***
Мечты пленительны, но они никуда не ведут. Бабушка всегда ругала его за легкомысленность и, нахмурив брови и уперев руки в боки, наблюдала, как он терял концентрацию прямо в середине заклинания. Однако Чимин ничего не мог поделать. Он мог отвлечься на середине фразы на милого оленя или мимолётную мысль, которая требовала его внимания без промедления. После того, как она укладывала его в постель и целовала, желая спокойной ночи, он погружался в фантазии, основанные на сказках и богатом воображении. В миры, которые существовали только в его уме и которые мог посещать только он сам. Пак отказывался делиться ими с кем-либо. Они были его и только его. Иногда он был принцем, управляющим планетой лавандовых полей, представляя всё так ясно, что чувствовал тепло палящего солнца на своей щеке, слышал, как ветер шелестит лиловыми лепестками. В других он был морским существом без имени или идентичности, развлекал себя захватывающими разговорами с кораллами и заплывал глубоко-глубоко, куда не доставали солнечные лучи. Разумеется, ни одна из этих фантазий не могла осуществиться. Чимин знал это. И всё же три резких стука в дверь, которые прервали его завтрак на следующее утро, стали неожиданностью. Никто никогда не приходит к нему, даже больные жители деревни. Они посылают письма, чтобы попросить его о помощи, или просят совета, когда Чимин приходит на рынок, но сами никогда не пойдут в лес: столетия страхов и суеверий относительно его тайных сил трудно стереть. Чимин некоторое время смотрит на закрытую дверь. Там нет глазка, только тонкая полоска света проскальзывает из-под толстого дуба. Юнги тоже оживляется и дёргает ушами, прислушиваясь. Ещё пара ударов, на этот раз немного более громких. Чимин вскакивает со своего места и медленно идёт ко входу, пытаясь вспомнить, назначал ли он встречу с Намджуном, но безрезультатно. Наконец он поворачивает ручку и открывает дверь. Когда он встречается взглядом с парой тёплых карих глаз, сердце Чимина останавливается. Чонгук стоит, держа в одной руке маленькую плетёную корзину, а другой нервно теребит подол своей белой рубашки, слишком большой для его длинного тела. Чимин наблюдал за ним в течение довольно долгого времени, но никогда они не стояли так близко друг к другу. Он сразу же начинает подмечать детали внешности Чонгука, которые он, возможно, не мог заметить раньше. Такие детали, как родинка прямо под нижней губой, которая выглядит как идеальное место для поцелуев, или то, как одно из век закрывается чуть больше, чем другое. На его левой щеке есть несколько пятен, пережитки его юношеских лет, и если Чимин думал, что раньше был отчаянно влюблён, то теперь это чувство казалось ему ничем по сравнению с тем, что он испытывал сейчас, когда Чонгук стоит так близко. Юнги подходит к двери, но всё ещё держит дистанцию, настороженно глядя на незнакомца, хотя он тоже мгновенно узнал Чонгука. Неудивительно, ведь Чимин прожужжал ему все уши, рассказывая о каждой из особенностей мальчика. Как только тишина начинает становиться неудобной, Чонгук прочищает горло. — Это хижина колдуна Чимина? — вопросительная интонация в его голосе никого не сможет обмануть — очевидно, что он прекрасно знает, где находится. В деревне нет ни одного человека, который бы не знал, где находится его хижина. Дети узнают об этом в школе вместе с непреклонными предостережениями своих учителей не ходить в лес в одиночку. Чимин пытается ответить, сказать что-нибудь, но во рту резко пересохло, а в горле будто ком застрял. Поэтому он просто кивает. И, к его абсолютному ужасу, Чонгук улыбается. Пак никогда не был причиной улыбки Чонгука; его взгляд жадно подмечает то, как в уголках глаз младшего появляются морщинки, как он очаровательно морщит нос и как его передние зубы выглядывают из-за губ, красных, как лепестки роз. Он выглядит ужасно красиво, и неудивительно, что Чимин начинает паниковать. В тот момент, когда Чонгук делает шаг вперед, открывая рот, вероятно, чтобы спросить, может ли он войти, Пак бросает: — Transfiguratione ranae! Он