Один день

Под ногами была синяя прозрачная бездна, а далеко внизу, на глубине, плыли белые облака. Над головой торчали крыши с антеннами и спутниковыми тарелками, с гирляндами сохнущего белья, шпили небоскребов и трубы каких-то фабрик. Идти по небу было немного странно, но прикольно, будто по газону для гольфа: ясная голубизна приятно пружинила под ногами. Шинджи тряхнул головой и только теперь заметил, что гравитация на него не действовала: кепка не норовила слететь с головы и устремиться в урбанистический зенит, волосы не вставали дыбом, а галстук очень пристойно прижимался к груди и животу, не пытаясь упасть на лицо. Широко ухмыльнувшись, Шинджи чуть присел, подпрыгнул и — хрясь! — Твою мать! — зашипел он, садясь и изо всех сил растирая ладонью ушибленную макушку. Заснув после ночного дежурства на коротком диванчике, втиснутом между столом и стеной, он здорово ударился головой. Вот и допрыгался, блин. По облакам решил прогуляться, небожитель хренов. Зазвонил телефон. По-прежнему прижимая руку к ушибленной голове, Шинджи встал и, морщась, взял трубку. — Слушаю. — Доктор Хирако, — ласковый голос главврача заставил его немедленно вспомнить, что дедлайн для месячного отчета о работе отделения был шесть дней назад, — мне нужно обсудить с вами один срочный вопрос. Когда вы сможете подойти ко мне в кабинет? Шинджи бросил взгляд на часы на стене. Без двадцати девять. Он успел поспать ровно полтора часа. — А можно я положу трубку, и вы сделаете вид, что никто не ответил на звонок. Я никому не скажу, честно. — Через двадцать минут, — не обращая внимания на почти искреннюю мольбу в его голосе, ответила самой себе Унохана, и разговор прервался. Шинджи со вздохом поплелся к холодильнику: после короткого сна голова гудела, как с похмелья. Он открыл дверцу и некоторое время смотрел внутрь, не в силах понять, зачем он это сделал и что хотел найти. Снова закрыл и тут же вспомнил: энергетик. Повторный обзор содержимого холодильника тоже ничего не дал, Шинджи смутно припомнил, что высосал последние три банки как раз прошлым вечером. Дерьмо. Он достал мобильный. — Хиёри, скажи мне… — Что-то срочное? У меня обход, — буркнула трубка вместо приветствия. — Да. Вопрос жизни и смерти. Моей. Где у тебя кофе, у меня энергетик кончился. — Шинджи, ты совсем ох… сдурел? Такими темпами ты сам скоро на операционном столе окажешься! — повысила голос трубка. — Ну, пожалуйста, Хиёри, будь человеком, — заныл Шинджи. — Меня Унохана вызывает, а я как разбитое яйцо на холодной сковородке. — Ладно, черт с тобой. В шкафчике справа от двери. — О, спасибо, ты сегодня необычайно любезна. Много народу рядом или шеф задерживается? — под тихий совет в трубке топать куда подальше со своими предположениями Шинджи повернул налево и открыл шкаф, с недоумением разглядывая нагромождения толстых папок. — Эээ… Хиёри, тут его нет… — Без тебя знаю. У него только самолет приземлился. Через час-полтора объявится. — Да я не про Урахару, про кофе. — Не может быть, я только вчера упаковку купила. Справа, на нижней полке, прямо на уровне твоей тупой башки. — Да нету тут нифига — ни на уровне, ни над уровнем, ни справа, ни слева… О. — Блин, Шинджи, ты снова не помнишь, где у тебя право, где лево! Я сказала: справа от двери! — Да понял. Окей, — оставив створки открытыми, он переместился к правильному шкафчику и наконец нашел то, что искал. — Очень ми… Трубка, рыкнув в ответ что-то крайне раздраженное, выключилась. На часах было без пяти девять. Шинджи разорвал пластик, схватил вожделенную баночку, выскочил из кабинета и почти бегом заспешил в административное крыло, на ходу открывая кофе. В кабинете главврача сидел незнакомый молодой человек с пепельными волосами и пепельным же лицом. Сама Унохана Рецу у окна разговаривала по телефону. Не дожидаясь приглашения, Шинджи расположился на диване в углу, куда не доставали солнечные лучи. Допивая кофе, он с удовольствием разглядывал темно-синий костюм, плотно облегающий красивые формы Уноханы. Взгляд соскользнул на ее стройные ноги, и при виде неприлично высоких шпилек Шинджи почувствовал, как по спине пробежал холодок: если бы у главврача на столе лежала катана, это выглядело бы и вполовину не так опасно. Он переключил внимание на незнакомца, который смотрел в одну точку. Похоже было, что тот едва заметил его появление. — Доброе утро, доктор Хирако, — главврач закончила разговор и вернулась к столу. — Знакомьтесь, это Исида Рюкен, наш коллега из немецкого Красного креста. Сегодня утром он привез к нам свою подругу с подозрением на инфаркт. Шинджи чуть приподнял брови, разглядывая совершенно убитое лицо Исиды: винит себя за то, что так уходил старушку? — Ну, раз у вас уже есть диагноз, при чем тут я? Инфаркты — не моя специальность. Молодой человек впервые поднял глаза на Шинджи, и тот неуютно поежился под его неподвижным взглядом. — Предварительный диагноз не подтвердился, — Унохана передала Шинджи историю болезни. — Доктор Исида говорит, что около года назад пациентке делали рентгенографию, предположили наличие доброкачественной опухоли в области перикарда и предложили операцию, но… — Ясно. Ничего не беспокоило, решили не спешить, — пробубнил Шинджи, пробегая глазами бумаги и по привычке нашаривая в кармане кольцо брелока. — Двадцать лет? — он едва не подпрыгнул. — Двадцать лет, и с подозрением на инфаркт? А рентгенографию-то зачем делали, если ничего не беспокоило? Безжизненное выражение на лице Исиды сменилось затравленным. — У нее случались обмороки, и я предложил