О субботах и не только

В субботу в два часа ночи ты возвращаешься домой из «Вавилона» и обнаруживаешь мэйл от Джастина, в котором он сообщает номер своего рейса в Питтсбург; последние шесть месяцев прошли без инцидентов, серьезных размолвок или чего-то в этом роде, но про себя ты радуешься, что у тебя в запасе еще целых четыре дня, пока он не вернется в твою постель и твою жизнь. В шесть утра ты просыпаешься от странных звуков. Ты отчетливо помнишь, что уехал домой один после посредственного минета, подрочил в душе, и, засыпая, подумал, что надо бы потушить сигарету, прежде чем уснуть. Тем не менее, в ванной комнате определенно кто-то есть, и секунды три ты соображаешь, кто бы это мог быть. Но как только в дверном проеме появляется темный силуэт, ты уже знаешь. — Джастин, — произносишь ты, и твой голос удивляет тебя самого: он звучит мягко, не так глубоко, как обычно. Джастин приближается к кровати, по пути сбрасывает пахнущую освежителем воздуха одежду, но когда он опускает одеяло и скользит под него, ты вдыхаешь его сладкий, пьянящий аромат. Ты зарываешься носом ему в шею и слегка прикусываешь кожу. От ее солоноватого вкуса на языке, ощущения его волос между пальцами, члена, прижатого к твоему животу, кружится голова. Каждый вдох вызывает головокружение, будто ты вдыхаешь чистый кислород после того, как несколько месяцев дышал загрязненным воздухом. Вы весь день проводите в постели, и ты вспоминаешь, как это круто — ощущать его рядом. Позволить ему поглотить тебя целиком и почувствовать себя обновленным. *** Джастин заставляет тебя поклясться никому не рассказывать, что он приехал раньше времени, и ты не рассказываешь. Он утверждает, что слишком устал для того, чтобы отвечать на пять миллионов вопросов, которые неизбежно зададут о Лос-Анджелесе; ты уверен, что все это отмазки и ему просто хочется побыть с тобой наедине. Но если соблюдать секретность означает, что ты сможешь часами трахать его без перерыва, эта тайна уйдет с тобой в могилу. Наступает очередная суббота, и Джастин начинает чувствовать себя виноватым, прячась от всех, поэтому вместе вы решаете заскочить к его маме, затем отправиться в «Вавилон», и закончить вечер в кафе «Либерти». Дженнифер настаивает, чтобы вы остались на ужин, и берет обещание с Джастина, что он придет завтра. Когда вы наконец вырываетесь от нее, ваши животы набиты так, что танцы этим вечером кажутся не лучшей идеей. Однако как только вы переступаете порог «Вавилона», Джастин снова полон сил. Он рассматривает все вокруг, легкая улыбка трогает его губы, а ты внимательно за ним наблюдаешь. Джастин хватает тебя за руку. — Здесь пахнет сексом, — объявляет он, а ты смеешься. — И мне это нравится. Как только вы оказываетесь в центре танцпола, он резко останавливается и поворачивается к тебе лицом. Тема сегодняшней вечеринки — что-то тропическое, догадываешься ты, видя, что на танцорах надеты только очки и плавки, а огни светятся теплым оранжевым цветом, отчего кожа Джастина кажется яркой и золотистой. Ты чувствуешь укол сожаления, что поменял освещение в спальне прямо перед его приездом; блики света лампы, играющие на его коже, делали кровать любимым местом для секса с ним. От Джастина всегда исходил такой жар, будто он впитывал тепло через поры и распространял его и на тебя. Джастин прижимается теснее и скользит языком по твоей шее, слизывая пот. Когда он отстраняется, чтобы встретиться с тобой глазами, ты вплетаешь пальцы в его волосы и жадно целуешь, пока он не начинает стонать; мысль о том, что совсем скоро часть тебя окажется внутри него, заставляет твой член пульсировать. Ты нашептываешь ему на ухо самые грязные словечки, какие только знаешь, и он вжимается в тебя бедрами; ты мог бы заставить его кончить прямо здесь, перед всей толпой. Ты знаешь, что можешь, потому что уже делал это однажды. Только ты успеваешь об этом подумать, как он берет тебя за руку и тащит в заднюю комнату. Ты подталкиваешь его к стене, он нетерпеливо прижимается к твоему члену, молча призывая поторопиться. Ты открываешь было рот, чтобы сказать как горячо он выглядит или как сильно ты его хочешь, но останавливаешь себя: слова здесь ни к чему. *** Проходят