отдаленно слышит шипение Юнги позади себя, но слишком озабочен клубом дыма, который проникает в его глаза и ноздри. Чимин кашляет и размахивает руками, пытаясь рассеять дым. Наконец он отходит от шока и осторожно моргает, открывая глаза. Чонгука нигде не видно. — О Боже, нет. Пожалуйста, нет. Не говори, что я просто… Маленькая жаба смущённо квакнула у его ног. Чимин клянется, что даже её широкие глаза напоминают глаза Чонгука. — О Боже... — Ну что ж, — невозмутимо говорит Юнги. — Могло быть и хуже. Чимин стонет и прячет своё покрасневшее лицо в ладонях, хотя это не слишком помогает подавить ужасное чувство стыда, в котором он тонет.***
Чимин и Намджун в сомнении стоят возле стола в гостиной. Жаба кажется ещё меньше, чем раньше, из-за большой подушки, на которую её аккуратно посадили. Паникующий Чимин вломился в хижину Намджуна несмотря на его протесты, что у него ещё есть зелья, которыми надо заняться. — Поверь мне, Джуни, это не может ждать! Чимин хватает Намджуна за запястье и с силой тянет его за собой, не обращая внимание на сопротивление. На самом деле он не знает, чего он ожидал — возможно, того, что Намджун уже сталкивался с такой ситуацией в прошлом (в конце концов, это чудо — если прошёл хоть один день без его смущенных ругательств, сопровождаемые звуком падающего на землю горшка), но кажется, что он так же озадачен и растерян, как и Чимин. — И ты не помнишь, какое заклинание использовал? — спрашивает Намджун уже в третий раз. Чимин вздыхает и удрученно опускает плечи. — Всё произошло так быстро. Я даже не помню, как произносил слова... Он нерешительно шагает вперёд и наклоняется, присматриваясь к маленькому существу. Его голова прикрыта мягкой тканью подушки. Пак не может поверить, что Чонгук заперт в теле этой жабы. Он, должно быть, в ужасе. — Всё, что я помню, это один момент, когда он был там, улыбался мне и, хм... В следующий момент его не было. Намджун качает головой. Чимин замечает, как сильно он хмурит брови и морщит лоб, будто пытается решить сложное уравнение. — Есть только одно лекарство, которое гарантированно сработает независимо от специфики, — утверждает он уверенно. — Ты должен поцеловать его. Глаза Чимина сразу расширяются. — П-поцеловать его? — Мм, — кивает Намджун. — В противном случае мы будем всю ночь пробовать каждое контрзаклинание, которое написано в "Руководстве по трансфигурации". — О нет. Нет, нет, нет, нет, Джуни, нам нужно найти другое решение! Намджун смотрит на него, приподняв бровь. — Почему? Чимин, говорю тебе, другого пути не... — Тогда мы придумаем его! - резко прерывает его Чимин, в его отчаянных глазах внезапно появляется сумасшедший огонь. — Давай! Мы можем даже записать это потом и связаться со Старейшинами, и... эй! Может быть, они даже согласятся включить наше заклинание в Великий Гримуар Современных Чар! На лице Намджуна мелькает нерешительность, но исчезает почти сразу же. Откашливаясь, он качает головой, словно пытаясь избавиться от соблазна исследовать неизвестные магические сферы. — Чимин, что происходит? Почему ты так странно отнёсся к моему предложению? — Послушай, я... — Пак глубоко вздыхает и кладёт обе руки на плечи Намджуна, слегка его тряся. Хотя он выглядит как сумасшедший с мандариновыми прядями волос, торчащими в разные стороны, и широко раскрытыми глазами, Намджун чувствует искренность, которой пронизаны его умоляющие слова. — Если я поцелую его, то заклинание будет нарушено и Чонгук вернется к своей человеческой форме, и я буду целовать не жабу Чонгука, а настоящего, настоящего Чонгука. Ты не можешь так поступить со мной, Намджун. Намджун вздыхает. — Чимини, ты сам виноват. — Я знаю это... Юнги, который молчал с самого начала этого разговора, встаёт со своего места на кровати и одним ловким движением взбирается на плечо Чимина. Хотя Пак не видит его лица, он прекрасно представляет его усталый взгляд, который он кидает на Намджуна. — У Чимина краш на этого мальчика, и он слишком застенчив, чтобы нормально функционировать рядом с ним. Он поворачивает голову к