать сюда ещё.
— надеюсь, в следующий раз я буду чуть более трезвым, а павлов чуть более неспящим. время всего десять, блять.
— ну так покричи, я не знаю, в звонок позвони.
— здесь стены тонкие, а соседи спать рано ложатся, не хочу их будить.
— а может он на ключ закрылся?
— гришечкина, вот скажи, на кой черт ему…
женя останавливается на полуфразе потому как дверь на удивление поддаётся. сверху вниз, громко дребезжа, падают димины ключи. по такой же траектории, распластавшись где-то в районе ступней, падает сейчас и женино сердце.
женя понимает, что довел до этого он сам. что эта бумажка, на которой диминым почерком выведены буквы, слова и предложения — всё это его рук дело. его и только его. женя вообще всё, что мог, похерил и даже сейчас, понимая, что может быть что-то ещё можно изменить, позвонить диме или поехать в питер за ним, кормит свое самолюбие и трусость и ими же давится.
— позвонишь ему?
запутавшись в клубке своих же мыслей, женя даже забыл, что не один.
— я не знаю, жень.
— ты хочешь, чтобы он вернулся? чтобы всё было как вчера, или позавчера, или месяц назад?
женя и слова сформулировать не может, потому что сам не знает, чего хочет.
— всё слишком сложно, жень, понимаешь, я не знаю, не знаю ничего вообще, я…
женя молча обнимает калинкина и он тысячи раз благодарит её мысленно.
— я просто хочу, чтобы у него всё было хорошо.
— всё у него образуется, жень.
диме хочется забиться в угол и кричать от безысходности. но ты ведь взрослый, дима. а взрослые, они, знаешь ли, либо решают свои проблемы, либо молчат о них. ведь так тебе в детстве говорили?
так что закрой рот и сиди молча в этой пустой пыльной квартире, в которой сама жизнь, кажется, похоронена. хотя может быть дело не в квартире? может дело в питере? мрачный темный город, что раньше считался димой таким
родным. или может дело в погоде? в москве слякотно и до онемевших костяшек пальцев холодно. питер севернее и встречает павлова онемением где-то в районе грудной клетки. зима вообще диму преследует, наступает на пятки и сковывает тело.
дима думает, что дело всё-таки в зиме, а никак не в его внутренних вьюгах, что медленно и по кусочку откусывают его и без того натянутые нервы, заставляя тех заходиться мучительной ноющей болью внутри.
— дурак ты, дим. ты же понимаешь, что это неправильно? как обычно себя сейчас в угол загонишь и забудешь как оттуда выбираться. хватит, правда. — алёна умная и говорит правильные вещи. ещё алёна молодец и помогает диме, когда к нему приходит пиздец. пиздец приходит так часто, что даже неловко. — ты на старой квартире?
— где мне ещё быть.
дима оглядывается и благодарит это полупустое помещение за то, что оно хотя бы не напоминает о женьке. какая-то клетка мозга шепчет что-то про алёну, но дима быстро её затыкает. эта история уже давно закончена.
алёна приезжает быстро и, едва перейдя порог квартиры, молча обнимает диму. дима хотел бы хоть слово произнести, но в голове слишком много мыслей, чтобы выцепить из них одну-единственную.
женя стирает диму из контактов в телефоне, чтобы случайно не позвонить. теперь на первом месте быстрого набора снова гришечкина. наверное, так и правда будет лучше для всех.
что-то важное, жизненно необходимое в тот вечер сломалось в них обоих. и это
что-то уже не починить, как молнию рюкзака или по-прежнему скрипящую дверь московской квартиры. прежними они уже не будут.
***
под тихое ворчание насти дима разблокирует телефон и ставит яркость на минимум.
— когда решишь всё-таки, что пора спать, закрой окно, иначе на подоконнике скоро целый сугроб наберётся.
павлов улыбается по-детски сонному голосу девушки и не находится, что сказать. он открывает первую попавшуюся иконку истории в инстаграме и видит женю. он показывает бассейн отеля, в котором остановился и смеётся, когда саша ваш запускает в него целый дождь из брызг.
— и на кой-черт я с тобой вообще поехал куда-то, чудовище? надо было дома оставаться.
— хочешь улететь с островов только лишь из-за меня? женечка, сочту это за комплимент!
женя толкает того в воду и снова заливается смехом. на этом история прерывается.
дима улыбается и блокирует телефон.
на этом заканчивается и
их история.
