Vivat, Veronica!

До дна, до дна, до дна… Приговаривает-заколдовывает, с широкой улыбкой наблюдая за новенькой жертвой: человеческий хряк, а сколько в него влезает!.. Красное стекает по тонким губам, по пухлому подбородку дугой стремится, огибает жировые складки, нависшие лесенкой, но впитывается в грязный фрак, оставаясь пятном прошлого – дочери хорошо поработали, но Альсине этого мало. Под ней ещё живой задыхается, толстыми короткими пальцами тянется к ней, как младенец – к матери, сквозь слёзы сглатывает яд, пока Димитреску просто наслаждается моментом. Она помнит его иным, помнит, как сама подсадила на наркотик собственного производства: кровь – не вино, но для Герцога оказывается слаще всего на свете. Готов был отдать все деньги за чудесное поило, так пусть преклоняется перед ней, пусть получает сполна, а жалкие гроши ей не нужны: Альсина хохочет под нос, нашёптывает ему – уродцу – гадости, и округлый живот, при рефлексе, дрыгается как желе, и у женщины просыпается аппетит. Она облизывается, обнажает плечо, заигрывая, и ему хочется дотронуться: до себя ли, до неё ли, но графиня вытягивает длинные сабли, спрятанные под ногтями, полосует по руке, и Герцог вскрикивает, разливая вино по телу, злит Димитреску, которая надавливает воронкой сильнее; жертва заходится кашлем, машет руками и ногами, пытаясь оттолкнуть, но сил не хватает. Пей, пей, пей… Бьёт наотмашь – на пухлом лице красуются свежие полосы; удар – успокоение, и он снова присасывается к посудине, пьёт без остатка, и Альсине нравится покорность сына свиньи. И думает, какой же он отвратительный: эту бы тушку изменить, вылечить от недуга, наказать… Она вытягивает когти сильнее, рассматривая их, примеряется: покормить бы дочерей человеческим мясом – они заслужили сальные ножки. Димитреску наклоняется, дразня глубоким вырезом в платье, и Герцог шумно дышит, продолжая надрывно глотать, пытается дотянуться до себя внизу, прикрытого грязной простынёй, но округлый живот мешает: безумие граничит с фантазией, мажется похотью, и ей – леди-«вампиру» - слишком смешно: да, над ним стоит поработать, убрать лишнее, заставить плясать на собственных костях. Женщина лезвиями чертит дорожку; царапина режет ткань, демонстрирует нелепое-мужское, тянется от коленной чашечки до щиколотки, обводит ногу, и толстяк поджимает пальцы. Ноги широко расставлены, Альсина видит, как её напиток алыми каплями расцветает узорами на дощатом полу, и поднимает взгляд на Герцога, мухлюющего в её игре. Он не пьёт, пропускает жидкость, и вино-кровь напитывает ткань, а её – Димитреску – напитывает яростью. Убить, расчленить, ампутировать… Сначала свиные ножки, которые стоит кинуть пленным; затем добраться до маленького бугорка между ног, подразнить, поиздеваться, смешать окончательно с грязью, утопить в его мелких желаниях, а потом упиваться судорогами и кровавой пеной… И сделать из него новый напиток. Он будет мерзким, гадким, отвратительным на вкус… Такой дерьмовый, что Альсина сглатывает рвотный рефлекс. Прекрасный тестовый образец. Но у неё есть идея получше; женщина резко дёргает воронку изо рта, чуть не вырывает Герцогу зубы, и его подрагивает по привычке; глазки-бусинки сверлят ненавистью графиню Димитреску, и она кончиком языка оглаживает белоснежные острые зубы. Широкая шляпка чуть клонится в сторону; у мужчины по уголку стекает уже слюна, а пальцы хватают в кулак воздух: ничего-ничего, он своё получит. - Хочешь? – она оглаживает себя по груди, и Герцог быстро-быстро кивает. Грязное животное – любимый питомец. – Принеси мне ещё… - Да-а-а… - задыхается, булькает кроваво-винными сгустками. – Да, л-л-л-еди Димитреску… - Умница. Она губами касается потного лба, и создание, в котором угадываются человеческие черты, сползает с кровати, передвигается на четвереньках, выставляя себя шутом; покорность – только из-за этого она оставляет его в живых. Дочери входят в кабинет, помогают Герцогу добраться до выхода, и Альсина вновь предоставлена самой себе. Она садится на кровать – на то место, где восседала её игрушка, - снимает туфли и босыми ногами чувствует холод пола, наступает туда, где остались следы личного искусства. Широко расставляет ноги – ткань платья трещит на бедре – и тянется к низу живота, кусает губы в предвкушении. Будущее возбуждает. Кровь-вино кипит в жилах. Новый напиток скоро будет готов. Остался последний ингредиент. И – знает, - Герцог послужит ей хорошо. И Альсина обязательно наградит его после. Своим новым напитком. И смертью. Замок сотрясают громкие стоны кровавой графини.