Тренировка в стиле ЦЕДЕФ

Сицилия, 10 мая 2013 года, 9:17 am. Экран показывает часть комнаты: письменный стол из светлого дерева, высокие стеллажи, забитые книгами, угол кожаного кресла. В поле зрения появляется молодой мужчина в костюме-тройке, оглядывается, поворачиваясь вокруг своей оси под звуки низкого, с хрипловатыми нотками голоса невидимого сейчас человека. — Смотри вперёд, Савада. Да не туда вперёд! Цуна разворачивается, наконец, лицом куда «надо», смотрит прямо в объектив, напряжённо сжимая пальцами большой лист бумаги. — Это что, Занзас? Камера? — Бинго. В неё и говори свою долбанную речь. — Зачем? — в голосе Цуны искреннее непонимание и удивление. Он широко распахивает глаза и приоткрывает рот. И выглядит — смешно и нелепо. — Чтобы вот таких рож в приличном обществе не строил. Изменившись в лице и захлопнув рот, Цуна фыркает и уже более непосредственным тоном сообщает: — Главы кланов мафии? Приличное общество? — Запихни свой сарказм в задницу. Ты теперь один из них. Цуна закатывает глаза, словно потолок может поведать ему некую истину. Или спасти. Косится на камеру недоверчиво, даже опасливо, подозревая в ней очередную злую шутку Реборна. Но неожиданно тихо смеётся сам над собой и качает головой. — Я грёбанный параноик, — бормочет он. Ворошит волосы пятерней и улыбается невидимому собеседнику. — Занзас, а давай позавтракаем? Здесь отличный вид с балкона. Сицилия, 10 мая 2013 года, 10:01 am. Цуна серьёзен и сосредоточен, костюм сидит на нём идеально, можно хоть сейчас телепортировать в палату английских лордов. Помолчав несколько секунд, словно бы собираясь с духом, он неторопливо и веско, словно президент перед многомиллионной аудиторией, выговаривает: — В этот знаменательный для всей Семьи момент, я должен... я хочу... — лицо Цуны каменеет, затем делается страдальческим, и он всплёскивает руками с поистине итальянской экспрессией. — О, Будда Амида, Занзас, какая нудятина! — Не ко мне! — голос доносится с балкона: звуки города вплетаются в отрывистую, грубоватую речь. — У тебя должно от зубов отскакивать, вот и репетируй! — Второй Реборн нашёлся, — бухтит Цуна и смотрит в экран исподлобья. — И как мне, всё-таки, должна помочь камера? В поле зрения, наконец, появляется Занзас. Он без кителя, рубашка расстёгнута до середины груди. Он тычет в камеру перьевой ручкой и чеканит: — Запишешь это дерьмо, посмотришь, поплачешь, учтёшь свои ошибки, снова запишешь... Цуна одаривает Занзаса несчастным взглядом. — Чья это идея? — говорит он уже резко и холодно. Почти приказным тоном. В ответ ему — долгое выразительное молчание и давящий взгляд. — О… — Цуна прижимает ладонь ко лбу, трагично опустив голову и плечи. — Моя дорогая Семья... — Бормочет с нотками паники: — Это идея Реборна, наверно… Занзас! — возмущённо вскидывается Цуна. — А ты что здесь делаешь?! Оскалившись, Занзас зажигает Пламя в ладонях, вынуждая отступить от него на шаг. — Я — мотивирующий фактор, Савада. Цуна напряжённо смотрит на Пламя несколько секунд и выдаёт: — Бред. — Да пофиг. Сицилия, 10 мая 2013 года, 10:47 am. Камера фиксирует всю ту же обстановку. Только с кресла свешивается пиджак Цуны, а сам он скучающе произносит: — Я хочу вам сказать, нет, показать... свою задницу, — и поворачивается к камере пятой точкой. За пределами экрана громко аплодирует Занзас. Сицилия, 10 мая 2013 года, 11:25 am. Цуна сидит на столе, закинув ногу на ногу, и самозабвенно поёт куплет из «Оды К Радости». Музыка становится всё громче, запись, как на старой пластинке, похрипывает, Цуна безбожно фальшивит, вдохновенно жестикулируя... Слышатся выстрелы — пластинка обрывается. Сицилия, 10 мая 2013 года, 12:12 pm. Камера включается. Цуна смотрит в