***
Она сидела в тех же покоях, что и в прошлый раз, но теперь света вокруг было гораздо больше: огонь в очаге горел ровно и ярко, как и свечи в нескольких высоких канделябрах. Та часть комнаты, которую она могла видеть, сидя в кресле и не поворачиваясь (а попробовав это сделать, она лишь убедилась, что снова не управляет своим телом), была просто обставленной, но уютной. На коленях Санса держала какое-то шитье, почти не уделяя ему внимания, то и дело застывая с иглой в руке, откинувшись на спинку и прислушиваясь. Но как только хлопнула дверь и в соседней комнате зазвучали тяжелые — знакомые — шаги, ее спина решительно выпрямилась, глаза прилежно уставились на ткань, а пальцы запорхали сноровисто и сосредоточенно — так, будто намечающийся узор занимал ее больше всего на свете. И только ускорившее свой стук сердце говорило совершенно о другом. Санса тревожно замерла, глядя на свои такие самостоятельные (снова!) руки и даже не пытаясь разобраться в том, что чувствует. Точнее, что чувствует именно она, а что — она-во-сне, она-управляющая-этим-телом. И есть ли между этим разница. Какое-то время до нее доносились отдельные приглушенные звуки из смежной, судя по всему, комнаты: скрип выделанной кожи, шуршание ткани, плеск воды. Затем звук приближающихся шагов. Она не подняла головы, лишь села еще ровнее и процедила высокомерным тоном, который не использовала никогда прежде, даже со слугами: — Ты заставил леди ждать, Пес. О боги! Что на нее нашло?.. Санса сжалась и попыталась мысленно молиться, отчаянно жалея себя за новый виток невезения. Даже во сне! Видимо, эта самая она вдобавок ко всему мечтала распрощаться с жизнью. На несколько долгих мгновений в покоях повисла тишина. Затем Пес хмыкнул и с откровенным пренебрежением поинтересовался: — И что… миледи пожелает? Нарочито неторопливо отложив шитье, она повернулась и, надменно вскинув подбородок, холодно проронила: — Раздевайся и ложись на кровать. Санса не могла бы сказать, что удивило, нет, даже поразило ее больше: то, что она была все еще жива, то, что Пес промолчал, не облив ее потоком брани, или то, что он на самом деле начал раздеваться. И даже взглядом ее не убил. Наверное, все-таки все вместе, потому что выделить самую большую странность в этом сплошном безумии она не могла бы даже ради спасения своей жизни. По правде, она даже выражение его глаз понять не могла. Он смотрел не отрываясь, буквально прожигая ее до самого нутра темным, напряженным взглядом, но вместо панического страха это рождало лишь первые искры уже знакомого жара, мурашками расходящиеся по коже. Внутри Санса поежилась, но ее тело продолжало сидеть неподвижно, с идеально ровной спиной и маской ледяного безразличия, приличествующего самой королеве, на лице. По крайней мере так это ощущалось. Глаза, однако, неотрывно следили за тем, как падает на пол рубашка, как перекатываются под позолоченной отблесками пламени кожей могучие мышцы, завораживая и притягивая, пробуждая внутри странные, чужеродные желания… Его руки задержались на миг на завязках штанов, и ее взгляд мимо воли соскользнул туда же — к весьма заметной выпуклости, по которой Пес тут же без стеснения провел ладонью. Будто она так не видела! Или будто он не видел, куда она смотрит. Санса вызывающе расправила плечи. И незаметно сжала бедра, ощущая отсутствие нижнего белья и то, как горячо стало между ними. Горячо и влажно. И об этом он тоже наверняка каким-то образом знал. Потому что, когда она подняла наконец глаза, обожженный уголок его рта слегка подергивался, а второй — предательски тянулся вверх. Да и на всем лице только слепой бы не прочитал смешливое самодовольство. Да как он смеет?! Вопреки возмущению (и Санса уже даже не удивилась такому противоречию), ее собственные губы отчетливо дернулись в попытке улыбнуться тоже. Упрямо поджав их, она резко повторила: — На кровать. — Я и первый раз прекрасно расслышал… миледи, — так же резко бросил Пес, с