обследоваться… Еле уговорил, она считала, что это просто гипотония. Сделали катэ головного мозга, все чисто. Сделали рентген — сердце увеличено… Нужно было настоять, но она говорила, что не хочет прерывать учебу… — голос посетителя прервался. — Ночью был острый приступ, — ровным голосом продолжила Унохана. — Симптомы и клиническая картина говорили об инфаркте, но анализы и узи не подтвердили. По правде говоря, данные поступили очень противоречивые. Я хочу, чтобы вы взяли девушку к себе в радиологию, под личный контроль — у вас лучшие томографисты. И если это все же опухоль, вы сможете сказать, что с ней делать. Передайте пациента, назначенного на десять, доктору Саругаки и свяжитесь с профессором Урахарой. Шинджи поднял на главврача озадаченный взгляд, но промолчал. Задействовать всю тяжелую артиллерию клиники ради одной пациентки? Пытаемся произвести впечатление на Евросоюз? Он уже собирался уходить, но его остановил голос Исиды: — Доктор Хирако… спасите ее. Пожалуйста. Шинджи оглянулся и молча посмотрел молодому человеку в лицо. Как радиолог он прекрасно знал это выражение отчаянной надежды. Родственники пациентов с терминальной стадией рака каждый день смотрели на него такими же глазами. — Господин Исида, — Унохана Рецу процокала каблучками и остановилась рядом с посетителем, кивком головы отпуская Шинджи, — я уже говорила вам, здесь работают лучшие специалисты… В полумраке кабинета томографии Шинджи встретила неразлучная троица — Айзен, Ичимару и Тоусен. Айзен что-то показывал коллегам из других отделений на трехмерном движущемся изображении сердца: Шинджи год назад выпросил для отделения трехсотдвадцатисрезовый томограф и тоже до сих пор радовался этому как ребенок. А Айзен вообще, казалось, не вылезал из кабинета и постоянно что-то обсуждал со своими приятелями. — Не знал бы, чем вы тут занимаетесь, решил бы, что дрочите в темноте друг другу, — вместо приветствия кинул Шинджи, раскручивая на пальце ключи. — Соуске, ты совсем уже упоролся с этим томографом. Бери его замуж и спи здесь официально. — Доброе утро, доктор Хирако, — улыбнулся узкими губами Ичимару. — Мы уже уходим. Канаме, не забудь снимки. Шинджи взгромоздился на стол и бросил рядом бумаги, дожидаясь, когда Айзен выпроводит визитеров и закроет дверь. — Неужели ревнуешь? — Айзен подошел вплотную, раздвинул Шинджи колени и положил ладонь ему на затылок, пропуская мягкие пшеничные пряди сквозь пальцы. Тело Шинджи мгновенно откликнулось мурашками, но он лишь фыркнул, увернувшись от губ Айзена. — Вот еще! Не спал опять. Вон, посмотри, Унохана распорядилась взять эту Куросаки… Интересный случай, тебе понравится. Айзен потянулся к бумагам, продолжая другой рукой играть с волосами Шинджи. — Двадцать лет, сердце увеличено, два диагноза, оба не подтвердились. Подозрение на инфаркт, подозрение на доброкачественную опухоль, подозрение на рак, — Шинджи увидел, как у Айзена загорелись глаза, пока тот читал анамнез, и устало потер лицо. — Прекрати, Соуске, меня и так вырубает, давай закончим с этим, а вечером я тебе разрешу делать с собой все, что захочешь. Айзен перевел взгляд на лицо Шинджи, и по его губам скользнула улыбка. В свободных больничных штанах Шинджи стало тесновато. Какая ж ты блядь, Соуске, нельзя так улыбаться. — Обещаешь? — Айзен наконец выпустил волосы Шинджи и отступил. — Да куда я денусь? Устал, как собака… У нас уже есть результаты узи и коронарографии, а диагноза все еще нет. Звони Урахаре — она сейчас у него в отделении. Надо сделать катэ-ангиографию: если нет циркуляции, значит опухоль, потом разберемся, какая. Вскоре, постукивая гэта, — он единственный умудрялся носить на работе традиционную обувь, которая странным образом сочеталась с зеленым хирургическим костюмом и белым халатом, — появился Урахара Киске. Он о чем-то беззаботно болтал с пациенткой, которую вез в кресле ее приятель из Красного Креста. Шинджи усмехнулся: наверняка Киске сейчас развлекал привлекательную девушку рассказами о проделках любимой кошки. То есть Шинджи надеялся, что при Исиде заместитель директора по научной работе не будет вспоминать свою коллекцию пошлых анекдотов на все случаи жизни. Исида держал подругу за руку до тех пор, пока за ней не закрыли дверь зала томографии, и все спрашивал: «Тебе не больно?» Та качала головой, улыбалась и сжимала в ответ его пальцы. Ей было больно — через окно в зал Шинджи видел, что, как только дверь закрылась, улыбка сползла с ее лица. Перебросившись парой слов с Исидой в коридоре, Урахара пригласил его в аппаратную. — Доктор Хирако, доктор Айзен, вы же не будете возражать, если коллега поприсутствует на процедуре? — с наивной улыбкой поинтересовался он. От взгляда Шинджи не укрылось, что уголок губ Айзена чуть дернулся, когда тот вежливо кивнул. Когда-то Айзен был ординатором у Урахары, но потом перевелся в радиологию, к Шинджи. Ходили слухи, что то ли Урахара передал другому обещанную Соуске должность, то ли сам Соуске наложил лапу на результаты исследований Урахары Киске. Шинджи, в общем-то, было все равно — страсть Айзена ко всему новому и профессиональные амбиции не пересекали ему дорогу, они могли работать параллельно. И так же параллельно с работой трахаться. Пациентку уложили на стол томографа, поставили катетер для ангиографии, и аппарат ожил, втягивая ее в круглую дыру рентгеновской трубки. Шинджи широко зевнул и потянул за угол папки, лежавшей внизу под целой стопкой. После вызова к главврачу в его голове укоренилось предчувствие, что от требования немедленно предъявить — вынь да положь — отчеты о работе подразделения его отделяет только девушка, лежавшая в тот момент под трехсотдвадцатисрезовым прицелом томографа. Айзен удивленно скосил на шефа глаза, но тот жестом показал, чтобы он не отвлекался. На третьей или четвертой странице Шинджи окончательно уверился, что папки, которую он держал в руках, тут не должно было быть: все вложенные туда анамнезы принадлежали пациентам, умершим в клинике за последние недели. Причем умершим не от рака. Фигня какая-то. Отложив папку в сторону, он взял из стопки другую: там оказались знакомые данные по работе линейных ускорителей и схемы облучения. Видимо, кто-то по ошибке притащил в томографию документы патологоанатомов. — Все, мы закончили, — послышался голос Айзена. — Сейчас программа обработает данные, и можно будет все посмотреть. Вы подождете? — обратился он к Урахаре. — Да, всенепременно. Только сначала мне нужно отправить пациентку в отделение. Пока Урахара отдавал распоряжения медсестрам, где и как разместить Куросаки до его возвращения, Шинджи помахал странной папкой перед лицом Айзена. — Соуске, кто приволок сюда эту гадость? Нам что, своих бумажек мало? Тот забрал документы, полистал и равнодушно пожал плечами. — Наверное, Тоусен заходил к патанатомам и прихватил это с собой. Оставь здесь, я сам ему скажу, чтоб забрал. А что это тебя вдруг заинтересовало? — Да вот, боюсь, сегодня у нас снова ничего не получится. Не понравилось мне, как ласково на меня смотрела Унохана… — Хочешь, я помогу? — Чем? — Шинджи иронично вскинул бровь. — Ну… есть много способов, — улыбнулся Айзен. — Иди в жопу, Соуске, — огрызнулся Шинджи. — С твоей помощью я еще неделю буду этот сраный отчет клепать. — Как хочешь, — Айзен снова пожал плечами, и в этот момент в аппаратную вернулись Урахара и Исида. — Итак, что показала ангиография? — спросил Киске, как-то разом растеряв всю свою бодрость, которую он демонстрировал пациентке. Айзен запустил запись обработанного изображения, и Шинджи присвистнул от удивления: в области перикарда мерно пульсировало, слегка искажаясь при вращении, крупное новообразование, не меньше пяти сантиметров в диаметре. — Восемь сантиметров, — словно отвечая на незаданный вопрос, прокомментировал Айзен. Шинджи бросил быстрый взгляд на Исиду: лицо у того стало совсем серым, так что мелькнула даже мысль, не послать ли кого за нашатырем. — Что это? — спросил Исида. — Оно выглядит плотным… Это опухоль? — Сейчас узнаем. Соуске, покажи картинку с контрастом. Изображение чуть ускорилось, сосуды замерцали, наполняемые контрастным веществом, и через несколько мгновений тот же контраст окрасил внутреннюю часть новообразования. — Как интересно, — не удержался от возгласа Киске. — Затекает, как в мешок. Что же это такое? — на его лице было выражение пятилетнего мальчишки, впервые поймавшего головастика. — Ну, микроциркуляции я не вижу… — пробормотал Шинджи. — …значит, это не рак, — закончил за него Урахара. — Может, тромб? — предположил Айзен, меняя цветовую раскладку картинки и угол вращения. — Да ладно, — недоверчиво протянул Шинджи. — Там сосуды крошечные, откуда такой тромб? — Аневризма? — Восемь сантиметров? — Шинджи чуть не выругался. — А что, — остановил его Урахара, — вполне возможно… — и снова надолго замолчал, глядя на монитор. Первым не выдержал Исида. — Да что это такое, скажите уже! Это опасно? Вы можете спасти ее? Я могу увезти ее домой, на лечение? — Успокойтесь, господин Исида, — Урахара, наконец, отвернулся от томограммы и на мгновение прикрыл глаза. — Думаю, мне не нужно объяснять вам, что состояние госпожи Куросаки не располагает к путешествиям. Даже до ближайшего аэропорта. Она, конечно, очень старается выглядеть молодцом, но, могу вас заверить… Шинджи закатил глаза. — Киске, он — такой же медик, как и ты. Кончай. Так вот, вы не можете увезти ее даже из этих стен, — обратился он уже к Исиде. — Можем ли мы спасти ее — не знаю. Прямо сейчас ее поведение вполне подпадает под категорию, которую очень не любят страховщики: такое беспечное отношение к своему здоровью и пренебрежение рекомендациями медиков может сойти за намеренное причинение вреда себе и поставить под вопрос ее адекватность. Похоже было, что его слова задели за живое, — бледное лицо Исиды покрылось яркими пятнами, кулаки сжались. — Масаки, — очень тихо сказал он, явно стараясь, чтобы голос не дрожал от ярости, — не из тех, кто в первую очередь думает о себе... — Очень жаль, — Шинджи прислонился к стене. — В таком случае, ей стоило подумать о тех, кому она дорога. О вас, например. Исида вздрогнул, разжал кулаки и стал шарить по карманам. — Курят у нас на крыше, лифт — прямо и направо, — бросил Шинджи. — Доктор Хирако, — подал голос Айзен, до этого молчаливой тенью сидевший рядом с монитором, — мне кажется, совсем необязательно вводить юристов полностью в курс дела... — Я позвоню вам, — сказал Урахара вслед Исиде. — Действительно, Шинджи, я думаю, ты преувеличиваешь. Мы с Уноханой сами поговорим с Кучики. — Прекрасно. Только именно мне потом приходится писать обоснование для использования дорогостоящих исследований при определенных нозологиях. Хочешь сказать, что вот этот восьмисантиметровый шар никто не увидел на узи? — Предположу, — вдруг вмешался Айзен, который все еще продолжал изучать изображение на мониторе, — что прямо сейчас жизни госпожи Куросаки ничто не угрожает. Вот это, — он ткнул ручкой, как указкой, в середину новообразования, когда Урахара и Шинджи подошли ближе, — скорее всего, тромботическая