Любовь.

Любовь, дарующая крылья, обожгла его легкие и разбила душу на тысячу маленьких осколков. Переливающиеся в тусклом свете надежды кусочки, словно разбившееся от детской шалости стекло, растаяли в дрожащих руках. Эти руки запомнили многое. Покрытые шрамами и ожогами руки бережно прикасались к любимой спине, которая всегда казалась вечной защитой от невзгод. Он так любил прижиматься щекой к этой спине после сна, чувствовать тепло… Теперь по этой щеке лишь течет ручей горьких слез. Пустота в груди пожирала изнутри, забирала силы, не давала дышать, когда так хотелось разодрать свое горло от крика, чтобы легкие обожгло изнутри, сожгло чувство тревоги, поселившееся где-то внутри него. Ему не хотелось заполнить пещеру своим голосом — всем сердцем он желал еще хотя бы разочек услышать дрожащий от радости своей л ю б в и. Родного человека, который подарил ему крылья, понял бьющееся в тревоге сердце, с жадностью забирал воздух и наблюдал за слезами в глазах. Он с нежностью перебирал воспоминания, заострив внимания лишь на одном — его испуг, когда любовь впервые забрала весь воздух, не дала дышать, заставила задыхаться в чувствах. Однако сейчас воздух забирал страх, который, словно демон, поднявшийся из Ада понаблюдать за его страданиями, обнял дрожащее тельце костлявыми руками… Слезы застыли в чистейших глазах, поднятых на звездное небо. Он понимал, что та л ю б о в ь, ради которой по щекам текло столько соленых дорожек, прямо сейчас смотрит на него. Возможно, любовь задержала на его лице взгляд лишь секунду, расплывшись в улыбке; или же наоборот, поджав губы, с тревогой бросила взгляд и не смогла отвести оного от очей. Ему было это не важно. В звездах он увидел любимые глаза, почему-то вечно задумчивые и рассеянные. Потрескавшиеся губы растянулись в улыбке, слезы окропили ранки солью, и он наконец понял, что должен жить.