камеру. Взгляд у него остановившийся и резкий, словно ещё немного — и Цуна выйдет в гипер. — В этот день... — начинает он безэмоционально, давится словами, и прыскает. Беззвучно трясётся от смеха, согнувшись пополам, а потом заливается в голос. Обессилено привалившись к столу, Цуна выдавливает между вдохами: — Зан…зас… я… не могу!.. — Хера лысого ты не можешь! Это тебе что, встало-не встало?! Сраную… Цуна суетливо подскакивает к камере и вырубает её. Сицилия, 10 мая 2013 года, 14:09 pm. На экране мельтешит какое-то мутное пятно, оно дёргается вбок вместе с объективом, потом отдаляется и становится видно, что это была задница Занзаса. Он разваливается в кресле, закидывает ногу на ногу и раскрывает книгу. На тёмно-синей обложке поблёскивают золотом теснёные буквы названия, но прочитать его невозможно. На подлокотник присаживается Цуна, озадачено смотрит в камеру: — Она работает? — Понятия не имею, — отмахивается Занзас, быстро перелистывая страницы. Заглянув в книгу, Цуна усмехается едва заметно и, прислонившись к спинке кресла, достаёт из кармана брюк пачку жвачки. Разворачивает широкие тонкие пластины, принюхивается и кладёт в рот сразу три. Удивлённо распахнув глаза и промычав что-то одобрительное, более внятно делится: — И правда, вкус арбуза. Спасибо, Занзас. Тот хмыкает, чиркая что-то прямо в книжке перьевой ручкой. Цуна неодобрительно косится на это, потом полностью сосредотачивается на жвачке. Катает её во рту, прижимая языком изнутри то к одной щеке, то к другой, от чего они попеременно обзаводятся подобием флюса. Босс Варии грызёт гладкий тёмный пластик ручки и не обращает внимания на соседа. Так проходит минуты две, пока Цуна не начинает надувать пузырь. Надувает. Надувает… Надува-а-а-а-ет. Всё происходит в абсолютной тишине, даже Занзас отрывается от чтения. Когда пузырь становится огромным настолько, что по размерам скоро обойдёт кулак Занзаса, тот варварски ухмыляется… и прокалывает его острым наконечником пера. — Ха-ха! Всё лицо Савады в жвачке, словно Человек-паук плюнул в него своей паутиной. Розовой. Цуна медленно поворачивается к Занзасу. На его лбу вспыхивает Пламя, и «картинка» пропадает. Какофония звуков. Сицилия, 10 мая 2013 года, 14:20 pm. Запись идёт, вновь «включается» визуальный ряд. Письменный стол из светлого дерева, заваленный книгами с высоких стеллажей, перевёрнутое кожаное кресло. Где-то за пределами видимости камеры хлопают двери, что-то роняют, иногда большое и тяжёлое. Звон стекла, выкрики и ругань — походит на семейную ссору, за исключением… — Савада, совсем сдурел?! В кадре появляется Занзас, он пятится, сгорбившись, смотрит исподлобья. Волосы у него вздыблены, рукав рубашки подпалён, а на коже проступают тёмные кляксы шрамов. Босс Варии в гневе, а ещё он… Возникший в кадре Савада держит в руках красный баллон огнетушителя. …в ахуе: — Мусор, ты не посмеешь, я теб!.. Из фиксатора бьёт фонтаном белоснежная пена. Сицилия, 10 мая 2013 года, 15:10 pm. В экране вновь размытое пятно, в котором угадывается расплющенное лицо Савады Цунаёши. Лицо отдаляется от экрана, становясь слегка встревоженным, и его обладатель напряжённым голосом произносит: — Надеюсь, я всё оттёр и в ней ничего не закоротит. Вроде красная лампочка горит, значит, работает. Как думаешь, Занзас? Цуна оборачивается: за его спиной стоит босс Варии — по пояс голый, штаны в мокрых пятнах — и вытирает волосы махровым полотенцем. Прервавшись, сверлит Цуну убийственным взглядом. Тот смущённо скребёт кончик носа и с улыбкой заявляет: — Но это же лучше, чем Прорыв Точки Нуля? Занзас швыряет полотенце в Цуну с ожесточением, от которого того едва не сбивает с ног. Сицилия, 10 мая 2013 года, 18:00 pm. В