масса, скапливавшаяся здесь. Она постепенно увеличивалась в размере, растягивая стенки сосуда, но она же и предотвращает резкие перепады давления внутри. Очень редкий случай. И очень интересный… Взгляд Айзена был сосредоточен на мониторе, но Шинджи готов был поклясться, что у него расширены зрачки, как при сексуальном возбуждении. Маньяк, блин. Побочный эффект гениальности. На крыше было прохладно, и ветер сразу растрепал соломенные волосы Шинджи, но, по крайней мере, это позволило взбодриться. Оглянувшись, Шинджи снова нашарил в кармане брелок ключей и в этот момент увидел у дальнего края Исиду Рюкена — тот все еще курил, прислонившись плечом к ограждению. Шинджи подошел и встал рядом. — Говорят, что больные раком легких сами виноваты. Они курят, значит, заслужили смерть. Исида нахмурился и некоторое время молча изучал лицо Шинджи. — Это диагноз или попытка завязать разговор? — Надеюсь, что не первое, — Шинджи достал ключи, привычно вертя их на пальце. — Тогда что же вы хотели сказать? — Что больные раком легких умирают от чувства вины. Мне кажется, вы почему-то именно себя вините в том, что происходит с вашей подругой. Исида, делавший в этот момент затяжку, закашлялся, бросил сигарету под ноги и наступил. — Вы смогли определить, что с ней? — Она — ваша невеста? — Нет. Во всяком случае, она так не считает. — То есть предпочитает жить своим умом. Что ж, могу вас заверить, что вы не виноваты в ее нынешнем состоянии. У вашей подруги — редкая патология, которую невозможно было выявить теми методами исследования, которые вы применяли год назад. Мы предполагаем, что это все же аневризма, но необходимо провести диагностическую операцию. Если диагноз подтвердится, наши хирурги удалят аневризму вместе с образовавшимся внутри тромбом. Если мы ошиблись, операция поможет определить, с чем мы имеем дело. — Хорошо. Когда состоится операция? — Профессор Урахара сейчас в отделении приобретенных пороков сердца — разговаривает с заведующим, вы можете присоединиться. В данный момент жизни госпожи Куросаки ничто не угрожает: тромб защищает аневризму от разрыва и сам никуда не может деться, потому что диаметр сосуда всего три миллиметра. Но откладывать не стоит, потому что из-за давления этого образования пациентка постоянно испытывает сильную боль, — Исида нахмурился еще сильнее, на скулах заходили желваки. — Вы и сами должны это понимать. — Да, конечно, — наконец выдавил он. — Вы проводите меня к Масаки? В коридорах отделения приобретенных пороков было тесновато: складывалось впечатление, что всех больных выгнали из палат для проведения дезинфекции или на массовое гуляние. Подойдя к кабинету заведующего, Шинджи наконец заметил причину ажиотажа: главный кардиолог отделения, Мацумото Рангику, сидела на диванчике в окружении сразу нескольких пациентов и беззаботно смеялась в ответ на какую-то шутку, а ее грудь — объект восхищения сотрудников и зависти большинства сотрудниц клиники — завлекательно раскачивалась. Шинджи закатил глаза. — Доктор Мацумото, вам знаком главный постулат клятвы Гиппократа? — будто бы невзначай поинтересовался он. Мацумото перестала смеяться и, тряхнув копной золотых волос, выгнула бровь. — Доктор Хирако, если вам есть, что сказать, говорите прямо. — Мне показалось, что сейчас, — он демонстративно оглянулся на коридор, переполненный пациентами, внимательно прислушивавшимися к разговору и не сводившими с обожаемого кардиолога глаз, — вы своим ослепительным видом нарушаете принцип «не навреди»: часть ваших подопечных, если не подавятся слюной, могут вернуться на операционный стол с сердечным приступом. Предмет гордости отделения приобретенных пороков всколыхнулся от глубокого театрального вздоха и приблизился вплотную к Шинджи, когда Мацумото встала, оправляя розовый врачебный халат на стройных коленях. Лежавший на ее груди стетоскоп выглядел экзотическим украшением. — Не подозревала, что доктор Унохана включила вас во внутреннюю комиссию по соблюдению врачебной этики… Если только, — она прижала пальчик к пухлым губам и задумчиво посмотрела поверх головы Шинджи, — она не решила, что так было бы проще, учитывая, что вы — постоянный предмет их внимания. Сучка. Шинджи широко улыбнулся, улыбка больше напоминала хищный оскал. — Я всего лишь хотел побеседовать с вашим шефом, но обратил внимание, что доступ к его кабинету затруднен. Иссин у себя? — Нет, — Мацумото вдруг отвернулась, поймала за рукав пробиравшуюся мимо них медсестру с капельницами и нахмурилась. — Госпожа Исаяма, в двенадцать тридцать назначено Миуре из десять-пять и Куронуме из десять-восемь. Вы их уже прошли. Медсестра замерла на месте, как кошка на проезжей части, выхваченная светом фар, покраснела и потащила капельницу обратно. — Нет, он ушел вместе с профессором Урахарой к нему в отделение, — договорила Мацумото и, когда Шинджи сделал шаг в направлении служебной лестницы, строго добавила, окончательно перевоплощаясь в главного кардиолога: — И напомните ему, что в час у него операция, — он снова оставил мобильный в кабинете. К тому времени, как они добрались до нужной палаты, Шинджи стало казаться, что он снова заснул и вернулся во времена ординатуры, когда таскал интернов с экскурсией по клинике. Разница состояла лишь в том, что даже самые стеснительные выпускники медфака очень быстро велись на его открытую манеру общения и начинали задавать профессиональные и не очень вопросы, а Исида Рюкен почти все время молчал. Даже встречу с Мацумото никак не прокомментировал. Шинджи было отчаянно, до