жабе, всё ещё лежащей на подушке. Её крошечное тело напрягается от испуга, как будто одно это несчастье было достаточным доказательством неспособности Чимина действовать разумно в присутствии Чонгука. — Не говоря уже о том, чтобы поцеловать его. Намджун, кажется, наконец-то понимает ситуацию, и выражение его лица мгновенно становится мягче. Чимин ждёт, затаив дыхание. В этот раз ему было выгоднее не оспаривать высказывание Юнги, и когда Намджун в конце концов кивает, он настолько расслабляется, что на короткое мгновение почти забывает о своей беде. Намджуну и ему, как по отдельности, так и вместе, никогда не удавалось создать магию с нуля, не полагаясь на уже существующие заклинания. Их последняя попытка, которую они называют Относительно Большим Инцидентом, привела к тому, что старейшины почти полностью уничтожили их обоих. Мягко говоря, был нанесен какой-то катастрофический ущерб, и их несколько конечностей оказались под угрозой. Три недели в частной клинике старейшин заставили их обоих поклясться, что они не будут пытаться экспериментировать ближайшие пять лет. Но это, знает Чимин, является крайне серьёзной проблемой, которая требует решительных мер. Он кладет Чонгука — или жабу — в картонную коробку, наполненную одеялами, водой и мухами, и аккуратно перемещает её в угол хижины, на который он затем накладывает защитные заклинания, просто на случай, если всё пойдет не так. Сначала они пробуют зелье, приготовленное из тимьяна, экстракта розы, измельченного корня валерианы и пропаренного лунного семени. Запах, исходящий из котла в толстых дымных полосах, просто ужасен, и Чонгук с ужасом наблюдает, как это варево приближается к его лицу. Он неуверенно высовывает только кончик языка, чтобы попробовать тошнотворную смесь, и тут же прячет его во рту. Глаза маленького существа расширяются на долю секунды, когда дым начинает исходить из его тела. Чимин морщится. — Я думаю, что это экстракт розы, хён, - шепчет он. — Мы добавили слишком много. Стоящий рядом с ним Намджун хранит молчание и с серьёзным видом рассматривает дымящуюся жабу, тело которой теперь начинает приобретать озадачивающий оттенок фуксии. Минуту спустя Чимин и Намджун смотрят на очень несчастную розовую жабу. Пак наклоняет голову. — Он выглядит довольно мило. — Чимин, — осуждающе качает головой Намджун. — Верно, — он прочищает горло. — Тогда к следующему. Их следующая попытка, к счастью, оказалась менее провальной. Они собрали двенадцать различных видов трав и наложили аннулирующие заклинания на каждый пучок, объединяя их магию для большего эффекта. В то время как чай мирно настаивается, Чимин возвращается к ящику и наклоняется, пытаясь встретиться взглядом с глазами мальчика. — Я точно не знаю, слышишь или понимаешь ли, что я говорю, но… Даже сейчас, когда Чонгук не выглядит как парень, который всегда посещал его мысли, Чимин всё равно волнуется. — Я просто хотел сказать, что мне жаль. Я исправлю это, обещаю. Жаба не отвечает — конечно, нет — но дрожь, сотрясающая её тело, кажется, утихает. Уголок рта Пака приподнимается в осторожной улыбке, но этот момент прерывается тем, что Намджун подходит к ним с чашкой уже готового волшебного чая в руках. — Хорошо, мистер Фрог. Давайте попробуем это? — Джуни, — скулит Чимин. —Не называй его так. — Да, да. Вот... Жаба, кажется, немного боится пробовать зелье во второй раз, но всё-таки решается. Намджун и Чимин затаили дыхание, ожидая, что произойдёт. Они вместе выпускают наполовину разочарованный, наполовину облегчённый вздох, когда никакой реакции не последовало. — Ну, — говорит Намджун, — по крайней мере, он в порядке. — О, мой бог... Глаза Пак расширяются, когда он наклоняется ближе к жабе, внимательно рассматривая ее. Он напрягает слух, пока не убеждается в том, что слышит его — звук, едва слышный, но шокировавший присутствующих в комнате. Звук, который отчётливо напоминает мяуканье. Когда Чонгук нерешительно открывает рот, чтобы издать вопросительный квак, то всё, что выходит, это ещё одно мяу. Плечи Чимина удручённо