удивительной, как для такого массивного тела, грацией опускаясь спиной на постель и свободно — бесстыдно! — раскидываясь на ней. Тут же обхватывая ладонью свое… мужское достоинство и начиная лениво двигать рукой вверх-вниз. Это… длинное и толстое, перевитое выступающими жилами, выглядело совсем не так, как она думала. И эта вещь поместилась в прошлый раз у нее внутри?.. Не причинив ни капли боли причем. Боги, да ей даже неудобно не было, только горячо и хорошо, так хорошо… Санса облизала губы и сглотнула. Где-то на краешке сознания (той крохотной его части, которая не была увлечена — ошеломлена и шокирована! — развернувшимся зрелищем) царапалось подозрение, что она чего-то не понимает в происходящем. Увы, думать об этом оказалось некогда, так как она уже шла к кровати, на ходу распуская завязки простого домашнего платья и позволяя ему шуршащей волной стечь на пол. Оставшись в одной полупрозрачной сорочке, Санса распустила волосы, чуть поежившись, когда они тяжелым покрывалом упали на обнаженные плечи. А может, дело было вовсе не в щекочущем прикосновении шелковистых прядей. Потому что еще она почти физически ощущала горящий взгляд Пса — всем телом. Перемещающийся неспешно от ее лица вниз, до самых ступней, оглаживающий, словно невидимые любопытные пальцы, ласкающий, откровенно и жадно. Ее соски напряглись, отчетливо выделяясь под тонкой, почти ничего не скрывающей тканью, и вдруг неудержимо захотелось выгнуть спину, оказавшись совсем близко, и почувствовать реальное прикосновение жестких, шершавых подушечек. Или горячего рта, дающегося такое ошеломляющее, непередаваемо контрастное ощущение, пробивающее дрожью до самых глубин. Она шагнула еще ближе, глядя, как, словно в ответ на ее мысли, дернулся его кадык и сжалась в кулак левая кисть. Приподняв подол сорочки, она забралась на кровать и тут же отклонилась назад, уворачиваясь от потянувшейся к ней руки. — Лежать. Руки. Серые глаза потемнели еще больше, вспыхнув обещанием скорой и беспощадной мести, но руки Пес послушно убрал, позволив им упасть по сторонам и сжав в кулаки теперь уже обе. Санса потеряла последние крохи понимания. Ее тело явственно и отчетливо хотело одного — но делало другое. И Пес… Ничто его не сдерживало, и он совершенно точно не желал выполнять ее нелепые указания. Но все равно выполнял. Она бесцеремонно перекинула ногу через его распростертое тело, оседлывая, но не опускаясь до конца, и, довольно усмехнувшись на резкий вдох и непроизвольное движение бедрами, укоряюще цокнула языком: — Но-но. Не помню, чтобы я разрешала тебе двигаться. И, переплетя свои пальцы с его, уже подобравшимися к ее все еще прикрытым сорочкой ногам, заставила его поднять руки вверх, к изголовью. — Вот так. И не вздумай их отсюда убирать. Ответом ей послужило приглушенное ругательство, но Санса только тихо рассмеялась, не спеша выпрямляться. Грудь опаляло его убыстрившееся дыхание, разжигая уже тлевшее внутри пламя, и она едва удержалась, чтобы не нагнуться еще ниже. Вместо этого, чуть отстранившись, взглянула в темные, как грозовое небо, глаза и поцеловала. Скулу, уголок рта, в то же время легко оглаживая кончиками пальцев его запястья и внутреннюю сторону предплечий. Скользнула языком по приоткрытым губам, мимолетно, тут же спускаясь к подбородку, вдыхая теплый, терпкий, кружащий голову запах его кожи. И, чувствуя, как напрягаются мышцы под ее ладонями, словно готовясь к атаке, надавила чуть сильнее, без слов приказывая не двигаться. Будто это может его остановить… Невероятно, но остановило. Пес шумно выдохнул, словно огромный недовольный зверь, но остался лежать в той же позе, позволяя ей продолжать это странное… чем бы это ни было. Словно в награду она позволила их телам соприкоснуться, опустившись на него всем своим незначительным весом, и скользнула неторопливо чуть выше, чтобы поцеловать уже по-настоящему, жадно и глубоко, едва заметными движениями смещаясь всем телом