Письмо

      Летние вечера все одинаковые: жарко, шумно, слегка грустно, потому что этому времени года вскоре предстоит неизбежно закончиться. С недавних пор Валька Буров их совсем не жалует. Железо турника почти кипит, изолента тоже не спасает — еще немного и поплавится прямо под пальцами. Валя чувствует это даже через загрубевшую от мозолей кожу. Трава уже сухая. Шуршит не так приятно, как еще пару месяцев назад, в мае. Помнится, прошлое лето было совсем не таким. Нет, оно было совершенно точно таким же жарким, таким же шумным. Но оно не нагоняло тоску. Оно было веселым. Живым, полным. Эти невольные сравнения заставляют Бура недовольно вздохнуть и разжать пальцы, спрыгивая с перекладины, на которой он так ни разу и не подтянулся. Ни разу за это лето. Подобрав с травы старенькую ветровку, Валька закидывает её на плечо, из-за чего она выглядит еще более жалко. Руки в карманах. Непокрытый бритый череп. Отойдя на пару метров от злосчастного железа, парень резко тормозит. Кивает сам себе и хлопает по карманам. Через пару секунд склоняет шею, прикрывая сигарету рукой от ветра, прикуривает, по-старинке, от спички. Снова кивает, стряхивает первый пепел и возобновляет путь. По разбитому асфальту скользят длинные тени редких прохожих и стаек детей.  — Слыш, шкет, — внезапно выдает Бур, а у самого брови взлетают на лоб. Но когда еще более удивленный мальчуган шаркает сандаликом по земле, лицо Вальки приобретает иное выражение. — Как зовут?  — Коля, — смотрит исподлобья, сжимает хватку на прорезиненных поручнях, весь похож на дворового кота — вот-вот удерет.  — Классный самокат. Старшему приходится уйти первым. Вслед доносится растерянное: «Ага…» Еще одно отличие прошлого лета от настоящего. Страх. Раньше Бурову нравилось «нагонять жути». Чувствовать себя хозяином. Как удивительно все может измениться всего за год. Или за целый год? Парень шел неспешно. Слушал шум. Старался слиться с ним. Но через стеклянный взгляд можно было легко рассмотреть звенящую тишину в его голове. Первая сигарета подошла к концу. Выбросив потемневший фильтр в пустую жирную, темно-зеленую мусорку уже у своего подъезда, парень достал пачку снова. Снова затормозил. Спешить ему некуда. Уже достав заветную белую палочку, рука зависла в воздухе. Покрутив в пальцах оба предмета (пачку и сигарету), темнее тучи, Валя сжал пачку и бросил в ту же мусорку, в которой минуту назад сгинул окурок. Новую сигарету сунул за ухо и, тяжело вздохнув, потянул на себя старую железную дверь с облупившейся краской. В подъезде, пахнущем насквозь сигаретами и чем-то сто раз перебродившим, есть только одна приятная Вальке вещь. Почтовый ящик. Щепетильные бабушки из ближайших квартир периодически брызгают освежителями, чтобы перебить тошнотворный запах. Впервые Бур проникается какими-то незнакомыми чувствами и по-доброму хмыкает, роясь в черном ящике. Он давно перестал закрываться, поэтому ключ не нужен.  — Здравствуйте, Нин Семённа, — все еще слегка улыбаясь поздоровался Валька с бабушкой-одуванчиком.  — Здравствуй, Валенька, проходи. Напряженная спина и гордый затылок, который прошествовал на кухню действительно напоминал Вальке одуванчик. Держится изо всех сил, но стоит подуть — облетит, оставив от себя лишь воспоминания.  — Валенька, ты…  — Забрал, теть Нин, забрал. Ответом послужила теплая улыбка и солнечные зайчики от очков. Женщина вновь скрылась на кухне. Закипел электрический чайник. Кухня тесная, но уютная. Очень похожа планировкой на ту, что в квартире родителей Бурова. Впрочем, все квартиры в их районе одинаковые и отличаются в основном ремонтом.  — Ну что, дружок: чай, кофе, потанцуем? — оптимистично предложила старушка, уже доставая две кружки и свежий пакетик чая. На колени к парню запрыгнул желтоглазый серый котяра, недолго зеркаля равнодушный взгляд Вальки. Наигравшись в переглядки и сделав какие-то свои выводы, кот потерся о загорелое человеческое плечо, вытягивая шею. Теперь Бур мог почесать гордое животное за ухом.  — Лучше чай, но Вы и так знаете. Конверт, отложенный на стол, приковывает взгляды, но Нина Семеновна и Валька стараются не обращать на него внимания, переключая взгляд друг на друга и восполняя неловкие паузы судорожно подысканной темой для разговора.  — Учиться не надумал?  — Да что думать, надо экзамены сдавать заново.  — И в чем дело? Ты же не глупый парень. Он всегда тебя хвалил, да и Сёмка тебе помочь может.  — Да не знаю как-то… — сколько бы раз старушка не заводила разговор об учебе, Валька отвечал так. Потирал шею и смотрел в стол или в окно за спиной собеседницы. Но в этот вечер что-то было не так, как обычно. Глаза Нины Семеновны, и без того неестественно большие из-за очков, распахнулись, а тонкие светлые брови взметнулись, делая более заметными морщины на лбу. За последний год их здорово прибавилось, что не могло не расстраивать женщину. Но сейчас кажется, ее интересовала всего одна вещь. Валя положил обе руки на стол, беря кружку в замок из пальцев.  — А могу я у вас пожить немного?  — Конечно! Конечно, Валенька! Я что, против разве? И комната для тебя есть. Год уже, — чуть подскочившая на скрипнувшем табурете женщина сбавила голос, стараясь выдавить из себя последнее слово и не дать слезам, скопившимся в уголках глаз, потечь по щекам. — Пустует. Год уже. Конечно, пожилой, хоть и очень сильной на первый взгляд женщине не удалось совладать со своими эмоциями.  — Нина Семённа, ну не плачьте, не умер же он, в конце концов, — передавая салфетки, вполголоса и слегка хрипя попытался успокоить ее Бур. На это бабушка всего лишь улыбнулась дрожащими губами и утерла красные глаза. Уже через пару мгновений она вновь улыбалась.  — Давай читать, — распорядилась гостеприимная хозяйка после глубокого вздоха.  — Хорошо, — Валя набрал воздуха в легкие, чтобы не останавливаться в процессе чтения. — Привет, родня. В какой-то странный пионерский лагерь вы меня отправили. Форму зачем-то носим, представляете. Ни разу кислородный коктейль не дали! Почти год прошел. Надо же. Бабуль, ты там, наверное, каждый день дискотеки даешь? А у нас вот не бывает. Если, конечно, песни шепотом по ночам не считать дискотекой. А вообще, все хорошо у меня, не переживайте. Как говорил герой нашей любимой с тобой, бабуля, комедии: «Мы на зарядку строем ходим. На завтрак — строем. Телевизор и то… строем смотрим». Обычная жизнь обычного тинейджера, так сказать. Представляешь, у меня тут даже друзья появились. Ну, я же могу называть друзьями тех, кто меня до сих пор не попытался побить? Сложная задачка, сами знаете. Старшие перестали называть нас лохами! Всего-то и надо было, что год оттарабанить. Ну и хватит обо мне. Как вы там? Как твои цветы? Во дворе устраивают стрелки? И без меня, наверное! Хотя, знаешь. Столько из-за них терплю… никогда больше не полезу туда, честное слово! Как там Сёмка? Сессию закрыл? А то знаю я этого обормота. Как у нашего спортсмена дела? Бросил ку… — каменное выражение лица Вальки, с которым он читал письмо, дало слабину в виде приподнятого уголка губ и дернувшихся ушей. Прочистив горло, он продолжил читать: — Бросил курить, на лыжи встал? Безумно по всем скучаю и жду встречи. Ваш Алешка. Паст скриптум: купились? Так и знал, что забыли, как меня зовут. Ваш Арсюшка. Паст скриптум два: бросьте Графу от меня внедиетную кильку. Только, чур, самую жирную, а то подумает еще, что хозяин его не любит.  — Дай я посмотрю, — попросила просиявшая женщина. И не дожидаясь ответа вытянула бумагу из рук Бура. Закатывающееся солнце бросало последние пламенные лучи на желтые стены кухни. Бур прислушался. К обычному шуму в ушах. Молчание, пока Нина Семеновна гладит письмо внука и не может понять, хочет она плакать или нет. Уютное. Недостаточно, как и всегда. Но за прошедший год самое близкое к тому, что называется по-настоящему уютным молчанием.  — Останешься у нас или к родителям пойдешь? — на грубую бурову ладонь легла мягкая старушечья.  — Если можно, — еле выдохнул парень, желая лишь закурить очередную последнюю сигарету. Через пару часов, когда Нина Семеновна посмотрела свою любимую передачу, она расстелила постель внука для Вальки. Парень же в это время сидел за рабочим столом Киева и перелистывал тетради, оставшиеся нетронутыми на столе. Ни разу не запущенный компьютер, потертые наклейки с автомобилями совершенно Буру не известных марок, и даже крошки под резиновыми краями столешницы. Все давно выучено наизусть, но каждый раз выглядит по-новому.  — Валь, а расскажи как вы познакомились?  — Вы же меня уже сто раз спрашивали, — против воли улыбаясь возмутился Валя. На секунду в глазах старушки он показался ребенком. Но наваждение быстро исчезло, оставив реального парня. Со шрамом на губе, вечно сдвинутыми бровями и ссутуленными плечами.  — И еще сто раз спрошу! — с готовностью кивнула седая шевелюра. — Спой, светик, не стыдись.  — Да вы и сами видели: у нас стрелка с Яриками, он влазит, всем фурыжит по репе, его замечают. Никого, говорит, не знаю, драться люблю…  — Ну дальше, дальше!  — О, я тут вспомнил, что он говорил, кажется! — почесав подбородок, он продолжил: — Его, значит, держат. Решить ничего не могут, а он как начал варианты предлагать: «Ну че, —говорит, — вам? Окурков насобирать, которые еще докурить можно? Или пива всем за мой счет? Балтику, или че вы там травой заедаете?»  — Ой, он такой у нас, как чего ляпнет… — качая головой, злорадно сочувтвовала бабуля внуку.  — А мне еще как-то фиолетово и полосато было, о чем они там ботают, там же губу рассекли-то. Вижу потом, Витек у него кнопку паузы нашел — под дых всадил.  — Ой, Сенька ему тогда, наверное, спасибо сказал. А то Бог знает, что бы еще наговорил, а потом отдувался.  — Наверное. Ну, а потом он свинтил, когда Ярики ушли, а Леха над ним стебаться начал. Всем двором догоняли. Нас двое-трое, что ли, осталось. Ну, по барабану было, честное слово. Свинтил и ладно. Он не наш, так что не принципиально. А потом он меня сам нашел. В этом месте Бур всегда пожимал плечами, не зная, что он еще интересного мог рассказать старушке, жаждущей хлеба и историй. Да и стыдно как-то было пересказывать сущую мелодраму.  — Но вы же тут не знакомитесь, — устало вздохнув, Нина Семеновна поправила сползшую с плеча шаль.  — Да знаете, мне тогда с ним все понятно было уже. Балабол, бабник, нормальный парень со своими тараканами.  — И ведь почти угадал!  — Ну и все, — закончил было Бур на обычном месте, но вдруг крутанулся на стуле спиной к столу и сложил на него локти, уставившись вместо лица допросницы в потолок. — А хотя… ***  — Слыш, закурить не найдется? Бур чуть не подавился дымом после этого вопроса в свой адрес. Спасло от закашливания его лишь то, что он слишком давно курит и научился справляться почти со всеми неприятными моментами. Впрочем, то, что с дымом он справился, никак не принесло ему просветления.  — Если не найдется, слетаешь в ларек? А то и правда последние, — выдохнул Валька дым в сторону незваного собеседника. Но у странного парнишки это вызвало лишь смех.  — Вежливо для гопника.  — Смело. Но зато в самый раз для самоубийцы! Совершенно бесстрашный, казалось, незнакомый парень сел прямо на траву в метре от дымящего Бура. По шее течет пот, плечи, блестят от влаги, серая майка местами прилипла к телу. Поморщившись от дуновения ветра, Валя достал новую сигарету.  — Ты спортсмен?  — Да это ты по ходу спортсмен. Бегун, угадал? Чеши давай отсюда.  — Ты забавный. Пива выпить не хочешь? Как зовут?  — С этого и надо начинать. Бур.  — Арсений. Уже через пятнадцать минут оба парня сидели на траве оба и молча потягивали спиртное. Правда, молчание, которого так бы хотел Буров, длилось весьма недолго.  — Давно вы с Лехой дружите?  — Да года два уже. А ты его откуда знаешь?  — Да уж все в одном месте живем, поди.  — Но тебя вот я не знаю.  — Не помнишь меня? На всякий случай осмотрев собеседника с ног до головы, Валя понял, что совершенно точно его нигде не видел.  — И ведь прошло всего два дня, ну ты даешь. Валька снова промолчал. Почесал ладонью с сигаретой лоб. Снова посмотрел на собутыльника. Высокий, худой, модная стрижка, очки без линз. Остался только один вариант.  — Два дня назад… Было собрание педиков, и ты решил, что видел меня там? — неимоверно гордый своим ответом, Бур затянулся.  — Так вот как называются ваши стрелки! А я-то все думал!..  — Ладно, один: ноль в твою пользу. Ты, что ли, окурков хотел нам насобирать? Вообще, предложение было неплохое.  — Не понял, — лжеочкарик, уже собравшийся было глотнуть из жестяной банки, повернул вскинутую голову, так и не решившись пока что залить в себя пиво.  — Ну, ясное дело, курить бы их никто не стал, а для тебя довольно унизительно. На это заявление занесенная банка пива опустилась на землю, а голова опустилась. Брови сошлись на переносице, делая выражение лица Киева серьезным.  — Хорошо, что Леханов не такой сообразительный.  — За несообразительность, — слегка захмелевшему Буру было уже все равно за что пить, поэтому он, не дожидаясь реакции собеседника, ударил своей банкой о его и допил последние глотки.  — И ты хочешь сказать, что высосал все? — не моргая Арсений наблюдал за тем, как Бур сминает жестянку и кидает куда-то позади себя. — И мне теперь в одного полбанки допивать?  — Можешь не допивать, насильно никто не заливает, — Валя пожал плечами и вслед за банкой в траву отправился окурок.

***

 — Ну, как-то вот так и было, а потом я ушел.  — Ну теперь с Лехановым все понятно с вашим. Не удивлена, что туда ему и дорога легла.  — Странно, что только сейчас, — перестав смотреть в потолок, Валя вновь вернул взгляд Нине Семёновне. Старушка поминутно поджимала губы, поэтому парень не торопил ее.  — Ладно, Валь, пойду я спать. Доброй ночи, — глубоко вздохнув, она поднялась на ноги и, погладив собеседника по плечу, ушла. И даже дверь не забыла прикрыть. Тишина. Теперь, когда Бур один, а на дворе ранняя ночь, он не мог прятаться от звона в ушах. Такой обычно бывает, когда после долгого нахождения среди громких звуков заходишь в изолированное от них пространство. Только такой тихий звон стоит у него в ушах уже почти год. Этот вечер был как-то по-особенному наполнен воспоминаниями, поэтому спать Вальке не хотелось. Поворочавшись с боку на бок, парень кряхтя лег на спину, подложив руку под голову, и прикрыл глаза. Решил довериться обстоятельствам и просто плыть по течению. По течению воспоминаний, ощущений. Вот Арсений приходит во второй раз, но уже наглеет. Вытягивает долгожданную сигарету после первой же Валькиной затяжки: " — Следующую я затушу о твой глаз, понял?  — Убедительно, но я должен был, пойми, — наигранно вздохнул парень с модной прической, не переставая улыбаться.  — Я предупредил. Достав новую сигарету Валька вернулся к своему первоначальному блаженному состоянию. Он очень старался не замечать неусидчивого нового знакомого, морщась от нескончаемого потока слов даже с закрытыми глазами. Стараясь изо всех сил не потерять контроль и насладиться, наконец, никотином.  — За какую команду в футболе болеешь? Школу закончил уже? Пьешь много? Играешь на чем-то?  — Киев, блять. Ты хохол или, долбоящер, из принципа по-русски не понимаешь? Вафлю прикрой уже, заебал.  — И почему моя фамилия все время связывается со столицей Украины, а не, например, с кием? Может, я шары загонять люблю, м?  — Загонять или заливать? Меня с тобой может заставить нормально говорить только пиво». С тех пор Валя здорово изменился. Но понял он это только лежа в кровати, когда вспоминал то, как обращался с безобидными людьми. Иногда они, как и Сеня в свое время, просто пытались заговорить. Рукой, не заведенной за голову, Валя потер лицо. Закрыл глаза, перестав рассматривать фосфорные звезды, приклеенные к потолку. Но от мыслей никуда не скрылся. Болтливый парень посещал Бура только тогда, когда он был в одиночестве, но часто. Иногда Валя сравнивал его с приходом от травы: ожидаемый, но, тем не менее, внезапный, отвлекающий от насущного, заставляющий уйти в себя. И остановиться сложно. Турники, остановка, подъезд — он знал все места, где Бурова можно встретить одного. Арсений постоянно задавал беспонтовые, на взгляд Вальки вопросы. «С кем живешь? А почему?», «Тебе нравится шататься по улицам ночью?», «На корточках правда удобно?», «Чем треники лучше брюк?», «Отжимал деньги хоть раз?», «Почему ты вообще с ними водишься, ты же с ними не похож? Даже странно, что они тебя приняли и не чморят…» Причем предпоследний был самым забавным. Единственный вопрос, на который Валька посмеялся и ответил многозначительно и без раздражения: «Без лоха и жизнь плоха». Время шло, и Бур даже стал доверять Киеву. Постепенно переставал огрызаться и в конце осени даже пригласил его «пошататься со своими пацанами». Тогда от предложения Арсений отшутился. А на следующий день пришел, как раз в тот момент, когда трое бугаев, включая Бура, доколебались до паренька помладше с просьбой купить сижек, по причине того, что свои паспорта они оставили дома. Тогда Арсений просто кинул Вальке прямо в голову (и не промахнулся — попал по затылку, не прикрытому шапкой) пачку сигарет.  — Че бля? — непонимающе повернулся парень, потирая место, куда угодила пачка.  — Чтобы в следующий раз не забыл, где паспорт лежит. Это был переломный момент. Теперь они поменялись местами. Уже через два вечера Бур, выкуривая те самые сигареты, сидел на спинке лавочки у подъезда Киева, бросая под ноги окурки один за одним. Пришел домой Сеня не один. За полдвора гопника заметили. Незнакомый «хуй», как его сразу окрестил Бур, что-то спросил у Киева, тыча пальцем в курильщика. Против воли Бурова улыбка при столкновении взглядами с Сеней тогда больше напоминала оскал. Окурок он показательно бросил в урну у лавочки и сложил ноги одна на одну, спокойно дожидаясь, пока к нему подойдут. Немая сцена длилась недолго. Через полминуты парочка переглянулась, кивнула и развернулась на сто восемьдесят градусов, направляясь к машине, на которой подъехала. Белая «Волга». Бур сплюнул туда, где перед этим накидал окурков и спрыгнул со скамейки. Зря только сидел. Но против воли (поначалу) он продолжал приходить на то же место. Курил еще больше, шапка с каждым разом опускалась на уши, сантиметр за сантиметром. И однажды дождался. Сеня вышел из подъезда в футболке и резиновых сланцах. Сунул руки в карманы, поежился.  — Угостишь? Бур молча протянул пачку таких же сигарет, какие тогда ему «подарил» Киев. Арсений сел на скамью, точно так же игнорируя место для сидения и забираясь на узкую спинку, ставя ноги перед собой, стряхивая пепел прямо между ними. Курили так же молча.  — Пошли, что ли, зайдем. А то меня бабушка уже опускает как последнего петуха, что тебе на улице сидеть приходится. Вместо ответа Валька кивнул, совершенно не желая напрягать связки. Рука под головой затекла, пришлось переместить ее в другое положение. Вытянув ее перед лицом, в направлении светящихся звезд, Валька сжимал и разжимал кулак. Задумался. Вскоре пришел сон. С утра обычная рутина, смешивающаяся с безделием. Когда-то, возможно, это было идеальным течением времени для Бура. Но за последний год он так привык к эмоциям, постоянному расширению горизонтов за пределы подъезда, пива и семечек, что теперь боялся потерять нового себя. И ведь продержаться осталось всего ничего. Неизвестно, насколько «ничего», потому что наверняка не знал никто. И Валька, и Нина Семёновна, и Сёмка, временами навещающий их — все постоянно жили в ожидании. То ли чуда, то ли несчастья.  — От Лехи никаких известий?  — А должны быть? Сёма сидит на обычном месте Нины Семёновны, пока та гостит у соседки, Бур, с неделю назад стащивший от родителей инструменты, занимался починкой дверцы шкафчика под раковиной.  — Так ведь недавно амнистию объявили, вдруг вышел уже.  — За особо тяжкое чалится, кто его выпустит? — Бур был непробиваем. Наконец дверца закрылась без скрипа и стука. Лишь легкий щелчок примагниченного железа разрушил тишину.  — А вот от него вчера письмо пришло. Забыли тебе позвонить. Да и ты на смене был. Принести? — убрав отвертку в ящик с ложками вспомнил Валька.  — Было бы неплохо, — Сёмка воодушевился и даже позволил себе улыбнуться, проиграв в их с Буром извечной игре в каменное лицо. Читал он быстро и молча, как порядочный студент-юрист.  — И что, ты так и не написал ему ни раз за год? Все бабушка? — отложив бумагу, Семён положил голову на скрещенные ладони. Вновь повисло молчание. Общение парням никогда не давалось легко. Ничего общего кроме Арсения у них так и не нашлось. Сёмка все еще не понимал, что его друг нашел в гопнике (и уж тем более наоборот), а Бур не стремился к общению с теми, кто видит в нем лишь его прошлое. Впрочем, и ничего против друг друга они никогда не имели.  — А почему?  — Неужели у меня такая аура, что вы постоянно одно и то же спрашиваете? — ответом послужила непоколебимая уверенность во взгляде напротив. — Ну, а что я должен написать? Вернется — так побаз… поговорим.  — Неужели ты не пробовал поставить себя на его место? Тебе там, значит, сложно, одиноко, скучно, а тебе даже твой парень не пишет. Сёма с самого начала любил подначивать в таком ключе. Причем не только Бура, но и Киева. Реагировали они совершенно одинаково, что веселило будущего юриста неимоверно.  — А по репе? — плохо сдерживался Буров, стараясь не кривиться, как будто съел половину лимона. Лишь заходившие желваки выдавали его истинную степень недовольства.  — Делаешь успехи, друг мой, — Сёмка вздохнул и поднялся, направляясь к выходу из квартиры. Удовлетворенный и невредимый. — И ведь не дурак, когда хочешь.  — Ой ли? От кого же я это слышу?  — Да ладно тебе, я же и так тебе за Сеньку вечно спасибо говорю. И буду, скорее всего.  — Я ничего не сделал. Леха все сам.  — Ну да, все ведь способны посадить пусть и непутевого, но лучшего друга в тюрьму, ради того, чтобы там не оказался любимый человек…  — Точно по варежке отхватишь сейчас, чесслово. Проводив гостя из практически родного дома, Валька не выдержал тишины в квартире и, уверившись, что по карманам растолкана мелочь, задался целью принести в жилище что-нибудь съестное, чтобы Нине Семеновне не пришлось лишний раз стоять у плиты. С самого утра лил дождь. Но это никак не сдерживало Бура в его порывах. Ощущение, что вот-вот начнется осень скорее давало возможность глубже вдохнуть. Набрав побольше воздуха в легкие и не спеша его выпускать, Валька шагнул из подъезда, мгновенно ощущая прохладные капли. Капли на лице стали теплее незаметно.  — Привет. Никаких очков. Никакой челки. Никаких подвернутых джинс. Не узнать.  — Не такого приветствия я ожидал, надо признаться. Бур? Бур, бля, ты выдохни что ли! Земля вызывает Валентина Викторовича Бурова!  — Охуенно за хлебушком вышел. Надо было сразу в домохозяйки записаться, да?  — Может, обнимемся? Арсений широко развел руки, поднимаясь с мокрой скамейки. Синий берет, блестящая даже в ненастье пряжка, начищенные сапоги. И вырос. Валя даже не сразу понял, что уже не первую минуту сжимает чужую грудную клетку, как последнюю надежду на светлое будущее. Тяжесть чужой головы на плече. Заново открытая привычная когда-то вещь. Чужие руки, в разы более крепкие, чем раньше, сжимающие в ответ. Непонятно отчего тяжело дышать — то ли от нахлынувших эмоций, то ли от тяжелой хватки. Кажется, в воздух поднимается легкий пар от разгоряченного дыхания. Сложно отпускать и не ясно зачем, но приходится.  — Скучал по мне? — хитрая улыбка, прищур такие привычные на непривычно загорелом лице, что Бур невольно дает выход всему, что в нем копилось. И вход тоже. Сам сияет как начищенный чайник. И, наконец, слышит. Стук капель по асфальту, по дереву скамейки, по листьям, по ткани на форме, стук сердца, редкие щебетания птиц и работающий вдалеке двигатель машины. — Хотя чего я спрашиваю. Как же. Сам и сослал ведь. А у самого улыбка не сходит, будто уголки губ к ушам привязаны. И стоит так близко. Счастливый. Впрочем и Буров не отстает ни на шаг. Даже руки в карманы не сунул. Но и не ответил. Взял одиноко забытую на лавке черную сумку и двинулся обратно в сторону подъезда.  — Вот же болтун, — уже стоя спиной к Арсению не переставая улыбаться наигранно-устало.  — У Нины Семеновны будет инфаркт, надеюсь, ты это понимаешь.  — Ой да брось, она еще всех нас переживет.  — Зная тебя — сильно сомневаюсь.  — Кстати, а что ты тут делал?  — Твою работу — старался не расстраивать бабушку, — ставя дымящиеся ароматным чаем кружки на стол почти смеясь ответил Бур. Но тут же из коридора раздалось: «Сам ты бабушка», — и стук закрывающейся двери, щелчки замков.  — С кем ты там… Сенечка! История практически та же, что и у подъезда, только бабушку сильно раскачавшийся парень умудрился покружить в воздухе, отчего квартира наполнилась довольно звонким смехом сквозь слезы. Еще долго женщина держала в дрожащих ладонях лицо внука, которому пришлось наклониться для удобства любимой женщины.  — Хоть бы предупредил, когда приедешь!  — Ну так я же сюрп…  — То же мне сюрпризник! Еще бы из торта выпрыгнул!  — А я могу! — не отставал от Нины Семёновны Арсений, — Валь, а, Валь, хочешь, чтобы я из торта вылез?  — Ой дурак! — вместо Бура ответила женщина. — Это уж вы наедине как-то решайте. Старая я уже для этих ваших… разговорчиков, — не переставая зеркалить лукавую от природы улыбку внука.  — Тогда мы пойдем! Арсений ловко вывернулся из женских объятий, толкая Бура на выход из квартиры.  — Я дверь не буду закрывать. Ночью не долбитесь, я спать буду, заходите сразу! — только и успело донестись вслед.  — Ладно, Нин Семённа! — утонуло в топоте по ступенькам и долгожданном озорном смехе.