опускаются. — Ну, это просто идеально, не правда ли? — Знаешь, все могло бы уже закончиться, если бы ты согласился поцеловать… — Нет, — Чимин прикладывает палец к губам Намджуна. — Я не буду целовать Чонгука, — а после шёпотом добавляет, — пока я не узнаю, что он тоже хочет этого. На этот раз, кажется, чаша терпения Намджуна переполнилась. Он сжимает переносицу и старается не показывать своё раздражение, но совершенно очевидно, что он устал от выходок Чимина. Когда он собирается открыть рот, чтобы возразить, жаба принимается достаточно громко мяукать, чтобы заставить их обоих замолчать. Пак оборачивается и с тревогой смотрит на Чонгука. — Ч-Чонгук? Что случилось? О, боже, ты не думаешь, что ему больно? Его рука зависает над страдающей жабой, боясь прикоснуться к ней и напугать ещё сильнее, но в то же время желая убедиться, что всё в порядке. Юнги, который молчал всё это время, медленно приближается к парням и садится перед Чонгуком. Минуту или около того он слушает, как тот мяукает, и то сочувственно кивает, то наклоняет голову, и, когда кажется, что Чонгук наконец успокоился, он поворачивается к колдунам и натыкается на их выжидающие взгляды. — Он просит вас поскорее расколдовать его. Чимин вздыхает и демонстративно игнорирует пристальный взгляд Намджуна, кричащий, мол, а что я тебе говорил. — Я что-нибудь придумаю, - говорит он, заставляя себя говорить более уверенно. — Обязательно. Мне просто нужно немного больше времени. Намджуну никогда не удавалось устоять перед умоляющими взглядом Чимина, и этот раз не стал исключением. — Хорошо, — уступает он. — Давайте попробуем ещё один день. Но если это не сработает, ты целуешь его. С напряженной улыбкой Чимин кивает. — По рукам.***
Солнце едва взошло и окрасило небо в сладострастный розовый цвет, когда Чимин уже собирался спускаться в деревню. Аптекарь открывается ровно в 6 часов утра, и его карманы полны списками ингредиентов, которые, как он надеется, помогут Намджуну и ему найти идеальное средство для возвращения Чонгука. Это его последний шанс, прежде чем ему придётся поцеловать Чона — одна только мысль заставляет его покраснеть. Удивительно, что, независимо от формы, Чонгук по-прежнему обладает сильным влиянием на его сердце. Он не может облажаться. Дело не только в том, что Чимин огорчен идеей поцеловать Чонгука, когда он всё ещё находится на стадии попытки научиться говорить ему привет, не превращая того в жабу. В глубине души у него всё ещё остается искра надежды, что однажды он сможет получить возможность поцеловать его при других обстоятельствах, возможно, дома с кружкой домашнего тыквенного супа или на поляне, где луна отражается в озере и освещает лес серебристым светом, придавая пейзажу просто фантастический вид. Что-то романтичное, что-то, что говорит о безграничной привязанности, которую он каким-то образом смог развить к этому мальчику. Он не может выбросить из головы их первый возможный поцелуй из-за какой-то идиотской ошибки, которую он совершил. Он хочет, чтобы это произошло, когда они оба будут желать этого, и тогда он сможет рассказать историю всем своим друзьям - Намджуну, Юнги и ласке, которая иногда посещает его сад, без смущения. Как только Чимин добирается до магазина, он, к счастью, находит всё, что искал. Продавец дает ему дополнительную дозу золотой пыли на всякий случай, гарантируя, что добавление в зелье каких-либо усиленных ретроактивных эффектов никогда не повредит, и Чимин почти чувствует себя немного лучше, прежде чем он сталкивается лицом к лицу с листовкой, прикреплённой к дереву. ПРОПАЛ: мужчина, 21 год, каштановые волосы с карими глазами. Если видели, пожалуйста, свяжитесь с городским советом. Прямо под угрожающими красными буквами, выделенными жирным шрифтом, изображен Чонгук, стоящий в поле и радостно улыбающийся в камеру. Он выглядит таким беззаботным, счастливым и полным жизни, что сердце Чимина разбивается. Чонгук ни за что бы не сказал матери, что направляется к нему в хижину. Это только вопрос времени, когда власти начнут искать там, и пусть