вверх-вниз, потираясь напряженными, чувствительными сосками о его покрытую жесткими волосками грудь. И с трудом удержалась от стона, получив наконец такое чудесное, такое необходимое прикосновение. Низ живота сжало сладкой судорогой предвкушении. Санса разорвала поцелуй и выпрямилась, садясь и рваными глотками втягивая в горящие легкие пропавший вдруг воздух. — Пташка… Пес тоже дышал тяжело, и глаза его стали совершенно дикими, почти черными из-за расширившихся зрачков. Если бы Санса еще способна была бояться, наверное, она бы испугалась. Но его руки до побелевших костяшек сжимали деревянное изголовье, а взгляд, хоть и по-звериному голодный, был одновременно выжидающим. Ее действий, ее решения. Проведя раскрытыми ладонями по напряженным могучим мышцам, она чуть улыбнулась и качнула головой, чувствуя разливающееся внутри незнакомое чувство. Ощущение собственного всесилия, пьянящее и окрыляющее, как глоток сладкого летнего вина. И такое же коварное и обманчивое, подсказала сама себе Санса, точнее, попыталась подсказать ей, той, кем она здесь была, но, конечно же, ее никто не слушал. Откинув назад растрепавшиеся волосы, она снова прикоснулась к его губам, легко, всего на мгновение, избегая попыток углубить поцелуй, что заслужило ей самый настоящий рык в ответ. Сдвигаясь ниже, намеренно прижимаясь сильнее к его паху и улыбаясь еще шире тому, как раздраженное рычание тут же превратилось в несдержанный стон, Санса покрыла поцелуями шею, чередуя их с легкими укусами, спускаясь на грудь, лаская языком горячую кожу, исследуя кончиками пальцев, слушая оглушительное биение его сердца. А может, это было ее собственное, стучащее, кажется, где-то в ушах. Санса понятия не имела, что она делает, но это заставляло ее тело почти ощутимо вибрировать в предвкушении, в ожидании… большего. Неторопливо спустившись еще ниже, она устроилась между ног Пса, легкими прикосновениями поглаживая его подтянутый, мускулистый живот и бедра. Его мужское достоинство подергивалось каждый раз, когда ее пальцы оказывались рядом, словно имело собственный разум и жаждало привлечь ее внимание. — В опасные игры играешь, Пташка… — предупреждающе проворчал Пес. — И кто меня научил? — Она невинно похлопала ресницами и склонилась ниже, слыша его приглушенное: «Седьмое пекло, Са…» Остаток фразы утонул в резком вдохе, когда ее язык коснулся его напряженной плоти. И Санса готова была повторить за ним, позабыв о том, что настоящей леди не пристало ругаться. Да и о какой леди могла идти речь, когда в данный конкретный момент она творила нечто… нечто ужасное?! Нечто, чему даже слово «непристойно» не могло дать должной оценки. Прикасаться к… к этому! И даже не рукой — языком, скользить легко-легко, едва дотрагиваясь, по всей длине, прослеживая выступающие вены, щекотать кончиком под набухшей верхушкой, вызывая несдержанные стоны. И что хуже всего — чувствовать, как расползается по ее собственному телу лихорадочный жар, жгущий и растапливающий все запреты, все представления о правильном и неправильном, требующий еще, требующий большего. Все время Санса не отводила взгляда от лица Пса, глядя из-под полуопущенных ресниц в его глаза, горящие жаждой, желанием, едва ли не отчаянным, знакомо отзывающимся в ней самой, глубоко внутри. Сжав ладонью твердую плоть, она сделала несколько плавных движений вверх-вниз, как раньше делал он сам, и обхватила губами верхушку, обводя языком. Дыхание у Пса перехватило, во взгляде мелькнула почти мольба. Санса чувствовала желание улыбнуться — ощущение власти и… чего-то еще, что она никак не могла правильно назвать, разливающееся внутри, ошеломляло, — но вместо этого лишь нарочито неторопливо скользнула губами ниже, пропуская его глубже в свой рот. По телу Пса прошла дрожь. Он глухо простонал что-то, что могло быть ее именем, и двинул бедрами вверх. Показалось, что она слышит треск деревянного изголовья, но Санса была слишком занята, чтобы испугаться. Незнакомыми