Мы здесь и сейчас.

Ты, может быть, спросишь меня: «Что случилось?» Да так, ничего, просто — похолодало. А мне, как назло, лето теплое снилось Проснулась, а солнца — как не бывало. В незримую точку смотрю не мигая, Нетронутый завтрак мой остывает. Да нет, не больна я, я — вспоминаю: Зачем я здесь? Flёur — Я всё ещё здесь Под ногами у Китамуры Мотоясу хрустят разбитые вдребезги осколки желаний и возможностей, рассыпаясь и измельчаясь в крошку, вдыхаемую с ветром и разрезающую легкие изнутри. Эта стеклянная крошка давно уже не причиняет ни боли, ни дискомфорта — она будто въелась в кожу и стала частью его неполноценной жизни, стала частью его заблуждений и ошибок. Парень легко перехватывает свое копье из правой руки в левую и задумчиво оглядывает худую фигуру Иватани изучающим взглядом. Странный он, этот герой щита. Странный и такой чужой, будто они не знакомы, будто встретились лицом к лицу впервые, не подумав о том, что болезненная злоба и болезненная нежность в глубине глаз жалит не хуже ядовитых змей. Тот же смотрит в ответ с некоей иронией, в его глазах лоскутным шквалом бьётся о стены внутренних противоречий горячая каленая ненависть, смешиваясь с наивной и щенячьей преданностью ненавидящим его людям. Смесь опасная и капельку смертельная, смесь изничтожающая и истончающая изнутри. Они ненавидят друг друга, они ненавидят вечную борьбу за правду, которая одному не кажется лживой, а другому она больше и не мерещится в проходящих мимо людях, и свободу, борьбу за смысл и за его познание. Наофуми смотрит с надломленной болью, с удушающей грустью и с присущей ему печалью, он ненавидит весь мир и всех окружающих его людей и не может с этим ничего поделать. Его жизнь всегда полна противоречий, а ненависть, переливаясь в другой прозрачный сосуд из эмоций, становится в следующий момент всепрощением. Мотоясу не видит окрашенной в сиреневый цвет печали, он не видит ее и просто не понимает, как можно быть настолько озлобленным, как можно столь открыто выражать протест, как можно жить со столь непосильной ношей в виде своих же собственных грехов. Они словно никогда не признавали ничего другого, кроме той вражды, которая существовала с ними с самого начала. Они упорно не хотели признавать скачущий пульс и убивающее напряжение, которое появлялось, когда, стоя напротив друг друга, они забывали про весь остальной мир. У Наофуми взгляд так и кричал «Услышь меня, пожалуйста! Пожалуйста, пойми меня, пожалуйста просто лучше приглядись и увидь, что я никогда не лгал, что я никогда не предавал и что я просто не могу открыто возразить, ведь меня никто не будет слушать! Пожалуйста… Прошу…» Его глаза так и молили о помощи, но почему никто не хотел предоставить эту самую помощь? Только потому, что он герой щита? Только потому, что его не по собственной воле заставили защищать, заставили видеть последнюю призрачную надежду, стоящую в шаге от исчезновения? У Иватани Наофуми походка плавная, а фигура немного сгорбленная, будто он тащит на своих плечах не свои собственные грехи, а сплошь чужие, что вешают на него раз за разом с интересом наблюдая, когда же сломается этот герой. У него взгляд дикого, неприрученного и загнанного в клетку зверя, как у тех рабов за решетками. У него взгляд острее, чем копья или мечи, острее чем осколки разбитого стекла Мотоясу. Китамура смотрит и не замечает трещин в стене безразличия, которую парень выстроил на твердом фундаменте горького разочарования, Китамура смотрит и не замечает потеплевших глаз, когда на каждую его язвительную усмешку он отвечает точно такой же. Все это выглядит как заевшая музыкальная пластинка, когда вокруг Мотоясу стайками вьются девушки, когда его окружает мир из фальшивых улыбок, когда вокруг него спутанный Гордиев узел, состоящий из слов правды и лжи. Он просто не хочет слушать нудное сердце, но что сейчас оно говорит ему? Почему же тогда он не видит и не слышит того, что является незыблемой истиной, принимая ту сторону, которую легче всего выдать за правдивую? У Наофуми нет опоры за плечами, у него нет всего королевства за спиной, он остается один на один со своей же правдой, он остаётся один против всего мира. Он слаб и силён одновременно, он действительно величайший из четверки героев. Мотоясу противоречит самому себе, но продолжает восхищаться и хотеть быть похожим на павшего, лишнего героя, перенять ту несгибаемую веру в потенциал людей, перенять тот твердый характер, быть хоть чуть-чуть похожим на человека, который сейчас устало трет виски и в задумчивости вновь прикрывает глаза. Ресницы его легко трепещут, а губы непроизвольно расползаются в лёгкую, едва заметную улыбку. Он не замечает, что с каждой новой улыбкой ценность этих моментов увеличивается по сравнению со спасением этого мира. — Ты устал? Неправильный вопрос и вопрос совсем неподходящий. Лучшими были бы вопросы о том, хочет ли он продолжать жить, есть ли у него желание жить или сможет ли он жить после всего того, что он ощутил после всех тех предательств. «Нет» — он безмолвно качает головой и осторожно опускает левую руку на холодную сталь своего щита, поблескивающего в лучах заходящего солнца, будто намекая этим — «Упрекни, давай же. Укажи на мое положение. Скажи, что я лишний. Чего же ты ждешь?». Он, тот кто ненавидит ложь больше всего на свете, сейчас откровенно лжет и ему, и себе. Это понимают они оба. — Ты устал. — это уже не вопрос, а простая констатация факта, но так больно видеть, как в завораживающих глазах отражается мука как физическая, так и душевная. Почему же он продолжает стоять рядом с ним плечом к плечу и смотреть на догорающий диск солнца, медленно тающий в закатных облаках? Это успокаивающее надежное молчание напоминает их первую встречу. Тогда он еще смотрел на мир сияющими глазами, тогда он был слаб и стремился к силе, он был верен своему слову и своим убеждениям. Тот человек, которого Мотоясу тогда увидел не смог бы стать предателем, каковым его считают сейчас. Парень чувствует это сердцем, но его держат оковами слова других людей, их мысли и их треклятое мнение. Но не всё ли равно сейчас? Да, верно, сейчас, в данный момент всё равно. Иногда ему хочется забыть о том, что они призваны из разных миров и когда-нибудь настанет пора возвращаться, навсегда прощаясь без возможности увидеться вновь. Поэтому сейчас, когда ладонь Наофуми в считанных миллиметрах от ладони Мотоясу, он будет просто наслаждаться моментом короткой близости, скрытой от чужих глаз. В кои-то веки он послушал голос сердца и оказался прав.