колдуны приобрели какое-то признание на протяжении веков, Чимин знал, что стоит хоть одному жителю деревни пострадать из-за них, как отношение к колдунам сразу изменится, а ему будет грозить серьёзное наказание. Он слышал о том, что одни колдуны были изгнаны из общества, других заключили в тюрьму на неопределённый период времени, а некоторые просто пропадали с лица Земли, и больше о них никто не слышал. Он вспоминает, каким несчастным Чонгук казался после оборота, как он умолял Юнги рассказать, что он хочет, чтобы всё закончилось поскорее. Он, вероятно, скучает по своей семье, и его мать, должно быть, беспокоится о нём. И это все вина Чимина, всё это происходит из-за его глупого краша. Он позволил своим чувствам взять над собой верх и подвел всю деревню. Чимин медленно направляется обратно в хижину, еле волоча ноги по мощёной улице. Сейчас, когда ему приходится нести на плечах груз своей вины и совести, ходьба кажется куда более утомительной. Удручённый Чимин не произносит ни слова, открывая входную дверь, даже когда Юнги, вероятно, чувствуя напряжённую атмосферу, трётся о его ноги. Чимин достает картонную коробку, которую он специально переставил, и кладёт внутрь подушку с крепко спящей жабой и несколько кусочков фруктов. Он жестом призывает Юнги взобраться на его плечо, и когда тот подчиняется, Чимин, так и не сказав ни слова, в последний раз бросает взгляд на хижину и уходит. Намджун живёт всего в нескольких метрах, в хижине, очень похожей на жилище Чимина. Он был там бесчисленное количество раз и знает, что для него всегда есть импровизированная кровать, обычно зарезервированная на ночи, которые два колдуна проводят вместе, работая над улучшением своей магии или говоря о том, что у них на уме, но Пак знает, что сегодня всё будет по-другому. В его походке нет прежней легкости, а на лице — улыбки, когда он стучит один, два, три раза в деревянную входную дверь. По ту сторону слышны какие-то шарканья, и вскоре дверь открывается. Перед ним стоит одетый в пижаму Намджун с грязными, взлохмаченными волосами и криво надетыми очками. Он постоянно отказывался от предложений Чимина исправить своё зрение с помощью магии, и Пак всегда находил эту маленькую деталь особенно милой. Но сегодня это не может вызвать улыбку на его лице. Намджун, кажется, понимает это мгновенно и, к облегчению Чимина, не просит объяснений, а просто отходит в сторону и впускает Чимина вместе с его опущенными уголками губ, мрачным аурой и всем остальным. Он кладёт руку ему на плечо и сжимает, и младший чувствует себя немного лучше. Несколько часов спустя Чимин сидит на полу, завернутый в три шерстяных одеяла, любезно предоставленных Намджуном, скрестив ноги и повернувшись лицом к кофейному столику, где ждёт Чонгук, всё ещё не вернувшийся к своей человеческой форме. Они перестали пытаться создать новое зелье, и Намджун, чувствуя, что это, вероятно, не самый подходящий момент, чтобы ругать Чимина за его упрямство, не приставал к нему по поводу поцелуя. Чаша с имбирным чаем, стоящая рядом с Паком, так и остается нетронутой, а успокаивающий запах, витающий в воздухе, успокаивает его беспокойное сердце и тело. — Прости, Чонгук-а, — тихо говорит он. Хотя он не должен быть таким робким перед этим Чоном, как перед своим человеческим эквивалентом, ему всё ещё трудно смотреть ему в глаза. — Я никогда не хотел, чтобы это произошло. Дождь стучит по крыше хижины, и Чимин долго выдыхает, как будто он может одним махом избавиться от терзающей всё его существо вины. — Я, вроде как, на какое-то время влюбился в тебя, — Пак возится с краем одеяла, цепляясь за нитки, просто чтобы занять руки и, возможно, рассеять часть его нервозности. — Это немного чересчур, правда. Я всегда чересчур. Не могу ясно думать рядом с тобой. Ну, не то чтобы я когда-либо был рядом с тобой технически, но, эм, да. Невозможно узнать, понимает ли Чонгук его слова и слушает ли вообще, но Чимину всё равно. Он не спал в течение 48 часов и чувствует себя истощённым от магии, и слова практически сами вылетают из его