ощущениями: напряженной горячей плоти, которую сжимали ее губы и рука, поднимаясь и опускаясь, все быстрее, скользя по всей длине, впуская глубоко, до самого горла, не забывая ласкать языком, жадно, словно любимое лакомство. И уже знакомыми — все более настойчивой пульсацией жаркого желания, нет, потребности внутри, особенно внизу, между ног, где будто образовалась пустота, которую необходимо было заполнить. Как можно скорее. Санса никак не могла понять, почему она… эта она продолжает свое странное занятие. Боги, да Санса сама уже была в двух шагах от того, чтобы упасть на спину, притягивая к себе его тяжелое, мускулистое тело, и попросить… сделать то, что, она знала, облегчит эту невыносимую, почти болезненную потребность. «Ну наконец-то!» — пронеслось в голове, когда она, выпустив изо рта его мужское достоинство и проведя напоследок языком — широким мазком по всей длине, — начала перебираться вверх. Санса бы покраснела — и от мыслей, и от действий, — если бы к этому моменту ей не было восхитительно и замечательно все равно. Ну же… Давай… Скорее! Пес дышал быстро, поверхностно, часто облизывая губы и сглатывая; в глазах, ставших темными, почти черными, металось совершенно сумасшедшее пламя. Санса едва не застонала, ощутив прошедшую по телу волну ответной дрожи. — Позволь прикоснуться. Не отвечая, она склонилась и впилась поцелуем в его неровные губы — с требовательной уверенностью, в способности на которую никогда себя не подозревала. Но сейчас это казалось правильно. И абсолютно естественно. Приподнявшись на коленях, рукой она в это время направляла его в себя. И когда наконец внутри стало полно и тесно, застонала, протяжно, беспомощно, разорвав поцелуй, но не отстраняясь, глядя прямо в глаза. И начала двигаться. Медленно, затем быстрее, приподнимаясь и опускаясь, снова и снова, чувствуя жгучие огненные кольца, свивающиеся внизу живота, все туже и туже, чувствуя, как каждое ее движение вызывает ответное, навстречу. Мало. Маломаломало… Еще… — Седьмое гребаное на хрен пекло, Пташка, позволь… — Да… В мгновение ока она оказалась сидящей, ее сорочка разорванной, а грудь, шея, плечи — покрыты сотней горячих влажных поцелуев. В бедра впивались железной хваткой его пальцы — наверное, до боли. Которой она не чувствовала. Второй рукой он зарылся в ее волосы, сжимая и оттягивая назад и вниз. Запрокинув голову, Санса закрыла глаза, отдавшись на волю затягивающего, поглощающего ее с каждым витком все безвозвратнее водоворота ощущений. Отдаленно она слышала стоны — кажется, ее собственные, кажется, совершенно бесстыдные. Кажется, она просила и умоляла о чем-то. Но ей было слишком хорошо. Слишком… невероятно… прекрасно, чтобы думать о чем-либо еще. Чтобы вообще думать.***
Проснулась она, все еще хватая ртом воздух и ощущая проходящую по телу постепенно затухающими волнами дрожь интенсивного, ослепляющего удовольствия. Между ног было горячо и влажно, совсем как во сне, и мышцы у нее внутри, о существовании которых она еще недавно даже не знала, ритмично сжимались и разжимались. В окно заглядывали солнечные лучи, со двора доносились редкие выкрики и лязг железа, Крепость просыпалась. А Санса лежала, глядя на темную ткань балдахина вверху и не думая ни о чем. Тело казалось тяжелым и бескостным, но — приятно тяжелым и приятно бескостным. Словно, если бы она встала, любое движение, хоть из тех даже, что практиковала когда-то Арья в коридорах башни Десницы для своих странных танцев, было бы ей доступно. Она чувствовала себя гибкой и текучей. Осталось только встать… Или нет… Еще совсем рано, горничная придет нескоро, можно задержаться ненадолго в постели, закрыть глаза и представить, что нет вокруг никакой Красной Крепости, и Королевской Гавани тоже нет, что она, Санса, находится где-то совсем в другом месте, свободная и любимая. Можно понежиться в блаженной полудреме, чувствуя, как наяву, легкие поцелуи, щекочущие шею и плечи. Мягкие, ласкающие