зевоты, скучно. От скуки мысли постоянно возвращались к отчету, от отчета — к папкам на столе Айзена, от стола Айзена — к самому Айзену… и снова к столу Айзена. Шинджи замотал головой, когда перед глазами вместо больничного коридора возникло видение голого Айзена Соуске, читающего истории болезни. В этот момент он услышал громкий смех, доносившийся из палаты, куда они направлялись. — … две розы, — раздался следом зычный голос Шибы Иссина. — А она сделала такое лицо, словно я высморкался в ее шейный платок! — Ну конечно! — вторил ему звонкий девичий голос, в котором тоже звучал смех. Исида застыл на месте. — У нас не принято дарить два цветка. — Но ведь два — это лучше, чем один, разве нет? Когда сквозь стеклянные стены палаты с поднятыми жалюзи Шинджи увидел беседующих, то тоже удивленно остановился. Еще недавно испытывавшая сильные боли Куросаки Масаки сидела на кушетке и смеялась в ответ на веселое недоумение Шибы, который расположился рядом верхом на стуле. — Вы не поняли! Четное число — это… — Рад, что вам лучше, — заметил Шинджи, входя в комнату. — О, спасибо! — как ни в чем не бывало отреагировала пациентка. — Доктор Урахара выписал мне обезболивающее, так что сейчас я чувствую себя хорошо, — улыбнулась она. — Рю-чан, посмотри, кто пришел! Узнаешь? Шинджи отступил в сторону, пропуская Исиду и с интересом наблюдая, как тот деревянно улыбнулся и протянул Шибе руку. — Добрый день, рад видеть, — по выражению лица Исиды даже посторонний мог догадаться, что это ложь. — Привет, Рюкен! — Шиба искренне ответил на рукопожатие. — Не самое удачное стечение обстоятельств для продолжения знакомства, понимаю, но все же хорошо, что вы попали именно к нам. У нас тут через одного — гении, — он широко ухмыльнулся в сторону Шинджи. — Помнишь, я полгода назад был на европейском конгрессе торакальных хирургов — тогда мы и познакомились: Масаки работала в оргкомитете. — А кто же те, кто не относятся к гениям? — весело спросила Масаки. — Таланты! — рассмеялся Шиба. — Кстати, о талантах, — сказал Шинджи. — Попроси Мацумото получше прикрывать свои: твои ревматики, забыв обо всем, бросаются в коридор, стоит ей появиться. — И что в этом плохого? Блистательная женщина всегда действует на мужчин стимулирующе, — хохотнул Шиба. — Тем более, что она отличный специалист. — Как бы она не простимулировала им послеоперационную аритмию. — Ты недооцениваешь роль положительного стресса в тактике выхаживания… Шинджи со вздохом закатил глаза. — Ладно, черт с тобой. Господин Исида остается здесь — можете с ним обсудить тактику выхаживания, а я пошел. Кстати, твой положительный стресс просил напомнить, что у тебя операция через пятнадцать минут. А во сколько ты берешь госпожу Куросаки? — В пять. Хочешь посмотреть? — Пока не знаю, доживу ли. Я тут скоро третьи сутки. Черт бы побрал эти отчеты, надо было послушаться Айзена и отдать все бумажки ему — пусть заполняет. Диагнозы и схемы облучения сливались перед глазами, упаковка холодного кофе, опрометчиво оставленная в кабинете Шинджи, лишилась уже трех банок. Хиёри его убьет. Утопит в оставшихся. Значит, надо поскорее допить и их. Выделенный синим столбик в пивотной таблице — сведенное время использования линейного ускорителя — постепенно заполнялся, приобретая все более солидные значения. Чуть большие, чем в прошлом месяце. Впрочем, это было нормально — количество пациентов также росло из месяца в месяц. Глаза скользили по строчкам с именами: Хатори Акияма, Ито Хироши, Кубота Никко, Мураками Кейко… Сколько же этих Мураками? Шинджи устало потер лицо и встал, чтобы умыться — глаза совсем слипались. От холодной воды стало немного легче. Потыкав в пульт кондиционера и понизив температуру до восемнадцати градусов, он снова вернулся к отчету. Мураками, Мураками… Где она? Проговаривая ее имя в очередной раз, Шинджи поймал себя на том, что сам процесс, не только звучание, кажется ему знакомым. В памяти всплыли утренние папки с историями болезни из кабинета томографии: фиолетовые стикеры — для больных раком, оранжевые — для кардиопатологии, красные — для нейрохирургии, синие — для морга. Где же он видел фамилию Мураками? Задумавшись, Шинджи не заметил, что опять подошел к полкам слева от двери, открыл створки и тупо смотрит на скопление папок. Потом вспомнил, что хотел взять еще банку кофе, ухмыльнулся собственной врожденной особенности, над которой постоянно зубоскалили коллеги, и вернулся к правильному шкафчику. Нужно было отвлечься, например, сходить на ту диагностическую операцию, что назначена на пять. Заодно станет понятно, понадобится ли Куросаки Масаки облучение. В демонстрационной над операционным залом никого не было. Внизу деловито сновал медперсонал, подготавливая аппаратуру для искусственного кровообращения, раскладывая инструментарий и расходные материалы. Привезли пациентку, и через пару минут пришел переодетый в хирургический костюм Исида. При виде него по лицу Масаки скользнула какая-то тень — то ли раздражения, то ли досады. — Тебе не нужно здесь быть, — услышал Шинджи: кто-то не выключил в демонстрационной динамик внутренней связи. — Я хочу убедиться, что с тобой все будет хорошо. — Со мной все будет хорошо, обещаю. А ты подожди меня в палате. — Но… — Рю-чан, я знаю, что ты очень переживаешь из-за всего этого, но, находясь здесь, ты никому не поможешь, только себе сделаешь больно. Я этого не хочу. — Масаки, — он взял ее за руку. — Все будет в порядке, — твердо сказала Масаки, сжимая его пальцы и улыбаясь: ее фальшивая беззаботная улыбка сделала