рта. — Дело в том, Чонгук, что я мог бы положить конец всему этому, если бы я просто… поцеловал тебя. Но не буду. То есть, как я могу? — разочарованно вздыхает Чимин, когда кажется, что он не может составить связное предложение. — Я не могу, особенно сейчас, когда всё испортил. Ты, вероятно, больше никогда не захочешь меня видеть, и я не виню тебя. Жаба еле слышно квакает. Пак предпочитает не обманывать себя, не полагая, что это опровержение его утверждений. Намджун не возвращается в гостиную, и это означает, что он, вероятно, спит. Свеча, которую он поставил на кофейный столик, чтобы осветить комнату после захода солнца, почти сгорела, и это только вопрос времени, когда Чимин тоже поддастся дремоте. Его тело будто наполняется свинцом, голова слишком тяжелая, чтобы держать её в вертикальном положении. С каждым разом он моргает всё медленнее, веки опускаются, и последние слова, которые он бормочет, прежде чем потерять сознание, были прости и Чонгук. Этой ночью Чимину снятся поцелуи. Чужие губы скользят по его щеке, легко целуют подбородок и вызывают дрожь по его телу. Затем они опускаются вниз, к шее, но вскоре снова поднимаются верх по коже, пока не достигают уха и шепчут что-то, чего не понимает Чимин. Ему знаком язык, на котором они говорят, но в своих грёзах он забыл значение слов и предложений. Они никогда не задерживаются на одном месте, но и никогда не исчезают надолго; когда они наконец прижимаются к его рту, Чимин кусает эти сладкие, как спелая вишня, губы. Что-то давит на его грудь, прижимая к холодной и твёрдой поверхности, которая, как понимает Чимин, оказывается кафельным полом хижины Намджуна. Чимин неловко поворачивается, чувствуя покалывание в конечностях, где была нарушена циркуляция крови либо из-за странного положения, в котором он заснул прошлой ночью, либо из-за странной тяжести, из-за которой он не мог пошевелиться. — Джуни? — бормочет он и пытается открыть глаза, но дневной свет слишком агрессивен к нему, и он, скуля, бросает попытки. — Джуни… закрой шторы. В своём рассеянном состоянии он ничего не понимает, но всё равно слышит шаги и понимает, что это Намджун. Они выросли вместе, и за столько лет знакомства он может узнать их из тысячи. — Проснись и пой, соня, — над ним раздаётся голос Намджуна. — Хм. Очень осторожно Чимин открывает глаза, и его мозгу требуется немало времени, чтобы понять, что он видит перед собой. Однако когда к нему приходит осознание, он резко вздрагивает и чувствует, как бешено забилось сердце в груди. Чонгук на его коленях. Чонгук. На его коленях. Чимин что, умер и оказался в раю? Не может реальность быть настолько сладкой. Пак издаёт не слишком благопристойный крик. Поднявшись, он пытается оттолкнуть Чонгука и уже судорожно соображает, где может укрыться — ванная не закрывается, так что отпадает сразу, но чёрный выход, ведущий в лес, может сработать. Чонгук жестом просит старшего успокоиться, умоляюще смотря на него большими глазами. — Маг... Ч-Чимин, — исправляет себя Чон, его голос звучит как всегда нежно, хотя и слегка взволнованно. — Пожалуйста, успокойся. Всё в порядке. Извини, я буду, эм, здесь. Чонгук встаёт и немного увеличивает дистанцию между ними. Чимин всё ещё сидит на полу, одеяло скрывает его лодыжки и вздымающуюся грудь, но он ещё не произнес заклинаний, что, по его мнению, считается победой. Серьезное самосовершенствование. Через несколько лет он сможет даже взглянуть на Чонгука, не задохнувшись. — Что..? - пытается спросить Пак, но просто закрывает и открывает рот. Ответ на его вопрос довольно очевиден для всех, кто мыслит ясно, но в настоящее время сам он далёк от этого. Его разум неспособен принять мысль о том, что Чонгук, возможно, сделал то, о чём думает Чимин. Тем не менее, его опасения подтверждаются, когда Чонгук начинает говорить, и его голос звучит смущённо; он смотрит куда угодно, но не на Пака. — Прости, я… вы, парни, сказали, что это отменит заклинание, поэтому я поцеловал тебя, — бормочет он, румянец покрывает его щеки. — Ты правильно сделал, Чонгук, — успокаивает