еще три субботы, и ты начинаешь чувствовать раздражающий зуд, который означает, что ты вот-вот превратишься в разбушевавшегося мудака; это происходит именно в тот день, когда вы с Джастином перевозите последние коробки из квартиры Дафни в лофт, и нет, это не случайное совпадение. Он говорит, что ему нужно принести еще кое-что, и тебе не хочется думать, о чем это он; затем он возвращается, и теперь ты уже точно уверен, что не хотел знать. Он купил продукты. Для вас обоих. Вот и все: твоя свобода и твердая жизненная позиция рушатся в ту минуту, когда он покупает арахисовое масло без сахара. Ты ругаешь себя за то, что не подумал о последствиях, предложив Джастину переехать к тебе по-настоящему, хотя вы оба вроде бы этого хотели. Лофт начинает казаться удушающе тесным, и ты должен выбраться отсюда прямо сейчас. Ты проходишь мимо него и заставляешь себя игнорировать озадаченный голос, которым он произносит твое имя, когда ты хлопаешь входной дверью. Ты собирался пойти в «Вуди», но передумываешь и решаешь наведаться в бани; тебе хочется вернуться домой, насквозь пропахнув сексом с другими, чтобы убедиться, что он понимает — в самом деле понимает, — что ты не какой-то там домашний педик, который собирается делать ему массаж ступней и позволять готовить для себя. Когда ты приходишь в лофт, он складывает свою одежду в шкаф, а ты подкрадываешься сзади и прижимаешься к его спине. Он приветствует тебя небрежно, откидывает голову назад для поцелуя, а затем возвращается к своему занятию. Ты знаешь, что он почувствовал, как от тебя блядски воняет. Он протягивает руку, чтобы повесить рубашку, а ты бесцеремонно забираешь у него плечики и бросаешь их вместе с рубашкой на пол. Когда он замирает, ты прикладываешь обе руки — свою и Джастина, к его члену и начинаешь поглаживать; он не останавливает тебя, и это тоже бесит. Он ведь должен злиться, черт возьми. Ты пристально смотришь ему в глаза, ожидая его реакции, почти умоляя что-то сказать — что ты отвратителен, например, и все это было огромной ошибкой. Джастин бесстрастно наблюдает за тобой, и — хвала небесам — открывает рот, чтобы заговорить. — Ты только думаешь, что не можешь измениться, — произносит он, — но слишком поздно. Это уже случилось. «Нет», — хочешь ответить ты. А если он не верит, пусть спросит парня, с которым ты трахался полчаса назад. Ты вызывающе вскидываешь бровь, на что он улыбается — улыбается тебе! — Хочешь ты того или нет, Брайан… в конце концов, это не так уж важно. Он наклоняется, чтобы поднять плечики, и тебя начинает раздражать собственный запах. Тебе срочно нужен гребаный душ. *** Через год, спустя множество суббот, вы все еще вместе. Ты начинаешь привыкать к мысли, что он уже никуда не уйдет, но довольно странно надеяться на то, в чем не можешь быть уверен. Ты всегда будешь не от мира сего, склонным к саморазрушению, и, наверное, глупо ожидать, что кто-то вроде Джастина — кто-то нормальный — останется здесь навсегда, хотя ты сам эгоистично этого хочешь. Джастин может позволить себе быть где угодно и с кем угодно, и все же выбирает остаться здесь, с тобой. Раньше ты позволял ему думать, что сам не хотел быть с ним, но он достаточно умен, чтобы понять, что это всего лишь оболочка. Всякий раз, когда твоя уродливая, самоуничижительная сторона выходит наружу, Джастин больше не убегает, как обиженный ребенок; он твердо держит свою позицию, и иногда ты замечаешь, как он смотрит на тебя, словно задается вопросом, не сойдешь ли ты с ума от мысли, что когда-нибудь он снова уйдет. Джастин понятия не имеет, каково это для тебя — быть с ним; одного его присутствия достаточно, чтобы соблазнить и уничтожить тебя одновременно. Он не имеет ни малейшего представления о том, что это красиво до боли — как резкий зимний воздух, проникающий в легкие. Ты пытался убежать от этого, пытался его оттолкнуть, но он никогда не позволял тебе и никогда не позволит. И прямо сейчас ты лежишь удовлетворенный в своей постели — постели, которую делишь с ним, проводишь пальцами по его волосам и позволяешь себе греться в его любви. И принимая это, ты принимаешь его — единственную светлую нотку в хаотичной какофонии твоей жизни.