кресле, выдвинутом перед письменным столом из светлого дерева, сидит Цуна и по-деловому спокойно говорит речь: — В этот знаменательный день я должен поблагодарить всех вас за оказанную моей Семье честь... За его спиной, на столе, возлежит на боку Занзас и, подперев ладонью голову, обгладывает баранью ногу. Перед ним огромное блюдо, полное спагетти и с ещё одним куском мяса. — …и тесное сотрудничество между нашими семьями, освящённое веками… Подтянувшись на локте, Занзас строит козу над каштановыми вихрами или взмахивает костью, словно дирижируя речью. — …позволит нам и далее… Занзас. Босс Варии замирает, прекращая работать челюстями, и скашивает взгляд на Цуну. Тот, слегка развернувшись в кресле, всё тем же торжественным тоном произносит: — Давай потрахаемся. И Занзас давится куском. Кашляет, задыхаясь, из глаз брызжут слёзы, он стучит себя кулаком в грудь, но всё без толку. Подскочив с кресла, Цуна неловко хлопает его по спине, но Занзас хаотично машет руками, отбиваясь, и тогда Цуна, отодвинув тарелку, неожиданно сильным движением перегибает Занзаса через край стола и несколько раз ударяет кулаком между лопаток. — Убью, — хрипит Занзас, отхаркнув кусок еды и жадно откашливаясь. Со свистом втягивает носом воздух и уточняет: — Придушу нахрен.... — Я виноват — исправил ошибку, — бесцветным голосом заявляет Цуна и уверенно оттирает ладонью лицо Занзаса, приглаживает пряди на висках. Тот замирает, смотрит странным, напряжённым взглядом и неласково интересуется: — Жить надоело? У Цуны открытый тёплый взгляд и терпеливая улыбка. Сицилия, 10 мая 2013 года, 18:00 pm. Занзас нависает над Цуной, распластавшимся по столу. Стягивает с него рубашку и отбрасывает её в сторону. Белая ткань падает на объектив, и некоторое время слышится лишь возня, тихое вжиканье молнии и влажные поцелуи. Рубашка медленно сползает с камеры, и становится видно, как Цуна тянется, пытаясь достать свою ногу, кончики пальцев напряжённо подрагивают и шевелятся… Выпрямившись, Занзас сводит и сгибает ноги Цуны в коленях и резкими, точными движениями сдёргивает с него носки: — Дались они тебе, Савада. — Ну не могу я с ними… Занзас одаривает его странным взглядом. Медленно вытягивает его ногу за щиколотку вверх и прижимается щекой к ступне. Трётся об неё, прикрыв глаза, и — кусает за крупную, выпуклую костяшку большого пальца. — Хии! — Цуна дрыгает ногой, пытаясь высвободиться, но Занзас держит крепко, улыбается и трогает языком подошву стопы в самом уязвимом месте. — Щекотно! — с надрывом восклицает Цуна, выгибаясь и глядя на Занзаса с ужасом. Пытается выдернуть ногу, но тщетно. — Обожаю, когда ты боишься меня, — веселится тот, и когда вспыхивает Пламя, небрежно фыркает: — Ну да, а так ты ничего сделать не можешь. И получает второй ступнёй в живот. Согнувшись и хватая ртом воздух — удар не выглядел таким уж сильным, но явно был внезапным — Занзас таращится на Цуну, а потом с демонстративной обидой на лице заваливается вбок, благо размеры стола позволяют. — Занзас? Цуна растерянно садится, растрёпанный и зацелованный до распухших губ и вздрагивает от: — Иди на хрен. Лихорадочно облизнувшись, осторожно касается рукой Занзаса: — Я анекдот вспомнил. Хочешь, расскажу? — Какой ещё, блядь, анекдот?! — Про ослика. Занзас привстаёт, открыв рот, то ли желая возмутиться, то ли послать, но так и замирает. И как-то внезапно сдувается под невинным взглядом Цуны. Чешет в затылке, словно подросток, не знающий, что сказать, и нехотя, снисходительно произносит: — Ладно, давай сюда свой анекдот, — и смотрит так, будто думает: «Что с идиота взять». — А потом мы?.. — Цуна почти кокетливо поджимает губы, силясь сдержать улыбку. — Валяй. Сицилия, 10 мая 2013 