Vivat, Veronica!

В распоряжении есть несколько свободных минут; на плите в чугунной сковородке кипит ещё вчерашний суп. Ханк помешивает съестное деревянными палочками, захватывая в плен прямоугольник соевого творога; не то, чтобы ему нравился тофу, но наёмник никогда не готовит ёсенабэ-ширу без данного ингредиента. Бульон пузырится, но солдат не спешит помешать его; иногда он думает: зачем всё это? Мужчина не может представить себя в лице гражданского; он – чёрт – даже в зеркало редко смотрится, когда без противогаза. За маской он прячется от всего остального мира. Бежит сам от себя. Но в этом, наверно, весь он и есть. То, что ещё имеет хоть какую-то ценность: его позывной и история подвигов, ходящая легендами в узких кругах. Иногда Ханк задумывается: а простой кусочек тофу мог бы пройти всё то дерьмо, которое он пережил? Смог бы этот соевый творог сразиться с полчищами зомби, когда под рукой есть несколько таблеток, а из оружия – только нож? Как бы, не способный выбраться из палочек, смог пройти лабиринты канализации, руины лабораторий, полчища монстров и убежать из заражённого города, пока часы не пробьют взрыв? Ханк сам не знает, на собственные мысли пожимая плечами; наверно, всё же лучше такая жизнь, чем иная, к которой он не сможет уже никогда привыкнуть. Может он и не человек вовсе, а самая настоящая смерть? И мужчина отправляет горячий кусочек тофу в рот, смакуя. Сплёвывает, выключая плиту; разогревать оказавшийся испорченным суп было ужасной идеей.