Много шума из ничего

Малфой все утро просидел за рабочим столом в своем кабинете, перебирая бумаги. Он несколько дней назад окончательно вернулся работать в Министерство, чтобы проводить как можно меньше времени рядом с той, кого должен забыть. Два новых дела о самосудах и наконец подоспевший отчет об успехах Ордена – больше ничего в текучке не было. С тех пор как пострадала Гермиона, Обливиэйты прекратились (ну еще бы, виновный сидел в камере больше двух недель), но, что странно, уже несколько дней не появлялись листовки, пугающие новым пришествием Темного Лорда. Вспарывая сознание Невилла, Драко не нашел информации об этом. Просто совпадение? Что-то тут не складывалось, но факты – упрямая вещь. Пугала мысль про затишье перед бурей. Пугало незнание, какого рода бури ждать. Тот, кто распространял листовки, перешел к следующему пункту плана? Размышляя обо всем этом, Драко будто бы почувствовал, что стоит проведать своего личного арестованного. Он запечатал кабинет заклинанием и спустился к камерам предварительного заключения. За свою жизнь Малфой повидал многое, но от представшей картины его замутило. Он отвернулся и послал Министру патронуса. Значит, силки… Лонгботтом не оставил себе путей для отступления, если бы передумал в процессе – без палочки в темной камере он был беззащитен перед убийцей, которого выбрал сам. Что ж, Драко, ты сам это допустил, посчитал лучшим выходом, лицемерно теперь отворачиваться. Быстрые шаги, и рядом с Драко возник Шеклболт. Министр тоже был... впечатлен, о чем свидетельствовал странный звук, который издали его связки. Стараясь не смотреть на почти раздавленное хищным растением тело Лонгботтома, он повернулся к человеку, которому теперь доверял почти безоговорочно, и положил руку ему на плечо. – Распорядись о похоронах, скажем прессе, что погиб, выполняя тайную миссию. Драко коротко кивнул. День прошел в делах. Малфой постоянно отгонял от себя мысли о Гермионе. Если бы к ней вернулась память, она была бы уже здесь, рядом с ним. Сразу после работы Драко поспешил в библиотеку, где обычно обреталась супруга. Гермиона подняла на него равнодушно-вопросительный взгляд, и он не сдержал разочарованного выдоха. Не сработало. Впрочем, он знал, что так и будет. – Что случилось? – спросила Грейнджер, вглядываясь в лицо мужа. Хотелось сказать, что ничего, но Драко успел передумать. Он не побеспокоил бы ее без повода, и Гермиона об этом знала. – Лонгботтом умер. Ее взгляд стал испуганно-вопросительным. – Самоубийство, – объяснил Драко. – Значит, я правильно опознала. Это был росток Дьявольских силков. Малфой кивнул, Гермиона поежилась, представляя себе ужасную смерть Невилла. Несмотря ни на что, он был рядом большую часть ее жизни, он – почти последний, кто связывал ее с той Гермионой, какой она себя помнит. Ах вот почему Драко так всматривался в нее! – Ты думал, что с его смертью Обливиэйт перестанет действовать? Драко неопределенно пожал плечами. – Спал бы Петрификус или Силенцио, что-то однокомпонентное. Обливиэйт совсем не… – Знаю, – резко и хрипло перебил Драко, это прозвучало почти вороньим карканьем. – Извини, – прошептала Гермиона и решилась. Раз он ради этого закрыл глаза на суицидальные планы Невилла, она рискнет. – Скажи, а те блоки, которые ты ставил в моем сознании, остались до сих пор? Драко внимательно посмотрел на Гермиону, понимая, к чему она ведет, и кивнул. – Сними их! – приказала она. – Но... – Я понимаю, что затея опасна, но... это те самые опорные точки, которые необходимы, чтобы память воссоздала себя. Это шанс. Он продолжал напряженно сверлить ее взглядом, а Гермиона полностью открылась ему и прошептала одними губами: – Я доверяю тебе. В прошлый раз после этой ее фразы он поверил, что все будет хорошо, но, кажется, Драко разучился верить в лучшее.