бы честь любой кинозвезде. — Когда ты проснешься, я буду рядом, — сказал Исида и, поцеловав ее в лоб, вышел из операционной. Масаки закрыла глаза. Еще через несколько минут появился Шиба: как всегда шумный, жизнерадостный, заставляющий одним своим присутствием всех вокруг двигаться быстрее. — Ну что, готова? — весело спросил он Масаки. — Да, — она улыбнулась. — Это будет быстро? — и в этот момент ее голос дрогнул. Шинджи нахмурился: вся ее бравада, показная смелость и веселость ушли — осталась только совсем юная, ослабленная болью и испуганная девочка. Лицо Шибы сразу посерьезнело. — Возможно, не очень быстро, я не знаю. Но обещаю, что когда ты проснешься, все будет гораздо лучше. Ты мне веришь? Она улыбнулась и кивнула. — А теперь — спать, я пошел мыть руки… — Доктор Шиба, — остановила она его. — Если… если все же… что-то пойдет не так. Знаете, у меня никогда… Я еще ни разу не целовалась… Шиба, да и весь персонал в операционной, застыли. — Масаки, — погрозил ей пальцем Шиба, — обманывать нехорошо. В жизни не поверю, что такая красавица ни разу не целовалась! — Я не обманываю, — Масаки покраснела. — Мне было не с кем. — А как же Рюкен? — Он мне как брат… И если со мной что-то случится во время операции, я так никогда и не узнаю, каково это. — Я же обещал, что все закончится хорошо. — Вы не можете этого знать наверняка… Пожалуйста, поцелуйте меня. По-настоящему. — Масаки, это против правил. Я твой врач. — Я никому не скажу… Никто не скажет, правда? — она, запрокинув голову, оглянулась по сторонам, ища у окружающих поддержку своей странной просьбы. Шиба растерянно посмотрел на медперсонал и густо покраснел. Сделал шаг к столу и вдруг шлепнул себя ладонью по лбу. Шинджи еле сдержал смех. — Масаки, это неправильно!.. И глупо. — А я думала, вы ничего не боитесь, — она грустно отвела глаза, и Шиба вдруг резко стянул маску на подбородок и прижался губами к ее губам. Кое-кто отвернулся — то ли из вежливости, то ли от брезгливости, кто-то сделал вид, что ничего не заметил, одна из медсестер в шоке прижала пальцы к маске, прикрывающей рот. Шинджи, широко улыбаясь, готов был аплодировать: ай да девочка, в два счета развела взрослого мужика! — Красиво, правда? — шепнули ему на ухо, и чья-то рука крепко обняла за талию. Вздрогнув всем телом, Шинджи обернулся и ткнулся лбом прямо в губы Айзена. — Не знал, что ты так любишь подглядывать, — промурлыкал тот ему в челку. — Соуске, какого черта? — Шинджи вдруг стало жарко, воздух из легких будто испарился. — Устал ждать, когда ты придешь, и пошел тебя разыскивать. А ты вот чем занимаешься... — темные глаза Айзена приблизились, и губы заглушили готовые вырваться у Шинджи возражения. К тому времени, как Айзен разорвал поцелуй и отстранился — жадно облизываясь, с блуждающими полуприкрытыми глазами, — у Шинджи в штанах стояло так, что впору было взвыть от боли. — Идем! В раздевалке и душевой оперблока в это время дня никого не было: почти все плановые операции уже закончились. Пол в кастелянской был устлан сброшенными хирургическими костюмами — последняя смена редко заботилась о том, чтобы донести использованную одежду до боксов. Шинджи окинул взглядом этот импровизированный ковер, потом посмотрел на полки с чистой одеждой и обернулся к Айзену, стягивая с плеч халат и ухмыляясь. В следующую секунду его притиснули к стене, целуя и кусая шею, не давая высвободить руки из рукавов. Больничная одежда Айзена в два счета оказалась на полу среди прочей, и Шинджи почувствовал, что от вида голого тела и покачивающегося при движении возбужденного члена его начало потряхивать. Айзен без церемоний стащил с Шинджи брюки и трусы и, задрав рубашку, впился губами в сосок, рукой поглаживая мошонку и лаская промежность. Пальцы надавили на мышцы возле самого ануса. Шинджи судорожно выдохнул и дернул головой. Левая рука Айзена сразу легла на ему затылок, путая волосы. Спину окатило жаром. — Соуске, возьми в рот, — процедил он сквозь зубы. Тот прекратил терзать сосок Шинджи, поднял на него чуть прищуренные глаза и облизнулся: у Шинджи чуть ноги не подкосились. — Ты — первый, — почти ровно отозвался Айзен. — А то, боюсь, мне ничего не достанется, — и без лишних церемоний опустился на пол — прямо на разбросанные хирургические костюмы. — Сука, — ласково улыбнулся Шинджи и встал на четвереньки между его раздвинутыми коленями. — С утра мечтаю полюбоваться, как ты сосешь, — зрачки у Айзена совсем вытеснили радужку, у Шинджи снова заныли яйца, и, чтобы не тянуть, он сразу взял в рот почти целиком — головка члена ткнулась в мягкое небо, и Айзен вздрогнул, снова вцепляясь в рассыпающиеся волосы Шинджи, проталкиваясь еще глубже в горло. — Да, вот так. У тебя просто невыносимо сексуальная, хоть и тощая, задница, Шинджи. Почти такая же прекрасная, как твои волосы, — упершись ладонью в пол и изогнувшись, Айзен потянул голову Шинджи вверх и будто вдохнул его — губы, язык, всего Шинджи целиком. Чужая жажда плеснула в кровь волной адреналина, усталость как рукой сняло: Шинджи перехватил руки Айзена и повалил его, прижимая запястья к полу, потерся вздрагивающим в такт сердцебиению членом о торчащий член Айзена, размазывая выступившую смазку. Зажмурился от яркости — не столько ощущений, сколько зрелища ластящихся друг к другу головок — малиновой и нежно-розовой. Напряжение росло с каждой секундой, а он все не мог решить, чего хочет больше — немедленно трахнуть Айзена или чтобы Айзен трахнул его, сперва отсосав. Словно прочитав его мысли, Айзен развел ноги и поднял