его Намджун, пока Чимин ничего не делает, а просто сидит с лицом выброшенной на берег рыбы. Его мозг буквально заморожен. Он не скучает по милой улыбке Чонгука после похвалы и по тому, как мило образуются морщинки в уголках его глаз, что только усугубляет ситуацию. Требуется добрых пять минут, чтобы его сердце перестало бешено биться о грудную клетку. Когда Чимин более или менее успокоился, и они оба сидят на диване, напряженность нависает над их головами подобно мрачному грозовому облаку. Чонгук прочищает горло и слегка наклоняется к нему. Чимин всё ещё решительно отказывается смотреть ему в глаза, чувствуя, как горят от стыда щёки. — Я не должен быть здесь, — говорит Чонгук, и это удивляет Пака настолько, что он наконец-то поднимает на него свой взгляд. Он ожидал слов вроде почему ты наложил на меня заклинание? или о том, что Чон просто сообщит об этом в городской совет, как только уйдёт. Он хмурится, но позволяет Чонгуку продолжить. — На самом деле, моя мама, вероятно, убила бы меня, если бы знала, что я здесь, — Чонгук тихо смеётся, и Чимин чувствует, как влюбляется ещё сильнее. Всё возможно, в конце концов. — Мне всегда говорили, чтобы я не рисковал и не ходил в лес. Что я пострадаю или собьюсь с пути, когда буду возвращаться домой. Но, полагаю, мне было слишком любопытно, чтобы беспокоиться об этом. Чимин в замешательстве наклоняет голову. — Любопытно? Чонгук смотрит на него, и Пак прикладывает все силы, чтобы не отвести взгляд. — Я видел тебя раньше. Ты всегда останавливался у поля, когда спускался в деревню. Сначала я не был уверен, что это был ты, но я не знаю никого другого с ярко-оранжевыми волосами. В тот день, когда я постучал в твою дверь... Я действительно пришел спросить, почему. Чимин чувствует, как кровь отливает от его лица, и время, кажется, замедляет свой ход, когда он обрабатывает в голове то, что говорит Чонгук. — Ты… видел меня раньше? — тихо спрашивает он, подавившись невысказанными мольбами — возможно, он ослышался. Нет ни шанса, что Чонгук мог знать о его присутствии все те разы, когда он задерживался на ферме слишком долго, околдованный звенящим смехом мальчика, его красотой, для которой ни маки, ни подсолнухи, ни ромашки, украшающие поле, не являются соперниками. Нет просто ни единого шанса — Чимин каждый раз обязательно использовал заклинание невидимости. Но Чонгук, не зная, что мир Пака находится на расстоянии секунды от саморазрушения, просто хмурится и говорит: — Да. Чимин стонет и прячет лицо в ладонях. — О, Мерлин. Должно быть, он был так взволнован, что каким-то образом остановил действие заклинания и в итоге выставил себя дураком. Боже, он, должно быть, выглядел таким мерзким. Просто стоял у забора, кидая взгляды на Чонгука, но никогда не приближаясь к нему и краснея, как ребенок. Уходил, как только Чонгук или один из членов его семьи подходили слишком близко. Он думал, что никто не заметит. Чонгук должен ненавидеть его. Чимин тоже никогда не ненавидел себя больше, чем в этот самый момент. Он говорит ему об этом, но Чон быстро это отрицает. — Я не ненавижу тебя, — тихо говорит он. — На самом деле, я... я тоже не был полностью честен с тобой. — Что? — Чимин поднимает голову, и, честно говоря, он не уверен, что его сердце может принять ещё больше откровений. Только утро, а он уже мечтал о том, чтобы этот день закончился. — На днях в хижине… я пришёл туда не впервые. — Это был не первый раз? Чонгук качает головой. — Я приходил однажды, несколько недель назад, но когда я увидел тебя в саду, ухаживающего за растениями, я запаниковал и убежал. Воспоминание вызывает застенчивую улыбку на лице Чонгука, которую он не скрывает. — Ты выглядел так красиво, я клянусь, ты практически светился. Я думал, что ты мне привиделся или что-то в этом роде. Потом я вспомнил все волшебные вещи, и это отчасти приобрело смысл. Отчасти. Я имею в виду, что ты такой красивый. О Боже, забудь всё, что я только что сказал. Это последнее, что Чимин хочет сделать — он уверен, что слова уже навечно запечатлены