года, 20:00 pm. На Цуне рубашка Занзаса, криво застёгнутая на половину пуговиц. Он сидит на столе, болтает ногами в воздухе, мусолит речь с измятых уже листов и вдумчиво обсасывает большой леденец на палочке. Развалившись поперёк кресла, свесив ноги с одного подлокотника, а голову — с другого, Занзас пристально следит за ним, как кот за мышью. На животе у него пристроен стакан с выпивкой, едва покрывающей кубики льда, и Занзас бездумно двигает их по кругу указательным пальцем. — Ты его ещё целиком заглотни. Цуна вздрагивает, словно его застали врасплох за непотребным делом. — Не смотри, — просит севшим, непривычно низким голосом и отводит руку с леденцом в сторону. — А то что? — удивлённо изгибает брови Занзас и цепко ловит его за ногу. Губы у Цуны едва заметно шевелятся, он сглатывает и неловко смотрит на тёмную ладонь на своей ступне: — Я сте… Ай, свалюсь же! — протестует он, когда его дёргают вниз. — Да ты вообще охренел. — Занзас отставляет на пол стакан и спрыгивает с кресла. Мгновенье — и он хлопает ладонями по столешнице, перекрывая пути отступления Цуне с обеих сторон, вынуждая его развести колени широко. Их глаза почти на одном уровне, и они смотрят и смотрят, и смотрят, молча и словно бы не дыша… Потом Цуна облизывает липкие губы, и Занзас ловит это движение голодным взглядом. Вынимает из пальцев леденец: — У меня ещё один есть, — и отшвыривает его, а следом — бумаги. Ладони, кофейно темнеющие на светлой коже, скользят по лицу и шее, по груди и спускаются к рёбрам, почти невесомо щекоча — Цуна выгибается и шипит сквозь зубы, кусает Занзаса за скулу. — Только не снова на столе, — просит он, прижавшись лбом к плечу Занзаса, и позволяет подхватить себя и перетащить в кресло. — Опять не кровать? Садист. — Там нет камеры, — любезно и почти дружелюбно поясняет тот, расстёгивая оставшиеся пуговицы на рубашке. Цуна ввинчивает пытливый взгляд в объектив, Занзас обхватывает ладонью его щеку, притягивает к себе и целует. Это откровенная попытка отвлечь, но Цуна, отвечая на поцелуй, продолжает смотреть в камеру и между вдохами интересуется: — Занзас? Это?.. — Домашнее порно, компромат, сувенир на память, — перечисляет между вылизыванием и покусыванием шеи Занзас. Обхватывает член Цуны и небрежно предлагает: — Выбирай. — Выбираю... хочу копию этого диска, — бормочет тот, прикрыв глаза. Дышит неровно, подставляясь под ласки, сладко вздрагивает. С полминуты Занзас дрочит ему, ритмично и сильно, коротко касаясь губами лица. И когда Цуна начинает всхлипывать, со смешком произносит: — Копию? Десятый Вонгола знает толк в извращениях? — и сдёргивает его с кресла. Усаживается сам, втягивает Цуну на колени, лицом к лицу. Тот упирается руками в плечи Занзаса, коленями — в жёсткую обивку, приподнимается и неожиданно серьёзно говорит: — Учитель Реборн, твоя Вария, мои Хранители, другие Аркобалено... — кивает, — Десятый босс Вонголы знает толк в извращениях. Он с ними... живёт и работает уже шесть лет. Под эту насмешливую реплику Занзас с нажимом проводит пальцами между его ягодиц, стягивает с себя штаны другой рукой — у него уже стоит, пунцовая от прилившей крови головка блестит от смазки — и крепко обхватывает Цуну за бёдра. — Меня в этом списке нет, Савада? — хрипло интересуется Занзас и медленно насаживает его на свой член, разводя ладонями белые ягодицы. Не то вздох, не то смешок вырывается из горла Цуны, он привстаёт, меняя позу, и насаживается вновь, задавая неспешный темп. — В подобном списке… твоём списке, Занзас… должен быть я… — отрывисто и низко выдыхает он, и Занзас глухо стонет сквозь зубы, гладит Цуну по пояснице и сжимает до красных отметин задницу. Трахает с долгой ленивой оттяжкой, и член