колени повыше. Шинджи показалось, что вся кровь отхлынула от мозга, — голова закружилась. — Ну, давай, не томи уже, — тяжело дыша, шепнул Айзен, и Шинджи, пьяно улыбнувшись, спустился ниже и лизнул его между ягодиц, вырвав громкий стон. Потом взял в рот набухшую глянцевую головку и протолкнул в зад Айзена сразу два пальца. Тот снова застонал и, раскинув руки, заскреб по полу пальцами. Мышцы поддались очень быстро, за пару движений, и Шинджи едва успел удивиться — от мысли о готовности Айзена его накрыло так, что в глазах потемнело. Он вытащил пальцы и, почти не целясь, вошел сразу до середины. Айзен под ним дернулся, что-то зашипел сквозь зубы и через несколько секунд снова расслабился. — Это... будет быстро, — улыбнулся Шинджи и начал двигаться. Первая волна накатила уже в тот момент, когда он вошел до основания, и Шинджи кончил, коротко и мощно вбиваясь в горячую задницу Айзена. Потом выскользнул и, продолжая легонько поглаживать свой еще не опавший член, накрыл ртом головку Айзена. Тот приподнялся, вплел пальцы в волосы Шинджи и стал трахать его в рот — до спазмов, до слез, бегущих по щекам. Сперма брызнула в горло горько-соленым потоком, белой, густой массой потекла по губам и подбородку, а Шинджи упал рядом с Айзеном, ткнувшись ему в живот и думая, что, кажется, кончил еще раз. — Ну и зачем ты на самом деле приходил в операционную? — спросил Шинджи, намыливаясь. — А почему тебя не устраивает версия «соскучился»? — Айзен огладил широкой ладонью ребра Шинджи, и тот, прикрываясь, отстранился. — Прекрати, Соуске, щекотно! — фыркнул он. — Да потому, что меня в операционной не должно было быть. И ты бы сперва позвонил. — Ну почему, я люблю спонтанность, — взяв Шинджи за плечо, Айзен с неожиданной силой развернул его и прижал грудью к стене, одновременно проводя пальцами между ягодиц. Шинджи уперся лбом в прохладный кафель и глубоко вздохнул, расслабляясь. Спонтанность он тоже любил, но еще одного оргазма не пережил бы — заснул прямо тут, и холодный душ не помог бы. — Пусти, — устало выдохнул он, и Айзен неожиданно послушался, напоследок толкнувшись ему в ягодицы снова вставшим членом. — Давай нормально закончим рабочий день и встретимся после. — Мне кажется, когда это твое «после» наконец наступит, я тебя просто изнасилую, — многообещающе улыбнулся Айзен. — Но вообще, ты прав, я принес несколько снимков Шибе — не стал заходить в операционную, передал через медсестер. У девочки может все же оказаться онкология… — С чего ты взял? — Есть небольшая дисфункция митрального клапана. — Да она у каждого второго есть, что с того? — Не знаю пока. Но раз ее все равно направили на диагностическую операцию, хотелось бы удостовериться, что это просто дисфункция и ничего больше. Шинджи, уже взяв полотенце, некоторое время задумчиво рассматривал, как вода сбегает по смуглой коже Айзена. — Что-то ты не договариваешь, — наконец сказал он. — Одевайся, пошли узнаем, что там. Сердце в руках хирурга — зрелище почти завораживающее, подумалось Шинджи, пока он наблюдал, как скальпель срезает тончайший слой новообразования со стенки сердца, извлеченного из груди Куросаки Масаки. Настоящее искусство, почти как у Микеланджело: отсечь все лишнее, максимально сохранив собственный перикард пациентки. Показатели пульса и давления на мониторах оставались в норме, аппарат искусственного кровообращения исправно прокачивал кровь через тело, в котором в тот момент не хватало одной очень важной составляющей — собственно, сердца. Шиба в это время стоял чуть поодаль, у другого стола, и счищал с сердечной стенки похожую то ли на щупальца осьминога, то ли на причудливый коралл опухоль. Айзен оказался прав — Шинджи в очередной раз восхитился его проницательностью: опухоль из легкого проросла в сердце и распласталась по стенке, словно специально пыталась скрыться, — без операции увидеть ее было просто невозможно. Разве что почувствовать. Предчувствовать, что она там есть, всего лишь заметив некоторую дисфункцию клапана. Этой Куросаки Масаки здорово повезло, что Исида взял ее с собой в путешествие. А вот самому Исиде повезло меньше — в ближайшие дни ему придется сделать выбор между любимой девушкой и привычной жизнью. Снятую с сердца ткань должны были направить на биопсию, и Шинджи вышел из демонстрационной с намерением найти Урахару Киске. — …провели эксплантацию, — услышал он в коридоре знакомый голос и, повернув за угол, увидел, что искать никого не надо, — Урахара разговаривал с Исидой. — Опухоль удалят, поврежденные участки заменят биоматериалом. Аневризму уже удалили — внутри она действительно была наполнена тромботической массой. На сосуд также наложили заплату из биоматериала. И если бы это была единственная патология, через неделю, максимум две, вы могли бы вернуться домой… — Когда будут результаты биопсии? — глухо спросил Исида, не глядя Урахаре в лицо. На подошедшего Шинджи он тоже не посмотрел. Казалось, его интересует только бейдж на кармашке халата Урахары. — Примерно через полчаса, — спокойно ответил Урахара. — В любом случае, госпоже Куросаки придется пройти курс реабилитации в нашей клинике… Или еще что похуже. Химиотерапии, например. Хотя бы первичной. Шинджи, собиравшийся пойти перекусить в кафетерий, вдруг понял, что потерял аппетит. Откуда-то взялась глупая, иррациональная злость на судьбу, которая за что-то взъелась на несчастного, ни в чем не повинного Исиду и храбрую маленькую Куросаки, которая так хотела закончить учебу в медицинском и поскорее стать врачом, что не придала значения