в его сердце. Достаточно лишь слов, что Чонгук не обижен на него, не говоря уже о комплиментах. Конечно, Чимин не говорит ему этого. Вместо этого он спрашивает: — Как ты узнал, где меня найти? — Чёрная кошка привела меня в хижину, — отвечает Чонгук так, будто сам не может в это поверить. Пак проклинает Юнги в своей голове. — Этот чёртов предатель, — стонет он сквозь зубы, но когда Чонгук спрашивает, в чем дело, он просто улыбается ему, решая, что разберётся позже со своим подлым фамильяром. Ему требуется много сил, чтобы набраться смелости для того то, что он собирается сделать, но, в конце концов, Чимин полагает, что терять ему более нечего. — У меня дома есть тыквенный суп, —говорит он, и в комнате повисает тишина. Когда Чонгук бросает на него недоумённый взгляд, Чимин вздыхает и старается не закатить глаза. Из всех возможных парней он должен был влюбиться в того, кто абсолютно не понимает намёков. — Хочешь пойти со мной? — прямо спрашивает он. — Мы можем... поговорить. Я мог бы показать тебе растения. Тебе понравится Реми, хотя он слишком разговорчив для суккулента. Чимин понимает, что он, вероятно, наивен, и никому нет дела до его флоры, но в глазах Чонгука плескается дружелюбие, и на секунду Пак чувствует, как у него перехватывает дыхание. Он выдыхает, когда Чон, прикусив губу, улыбается и кивает, принимая руку Чимина, когда они поднимаются с мест и выходят из хижины Намджуна. Даже если прогулка до хижины Чимина не занимает много времени, Чонгук не отпускает его руку, и кожа старшего покалывает от такого близкого контакта. Он крадёт несколько робких взглядов и каждый раз удивляется, увидев, что Чонгук смотрит на него. Он никогда не думал о себе как о ком-то пугающем или некрасивом, но сейчас всё же меркнул на фоне кого-то столь ослепительного и великолепного, как Чонгук. Но на этот раз он не пытается разобраться во всём, не пытается лишить себя счастья из-за своих собственных предрассудков. Он сосредотачивается на том, как мягкая ладонь Чонгука прижимается к его собственной, и идёт дальше.***
Год спустя. — Дорогой, не мог бы ты передать мне эти лавровые листья? Зелье, вызывающее сон, которое Чимин пытался довести до совершенства в течение нескольких дней, достигло соответствующей температуры кипения, и запах, исходящий от большого котла, в точности соответствует книге — его нельзя как-то определить, но он уверен, что на этот раз всё правильно. Чужая рука попадает в поле его зрения, и Пак отводит взгляд от кипящей жидкости, чтобы встретиться глазами с Чонгуком и с благодарностью улыбается ему, забирая листья. — Спасибо, милый. Он ласково кладет руку на талию Чонгука и легко целует его, а затем ещё раз только потому, что он не может противиться своему желанию. Чонгук прячет улыбку в плече старшего и не отстраняется, цепляясь за него, даже когда Пак перемещается по хижине, чтобы взять определённые ингредиенты и поставить другие на полки. Чимин не жалуется, а просто позволяет Чонгуку делать всё, что ему угодно. Юнги зевает, лёжа на полу, не будучи обеспокоенным обильным проявлением любви, исходящей от двух неразлучников — скорее всего, просто к этому уже привык. — Вот, возьми… Гука? — Чимин хмурится, когда слышит лай, исходящий со стороны пороховой полки, и разворачивается, чтобы увидеть, как Чонгук шарит в серной банке, чуть не уронив её на землю, и застенчиво отходит на несколько шагов назад. Прошёл уже год, но он всё ещё не утратил привычку бродить и трогать вещи, которых он не должен касаться. Для твоей же безопасности, Гук, всегда напоминал ему Чимин, но безрезультатно. Он быстро взмахивает рукой в воздухе и бормочет несколько заклинаний, чтобы удостовериться, что на коже Чонгука не осталось остатков порошка, а затем подзывает его и целует в кончик носа, чтобы заверить, что всё в порядке. Старший смеётся, когда Чонгук скулит, говоря, что ему щекотно. В общем, ничто не отличает этот день от их обычной рутины; и, возможно, именно поэтому Чимина внезапно одолевает осознание того, что он сейчас счастливее, чем когда-либо был.