Он зарождается скверной внутри

      Итачи вожделеет его.       Наруто добр и нежен, а Итачи видится, как безрассудный Девятихвостый демон вынуждает его сворачиваться покорно у ног калачиком и изредка скулить. Наруто такой правильный, что даже тошно. Никак верить в свои фантомные идеалы не перестанет, словно в них тысяча и один завет от предков. Толку от них нет, но Узумаки видит свой собственный, никто ему не указ. Смешной несмышлёныш. И перерождение, и головная боль — всё в одном флаконе. Хорошо, что дражайший братец не знает, как сотрясается дрожью старшенький, когда кончает. Ничего высокопарного, никаких имён и перекличек с воспалившихся губ не срывается. Можно даже смело утверждать, что всё происходящее ничем не отличается от тишины. А у кланового убийцы в это время внутренности свинцовой тяжестью наливаются и болят, и мозг плавится.       Клановый предатель делает вид, что внутри у себя не скалится, только смотрит всё пристальнее, на одну секунду дольше обычного и совсем не положенного по статусу друга-врага.       Итачи помнит, что Наруто таких противоречий не знает. Он смеётся, проговаривает своё мантрическое «Саске», будто надеется, что тот выберется из его глотки вместо чёрного ворона. Какое, уж, тут Цукуёми. Иногда кажется, что пленником их случается исключительно сам носитель.       Бравый вояка приземляется, окунаясь в привычный мир без повреждений. Девятихвостый его не лечит — спит. Любовные дрязги не натягивают поводки на сильных, но поверженных.       — Что ты сделаешь для его возвращения, Наруто-кун?       Джинчурики заходится кашлем, его глаза ширятся так, что норовят лопнуть спелыми яблоками. Учихи не ценят слова без действия, Наруто сопротивляться им не умеет. Пусть Итачи и желает ему обратного.       — Ты станешь Хокаге? Ты изменишь мир?       Наруто задыхается и кричит, все его иллюзии разливаются густой кровью. Одеревенеть снова не получается. Выпустить простейшую остроту вместе со слюной и воздухом — тоже. Итачи вожделеет его в молчании и дарит на прощание самые страшные кошмары. Когда-нибудь всё закончится, и неприкаянный убийца пуще прежнего себя накажет. Не важно, какими средствами и телами. Желаемого ему однозначно не получить.       Может, не такой, уж, он и предатель, раз избранные его не любят?       — Я стану... Хокаге. Я изменю... мир.       Наруто приземляется во второй раз, но уже гораздо больнее. Девятихвостый в нём дёргается, но раны опять не те. Всего лишь выкрутило желудок. Узумаки сгибается пополам, и только потом его рвёт.       Итачи вожделеет его в беспомощности.       Ржавая, дёрганная пружинка норовит принять знакомую форму, напомнив, что чужая изломанная психика доводит до оргазмов чаще, чем собственные длинные пальцы. И слюна по подбородку Наруто прямо к земле тянется. До сих пор к Саске тянется — на небо тот никогда не смотрел.       Итачи хочется, чтобы это была его сперма.       Он морщится от увиденного, но очередную порцию боли не дарит. Исчезает вполне себе ожидаемо, не заметив, как пальцы Наруто хватаются за жёсткое перо.       Глупый. Вся твоя пропащая деревенька знает, что ты умрёшь. Не от Аматерасу, так от чего похуже.       Итачи вожделеет его сильнее собственной гибели, но в этой междоусобице не одна его кровь прольётся.