гладко скользит, выходя почти полностью. — Будешь пересматривать холодными ночами, как трахал своего босса, — спина и бёдра Савады покрываются испариной, очерчиваются плавными, чёткими линиями. — Обязательно, — сквозь гримасу удовольствия ухмыляется Занзас и проталкивает пальцы в его приоткрытый рот. Сицилия, 11 мая 2013 года, 07:00 am. Камера включается, Цуна отходит от неё на несколько шагов — одетый, умытый, с несгибаемой решимостью в глазах. Демонстрирует лист бумаги и твёрдо произносит: — Реборн. Это говно, а не речь. И разрывает лист пополам. — Если тебе интересно, откуда у меня в словарном запасе такие выражения — спроси у Занзаса, которого ты любезно послал помогать мне... Тот появляется в кадре, лениво натягивая китель. Зевает: — Не рановато ли... Савада? И хмуро оглядывает комнату, словно что-то ищет. — Твои пистолеты там, — машет рукой в сторону балкона Цуна, одновременно прикладывая к уху запевший японскую попсу телефон. — Да. Гокудера-кун? — его лицо светлеет, а вот у Занзаса делается кислым. Он разворачивается и уходит искать своё оружие в указанном направлении, а вслед ему доносится озадаченное: — Застрял в аэропорту на сутки?.. Ты должен был быть здесь?.. — недоумение медленно, но верно сменяется напряжённым вниманием. — Подожди, подожди, Гокудера, что ты сказал... речь? Репетировать... и на камеру... записывать... — Цуна закусывает губу и, прижав сотовый к уху плечом, рассеянно достаёт из кармана пиджака перчатки. — Да, я понял. Ничего страшного, приезжай в гостиницу, собрание только через три часа. И, неторопливо натянув перчатки, аккуратно откладывая телефон, зовёт: — Занзас! Сицилия, 11 мая 2013 года, 07:40 pm. — Пап, думаю, ты эту запись увидишь сегодня-завтра. Потому, давай я тебе так передам, а то дозвониться не могу третий день. Я маме серьги и колье купил. Вот такие, — на экране возникает плоская тёмно-бордовая коробка с украшениями. — Пожалуйста, выбери ей в подарок что-нибудь другое, а то как в прошлый раз выйдет. — И обеспокоенно добавляет: — Ты вообще ещё помнишь, что послезавтра у неё День Рождения?.. За кадром — какой-то шум, вопли: «Пусти меня к Джудайме, ублюдок, а не то я!..» — Цуна быстро оглядывается через плечо и скороговоркой выпаливает: — И вырежи ту сцену, где я по!.. Запись обрывается. *** Иемицу сидит перед монитором, подперев лоб ладонью и невидящим взглядом уставившись себе под ноги. — Внешний Советник Иемицу? — негромко окликает шефа Орегано, и тот вздрагивает, выпрямляется, смотрит страшным взглядом на неё. Затем подскакивает: — Точно, день рождения Наны! — восклицает он и с шутовским: — Подарок! — стремительно ретируется из комнаты. Повисает вязкая, давящая на уши тишина. Оставшиеся сотрудники ЦЕДЕФ переглядываются между собой. — Кто знает анекдот про ослика? — деловито интересуется Орегано, постукивая карточкой пропуска по столу, на котором стоит компьютер с диском, присланным в подарочной упаковке. Красный, как портьеры во французских будуарах, Базиль мотает головой и бросает стыдливый взгляд на Ланчию, подпирающего стену неподалёку. — Я знаю, — кивает тот, и Орегано, блестя глазами в предвкушении, подаётся ему навстречу. — Но не скажу. Ланчия игнорирует обиженно надутые лица и, сунув руки в карманы брюк, разворачивается на каблуках. Уже в дверях он усмехается через плечо: — Вы лучше у самого Десятого спросите. И выходит. От этих слов, а может от тона, каким это сказано, Базиля и Орегано передёргивает. — А вот и спрошу, — кусает губы Орегано, а Базиль мнётся, щиплет мочку уха неловко и наконец решается спросить: — А речь? Савада-доно удалось склонить местных донов к сотрудничеству? Орегано поправляет очки на носу и улыбается: — А ты как думаешь?