Vivat, Veronica!

Наблюдатель; перехватывает дыхание. Ему будто надели маску, приставив несуществующий нож к горлу, но обрезали нечто другое – почти что крылья, но более важное – возможность жить дальше. Всё рушится битым стеклом, обнажая лоскуты страшной реальности: мир оказывается не таким ярким, как он воображал, а серое граничит с безумием. Он словно смотрит в своё отражение, но лицо, которое видит – обезображено вирусом: она не дышит. А на шее до сих пор ощущается остриё, в мыслях оставившее шрам – ожог, что встряхивает его душу, ядом заполняет мозг, а в глазах – жидкие осколки. То, ради чего он жил, то, к чему он так стремился – к тому самому правильному, - теперь не имеет значения. Всего лишь пешка, временный игрок, которого с удовольствием пытались убрать с шахматной доски – королева казнит всех на своём пути. Правда иная: её казнят другие, и её тело иссохшей мумией лежит около его ног. Он смотрит и слышит дыхание – сбивчивое, чужое; а рядом гильзы пахнут порохом – так свежо, что щекочут нос. Смотрит, а она рук так и не опустила: в голове моментально щёлкает – это произошло; все пятнадцать лет в темнице – вся зря. Его сестра окончательно мертва. Внутри всё скукоживается до чего-то настолько маленького, что, возможно, не существует для человеческих глаз; он поджимает ноги к груди и обхватывает их руками, качается, что-то шевелит губами, но смотрит в одну точку – как сломанная кукла, как механизм, давший сбой. Как робот - улыбка - он не чувствует себя полноценным человеком; сбой в программе – её предательство. И он не знает лучшего исхода для себя в дальнейшем. Ирония судьбы: он действительно не совсем человек. И слишком уверенно - для врага, для чужака - встаёт и подходит ближе, сжимая кулаки, задыхаясь от собственного желания покончить со всем этим. Она не боится его, но стоит, вскинув пистолет, держа его на прицеле: он перехватывает её запястье с оружием и выворачивает руку так, чтобы дуло целовало его подбородок; металл обжигает кожу – страх слезами катится по щекам. - Закончи начатое, - шепчет он, и его рука, сжимающая её, трясётся. – Выстрели. У него нет, ради кого жить дальше. Она одёргивает руку, выкручивается, высвобождается от него – слабого и уже мёртвого - оставляя стоять на месте, в глазах которого плескается мольба, чтобы она прекратила его страдания. Шаг вперёд; для неё – назад. Он ничего не сделает с ней – оба об этом знают: для этого нет никаких предпосылок, это ничего не решит – лишь перерубит сломанную жизнь. - Пожалуйста, - сломанным голосом просит он, - пожалуйста, сделай это. «Закончи начатое...» И падает на колени, склонив голову, ожидая. Она снова вытягивает руку, палец сжимает спуск; он думает, что она действительно переломала себя, раз решилась исполнить его последнюю просьбу. Немая сцена: сердца отсчитывают последние секунды перед финальным. Щелчок. Глухой звук. Пистолет падает на пол. - Я закончила, - и её слова – самое страшное проклятие. Как и тогда, когда она уходит, оставляя его одного. Снова. Более жестокой судьбы он не мог себе предугадать. Смотрит вслед, не веря, его трясёт; он как побитый щенок ползёт к оружию, наставляет его на себя, кладёт пистолет в рот, пытаясь выстрелить и лишить себя жизни - ненужный, неправильный. Но палец не может исполнить его желание; он слаб – всегда был, всегда будет. И этим пользовались все: отец, сестра, даже его враги… Которые оставили его в темнице холодной базы, со слезами на щеках, с внутренней пустотой. Которые вернулись за ним, чтобы закончить начатое и даровать ему свободу.