прикосновения правой, неизуродованной половины рта и чуть-чуть царапающие — левой, вот откуда такое забавное, особенное ощущение… Плывя в сладком вязком тумане где-то между сном и явью, она перевернулась на бок и, зарывшись лицом в подушку, пробормотала: — Сандор… Имя прозвучало чужеродно, каждым звуком пройдясь по нервам. Распахнув глаза и в ужасе округлив рот, Санса невидяще уставилась в пространство. О нет. Нет-нет-нет. Она совершенно точно ничего не говорила. Показалось. Да, просто показалось. Отголосок сна. Нет, лучше — и сна никакого не было. Вообще. А то, что только что произнес ее своевольный рот… Это была не она, правда? Не она, и все тут. Жаль только, никого больше в комнате не наблюдалось. Через мгновение ее буквально сдуло с кровати взрывом паники.***
Санса безразлично покачивалась в такт размеренной поступи смирной белой кобылки, которую ей разрешили брать для «прогулок», не отрывая взгляда от лошадиной гривы. «Живописные виды», состоящие из утоптанного грунта двора, каменных построек и высоких внутренних стен крепости, глаз не радовали. Как удивительно. Тихо фыркнув, Санса чуть потянула поводья. Совершенно без надобности — Снежка и так знала, куда идти и когда поворачивать (да и не то чтобы здесь было много других вариантов… не то чтобы они вообще здесь были), — но притворство, что хоть такая малость зависит от нее, ощущалось слишком хорошо, чтобы от него отказываться. А если еще прикрыть веки, то можно представить… Нет. Она решительно открыла глаза пошире и даже тряхнула головой, запрещая себе не то что представлять, но и думать. О чем бы то ни было, так, на всякий случай. Лучше просто смотреть. Вон, вдалеке, прачка с полной корзиной белья остановилась перед стражником в алом плаще, хихикая, явно отвечая на что-то, им сказанное. Вон тощий дворовой кот растянулся в тени от стены конюшни, не забывая смотреть по сторонам. Потому что в таком месте, как Красная Крепость, даже котам следует быть настороже, мрачно подумала Санса, зная прекрасно, что неправа. Некоторым существам просто нужно быть настороже всегда и везде. Таким слабым, как она, — точно. Что тут же и подтвердилось, когда лошадь внезапно запнулась и остановилась, резким движением выдернув ее из состояния созерцательной отрешенности. — О, леди Санса, поведайте-ка нам, куда это вы удалились мысленно? Да еще так далеко, что даже своего короля не увидели. И кто вам позволял? — Притворно вежливая усмешка Джоффри к концу речи превратилась, одновременно с его тоном, в откровенно злобную. За его спиной стояли сир Меррин Трант и сир Арис Окхарт в своих блестящих гвардейских доспехах. Высокую фигуру, которой даже белоснежная ткань плаща не мешала казаться устрашающе темной, Санса могла видеть краем глаза — Пес держал ее лошадь под уздцы. Могла, если бы смотрела. Но она не смотрела. Настолько старательно, что даже слегка повернула голову, глядя и на Джоффри чуть искоса. Что, конечно же, было не очень умным поступком. — Так… — протянул он, сощурившись, — вижу, леди Санса потерялась в своих фантазиях настолько, что совсем забыла об уважении. Пес! Помоги моей нареченной спешиться! Такие прогулки явно не идут ей на пользу. Я запрещаю их. — Ваша милость!.. — воскликнула Санса, забывшись. Да, езда по кругу никогда бы не вошла в список ее любимых развлечений, но это была одна из немногих по-прежнему доступных ей вещей. Прежде чем она успела продолжить или хотя бы осознать, что происходит, ее талию сжали крепкие ладони и Пес просто снял ее с седла, легко, как большую куклу. Внезапно обнаружив себя в воздухе, Санса инстинктивно попыталась найти опору и, неловко взмахнув руками, опустила их на его плечи. На какое-то мгновение она застыла, растерянно глядя в серые глаза, непривычно — впервые сверху вниз, чувствуя, как неумолимо заливает щеки душный, стыдный жар. Момент, казалось, тянулся вечность, дышать становилось тяжелее. Где-то на краешке сознания истерическим