Не дай мне упасть

Ты теперь — это и я. Ты — все, что останется от меня. (Э. Хемингуэй «По ком звонит колокол»)

      Молчание может сказать о человеке куда больше, чем миллиарды слов.       Аслан стоял и молчал, глядя на крутящихся вокруг него полицейских.       «Кто знает, чему вы там ребенка учите. Вдруг ваш мальчик сам его соблазнил?»       Аслан стоял и молчал, глядя на то, как отец протягивает полицейским кучу денег и дает пакет с самой дорогой выпивкой из бара. А руки все еще ощущали приятную, почти родную тяжесть оружия и до сих пор дрожали, помня, как сгибались нажимавшие на тугой курок пальцы.       Аслан стоял и молчал, когда его щеки касались шершавые пальцы Дино. Молчал, когда они скользили по телу, стягивая с него одежду.       Эш молчал, когда под ногами безвольно валялась ни в чем не повинная девчонка с ножом по рукоятку вошедшим в только-только сформировавшуюся грудь. Он всего лишь смотрел на нее иначе, чем на других, разговаривал с ней иначе, чем с другими, и хотел уберечь от мира, в котором жил. Не смог. Но слезы не подкатывали. Эш просто молчал.       Молчание может сказать о человеке куда больше, чем миллиарды слов.       Но сейчас молчал Эйджи.       И это молчание убивало. Эш чувствовал, как оно иглой проникало в беззащитное вещество его гениального мозга.       — Скажи хоть что-нибудь.       А Эйджи по-прежнему ничего не говорил, только губы слегка подрагивали. И не поймешь, то ли он улыбается, то ли сдерживает смех.       — Повтори это еще раз, — выдает он вдруг, и Эш чувствует острое желание влепить ему подзатыльник и поцеловать одновременно, но вместо этого ускользает от темы.       — Жрать хочу. Пошли ужинать.       Он не скажет, возможно, самых важных слов в своей жизни. И так все понятно. Они слишком явно повисли в этой тишине.       За ужином Эйджи словно сам не свой. Он все понимает. Эш упустил момент, когда из наивного мальчика, впервые взявшего в руки оружие, Эйджи превратился в мужчину, способного не просто решать за себя, но и защитить того, кто рядом. Все реже темные брови приподнимаются от удивления, все чаще в улыбке сквозит грусть. Эйджи все понимает. И лишний раз произнесенные слова сделают только больнее им обоим.       — Тяжелый выдался денек…       — Кто бы говорил. Ты продрых полдня.       — Не «продрых», а восстанавливал силы. Смотрю, с английским у тебя по-прежнему плохо, онии-чан…       Эш не хотел язвить, он видел, что Эйджи что-то мучило, но слова сами собой вылетали гораздо раньше, чем он успевал подумать.       — Нам стоит развеяться.       — Да… — кивнул Эйджи, с грустью посмотрев в темный проем окна, за которым высились силуэты небоскребов. — Хотелось бы хоть раз погулять просто так, не оглядываясь в каждый переулок.       Эш перевел взгляд туда же, где за черными массивами даже не было видно звезд.       — Завтра прокатимся до Лонг-Айленда, повидаемся с Максом. Или ты хочешь прогуляться прямо сейчас, онии-чан?       Эйджи распахнул глаза. На миг растерялся, но быстро нашелся и выпалил.       — Хочу! Только кто-то вечно твердит, что это опасно.       — Конечно, опасно. Но ты же со мной, — Эш улыбнулся. — А у меня отличная идея! Уверен, тебе она тоже понравится. Только оденься теплее.       Эйджи собрался в считанные минуты. Натянул толстовку на свитер, вокруг шеи Эша плотно намотал шарф и, довольный собой, шнуровал в прихожей кроссовки, пока глаза вдруг не закрыли чем-то — Эш повязал ему свой черный галстук.       — Это будет сюрприз. Поэтому держись за меня покрепче.       Удерживая за руки и командуя, он довел Эйджи до лифта и нажал кнопку. Когда створки открылись, подхватил и осторожно повел дальше, помог шагнуть через порог, придерживая тяжелую, скрипучую дверь. По спине ударил холодный ветер, сразу проникнув под ненадежный слой джинсовки, и, приподняв футболку, коснулся оголенной кожи. Эш вздрогнул и крепче стиснул руку Эйджи в своей, осторожно подводя его к ограждению.       — Снимай повязку.       — Ого… — выдохнул Эйджи, не веря своим глазам, слезившимся не то от хлесткого ветра, не то от счастья.       Под ними стелилась сверкающая паутинка городских улиц, переливаясь от потока машин и желтых полусонных окон, а над ними — черный купол, с редкими проколами острых звезд.       Целая Вселенная. И они в ней словно одни.       — Да уж, это не развалина в пять этажей. Под нами целых двадцать и пол-Нью-Йорка.       — Красиво… — Эйджи подошел совсем близко, вцепился в поручень и поднял голову, глубоко вздохнув. Не сразу. От ветра свистело в ушах и, чтобы выдохнуть или сказать что-то, приходилось пережидать порывы.       Эш невольно вспомнил, как тогда, на причале Ист-Ривер Эйджи также собирался с духом перед прыжком. И взлетел. Эйджи умел летать, и потому его манило небо… Эш же, подойдя ближе, опустил глаза, вглядываясь в узкую полоску заставленной машинами парковки.       — Интересно, о чем думают люди, падая вниз…       Поручень слегка дернулся — Эйджи вздрогнул и повернулся.       — Эш…       — Что?       Он перемахнул через ограждение, оказавшись на самом краю. Едва хватало места, чтобы поставить ноги как следует. Один шаг — и бездна. Эйджи вцепился в его джинсовку мертвой хваткой, стискивая пальцы на груди.       — Эш! С ума сошел! Не валяй дурака! Перелезай!       — Не ори ты. Я же не говорил, что собираюсь прыгать. Просто… интересно, что там… за точкой невозврата?       Эйджи молча вжался грудью в его спину. Эш и не требовал никакого ответа. Просто смотрел вниз, представляя себя куском мяса, размазанным по асфальту, как Артур. Бесполезным и равнодушным кожаным мешком, рядом с которым сломленный Эйджи оседает на колени, глотая слезы. Эйджи… Эш вдруг повернулся к нему, положил руки на плечи. Темные глаза Эйджи имели удивительное свойство — в их глубине теплился огонек, и Эш согревался им, совсем не чувствуя пробирающего до костей ветра.       Слова были не нужны.       Руки Эйджи слегка дрожали, все еще цепляясь за куртку. Он все понимал. Похоже, они оба уже сорвались, лишились опоры… Но еще остался выбор: смотреть вниз, в лицо неизбежности или поднять глаза к небу и представить, будто летишь. Может быть, там, за точкой невозврата и есть настоящая свобода. Только какой в ней тогда смысл?       Эш осторожно перелез обратно.       — Прости, — шепнул он, но похоже свист ветра рассеял все звуки.       — Бака! — выпалил Эйджи, пихнув кулаком ему в грудь.       — И что это значит? Что ты простил?       — Нет. Что ты непроходимый идиот.       Эш усмехнулся. Уткнулся лбом в его плечо. Дыхание Эйджи обожгло висок. Зажмурив глаза до разноцветных пятен под веками, Эш невольно вздрогнул от прикосновения руки, что осторожно легла на затылок. И вдруг почувствовал себя самым обычным человеком.       — Помнишь… — выдохнул он. — Я говорил, что отличаюсь от обычных людей тем, что не боюсь смерти. На самом деле, сейчас мне страшно, Эйджи.       Рука на затылке осторожно погладила по волосам.       — Не дай мне упасть…       — Не дам. Ни за что не дам. Если вздумаешь падать, то только со мной, — отозвался Эйджи. — Пойдем отсюда, пока ты совсем не замерз.       — Уже нагулялся?       — Еще как. И ты, судя по ледяному носу, тоже. Пошли. Размораживать тебя я не собираюсь.       — Это еще почему?!       После теплого чая спать не хотелось. Эш лежал на кровати, читал, приглушив ночник, и вслушивался в размеренное сопение спящего рядом Эйджи. Сердце подскакивало, стоило вспомнить хлипкий край крыши под ногами, на груди все еще ощущалась крепкая, надежная хватка… Эшу даже вспомнилось давно забытое чувство. Чувство защищенности.       Однажды его не станет. Это может случиться завтра, может — через год, может — через полсотни лет… Однажды мир погаснет — смерти не избежать. Но жалеть ему не о чем. Ведь есть тот, кому он по-настоящему нужен. Тот, кто точно не даст упасть.