собственному здоровью. Обычная человеческая беспечность: живут себе, будто они вечны. Шинджи тронул Урахару за рукав. — Позвони мне, когда придут результаты. Я буду у себя, — и направился в кабинет добивать отчет. Злиться на судьбу было бессмысленно, Шинджи это знал, возможно, даже лучше многих коллег: в его отделении судьба носила имя «рак» и признавала только одну эмоцию — отчаяние. Деятельное, активное отчаяние, которое заставляет, сцепив зубы до хруста, ни на что не надеясь, просто жить, проходить выматывающие курсы химии и радиотерапии, снова и снова сдавать анализы, ложиться на операции и продолжать жить, несмотря ни на что, и радоваться каждому следующему дню рядом с любимыми. Шинджи вдруг подумал, что зря не попросил у Исиды сигарету. Телефон звенел так громко, будто динамик находился под черепной коробкой — прямо в коре мозга. Шинджи дернулся, чуть не свалился со стула и затряс головой. Мобильный разрывался и, вибрируя, ползал по столу: Шинджи умудрился заснуть, подложив его под голову, удивительно, как еще не оглох. Нина Саймон допевала композицию Жака Бреля "Ne me quitte pas" — девятую в альбоме — значит, прошло около сорока минут, самое время для звонка Урахары. — Да? — губы спросонья не слушались. — Опухоль доброкачественная, — просто сказал Киске. — Сердце ей Шиба залатал, больше никаких дыр. Так что твое вмешательство не понадобится. — Отлично, — Шинджи потер лицо, чувствуя, что на щеке остался отпечаток от трубки. — Я так понимаю, что выписать мы ее в ближайшее время не сможем? В чье отделение ее определили? — В кардиореабилитацию. — Ясно. Этот ее приятель, Исида Рюкен, тоже остается? — Нет, — несмотря на однозначность ответа, интонация словно повисла в воздухе. После секундной паузы Киске пояснил: — Ему придется завтра же уехать — сказал, что звонили с работы, что-то срочное. — Понятно, — Шинджи откинулся на стуле и потянулся, ероша одной рукой волосы на затылке. — Не боится оставлять ее тут одну? — Не беспокойся, без присмотра она не останется, — слышно было, что Урахара улыбается. Шинджи хмыкнул. — Ну надо же, как удачно. Ладно, я хотел спросить, документы для Кучики на внеплановую хирургию кто будет делать — ты или Шиба? Аппарат искусственного кровообращения, препараты и все такое… — Я, наверное, а что? — Может, тогда и на томографию сделаешь? Я хочу сегодня добить отчет, но уже третий раз свожу цифры, что-то у меня не сходится… — А, ладно, сделаю. Обязательно было тянуть до последнего? — Не спрашивай. Все, бывай. Если сегодня все сделаю, завтра не появлюсь. Передай Хиёри, что кофе я ей компенсирую. — Передам. Удачи с отчетом, — Урахара со смехом нажал отбой. Да уж, удача. Шинджи в очередной раз прокрутил бегунок вдоль почти готовой таблицы. На самом деле все у него сходилось: не давала покоя лишь какая-то смутная тревога, причиной которой было именно то, что все — едва ли не впервые в практике Шинджи — сошлось с первого раза. Он снова перечитал фамилии, открыл папку с выписками за последний месяц, просмотрел — все было идеально. Очень удачно складывалось. Совсем как у Куросаки Масаки: попала в лучшую клинику префектуры под наблюдение высококлассных специалистов — один Урахара Киске чего стоит, и Айзен вовремя обратил внимание на опухоль, и даже хирург оказался знакомым. А теперь еще и близкий, но не любимый друг вынужден вернуться на родину и оставить ее здесь для завершения лечения. Шиба за ней, конечно, присмотрит. Ну а что, он мужик красивый, свободный… Думать о красивых и свободных мужиках в одиночестве Шинджи не хотелось. И что он прицепился к этому отчету? Все сходится? Сходится. Документ на сегодняшнее исследование сделает Киске. И хорошо. Так что ж он тут расселся? Работа сделана, можно и о себе подумать. Шинджи вложил таблицу вместе с историями болезни в письмо главврачу, нажал «отправить», потом послал отчет на принтер и хотел уже позвонить Айзену, но решил, что лучше сам зайдет к нему, когда отнесет бумаги в приемную Уноханы. Подходя к томографии, он заметил, что дверь в аппаратную приоткрыта: видимо, Айзен снова допоздна изучал снимки и записи — для какой-то своей статьи. У самой двери он услышал: — …ты мне очень помогла, Хинамори, спасибо. Я обязательно упомяну твое имя в своей статье. — Доктор Айзен, вы же знаете, что мне это ничего не стоит, — ответил тихий девичий голос. — Если вам что-то понадобится, вы только скажите, я… — Я знаю, Хинамори, и очень ценю твое отношение. Стоя за дверью, Шинджи слышал, как голоса приблизились и Айзен с Хинамори вышли в коридор. — Вот, не забудь документы. И никому не говори, пожалуйста. Я бы не хотел, чтобы о статье пошли слухи раньше, чем я опубликую результаты. — Конечно, доктор Айзен, можете рассчитывать… Раздался тихий звук, прервавший ее речь, и Шинджи, не удержавшись, выглянул из-за двери: в пустом, полутемном коридоре Айзен целовал маленькую хрупкую девушку в белом халате. У Шинджи похолодели пальцы. — Доктор… Айзен… — пролепетала девчушка, когда Айзен отпустил ее. — Беги, тебе пора, — голос его звучал так мягко, словно он говорил с младшей сестрой. — Да, — она шмыгнула мимо Шинджи, конечно, не заметив его в тени за дверью. Зато Шинджи успел увидеть, что к груди она прижимала папку, на корешке которой был наклеен синий стикер морга. Хинамори Момо, вспомнил Шинджи, младший научный сотрудник патанатомической лаборатории. Дверь в аппаратную закрылась. Шинджи постоял еще пару минут, нащупывая в кармане кольцо брелока, и, ссутулившись, пошел к себе в кабинет, раскручивая на пальце ключи.