Singularity

      — Я так любил тебя, что сознательно превращал твою жизнь в ад. Но мне не жаль. Всё твоё средоточие — боль. И ты снова живая.       Сделать несколько шагов вперёд, чтобы прикоснуться. Чтобы навеки себе оставить. Самое смешное, что вечности этой ни у кого нет, но хитрые человечки зачем-то научились называть её любовью.       — Отныне вся твоя боль — моё средоточие.       — Почему?       — А ты разве ещё не догадалась?       Догадалась, понимает он, давно догадалась, просто хочет, чтобы он сам сказал. Словом одним идиотским её к стене припечатал и сжёг. Спалил бы дотла всего одним чувством, за которое не прощают.       — Я тебя в себе похороню.       — Не стоит. Даже если умру, буду молчаливой тенью за тобой следовать. Ты ведь этого всегда хотела.       О, ещё как хотела. За подобные желания, как правило, кровью платят, а она так и не научилась. Всякий раз по больному чем-нибудь острым и осквернённым. Ждёт, пока вытечет и в ней прекратится.       Но отчего-то не прекращается. Повторяется — да.       Видимо, кровь неправильная. Или её слишком много, не тем нутро своё прошибает. Не за те спасательные круги хватается. Бесится, когда сильно любит.       И не ясно уже, кому отдавать дань, тени прошлого или самой себе, потому как всё вместе в одном давным-давно переплетается. Стягивает так, что и не развяжешь.       Не нужно.       — Откуда ты столько про меня знаешь?       Улыбается. Вместо того чтобы просто ответить на вопрос. Сейчас снова соскочит, думает, отвертится или в нелепую шутку обратит. Но нет.       — Я же тебя люблю. Чего непонятного?       Докатились. Сам себя испепелил, а её оставил. Снова всё делает не так. Она уже привыкла к боли, только её одну и ищет, подсознательно из других выуживает. Вот тебе и привет из прошлого, дорогая.       А он бережёт. Подозрительно осторожно и до въедливой тоски нежно.       Охраняет то, что осталось. То, что своим персональным, заслуженным даром посчитал. Ему бы перекреститься, а затем трижды через левое плечо поплевать. Но нет. Он ведь не был рождён простым смертным.       Любовь всякую тьму собою затмит. Хитрые люди уже давно это проверили и своими жизнями доказали. Те ещё палачи, что тут скажешь.       А тут тебе циничный ребёнок, поверженная освободительница и расколотый на двое предатель-бог. Им бы песочные замки из иллюзий строить, да только они опять за своё. Любят до треклятой смерти, не помнят, как возрождаться, и всё же не унимаются.       Чего только не сделаешь, чтобы разрушить систему.