шепотом причитал внутренний голос, приказывающий ей взять себя в руки и отвести взгляд, пока не показала себя полной дурой, еще и в присутствии короля. Именно последняя мысль привела ее наконец в чувство, заставив резко отвернуться. Бока будто сжали железные тиски, когда Пес на миг усилил хватку, но поставил ее на ноги он осторожно, как всегда. И Джоффри вроде ничего не заметил, решила Санса, бросив на него короткий взгляд исподтишка. На холеном лице короля даже играла слабая довольная ухмылка. Наверняка списал ее волнение на страх. — Ваша милость, — сглотнув, пробормотала Санса, принимая подобающе смиренный вид, — прошу прощения, если я вас огорчила. Уверяю, это было ненамеренно… — Если бы я хоть на секунду подумал, что специально, твоя голова бы уже торчала на пике! Боги, ты и правда тупая! — Он скривился, демонстрируя преувеличенное отвращение. — И чтоб я больше не видел тебя на лошади! Говорят, это вредно для женского здоровья, а ты и так не особо многообещающий материал для будущей матери наследника престола. Он уже отворачивался, намереваясь продолжить путь куда бы он там ни собирался, когда Санса пробормотала себе под нос: — Не больше, чем вы для отца. Она тут же осознала свою ошибку — Джоффри не успел отойти достаточно далеко, да и говорить стоило еще тише, а лучше вообще молчать, — но было уже поздно: он развернулся обратно, в зеленых глазах зажегся злобный огонек. Вряд ли он мог хорошо расслышать ее глупую ремарку, но самого факта, что она посмела что-то сказать, было более чем достаточно. — Посмотрите только на это убожество, — небрежно заметил Пес, глядя на тренировочную площадку. До нее было довольно далеко, но он, судя по всему, прекрасно видел, что именно там происходит. Король посмотрел туда же, напряженно щурясь. Санса задержала дыхание, молясь, чтобы он рассмотрел — хоть что-нибудь — и заинтересовался. И забыл о ней. — Видать, еще не все дураки шутовские наряды получили. Эти определенно решили посоревноваться за место Донтоса. Джоффри недовольно поджал губы и целеустремленно направился к своим предполагаемым будущим шутам, пока что считавшим себя стражниками и рыцарями. Гвардейцы двинулись за ним, оставляя ее наедине со Снежкой, терпеливо ждущей, когда ее отведут обратно в стойло, и ворохом беспокойных мыслей. Санса уже почти расслабилась, когда он, не останавливаясь, бросил через плечо: — Пес, отведи леди в ее покои. Ей нужно подумать о своем поведении и его последствиях. Ей показалось, что бронированный кулак сира Меррина снова врезался в ее живот, с такой скоростью из легких улетучился весь воздух. И на какое-то безумное мгновение подумалось, что лучше бы так и было.***
Даже если бы от этого зависела ее жизнь, Санса вряд ли смогла бы заставить себя идти медленнее. До покоев оставалось всего ничего, но ощущение было такое, будто они на другом конце Вестероса. «Настоящие леди так себя не ведут», — укорила она себя, но тут же и возразила, что настоящие леди уж точно не делают ничего из того, что творила она… нет, не она! Что творила та распутная женщина из ее сна. Санса почувствовала, как еще больше потеплели щеки, и едва не застонала, испытывая огромное желание влепить самой себе пощечину. Зачем только ей понадобилось вспоминать?! Позади она слышала тяжелые размеренные шаги — Пес без труда поддерживал неспешный для него темп, тогда как она почти бежала и уже запыхалась. Завязки платья, казалось, сами собой затянулись туже, не позволяя нормально вдохнуть, сердце стучало где-то в горле. Она понимала, что нужно замедлить шаг, нужно что-то сказать. Это было бы не только разумно, но и вежливо. Например, поблагодарить за то, что он так вовремя отвлек короля от ее несчастной бестолковой головы. Санса никак не могла быть уверена, что это нарочно, но с другой стороны — и происходило не впервые. Фраза-две между делом, как раз тогда, когда ей случалось, в очередной раз забывшись, открыть неосторожно свой большой глупый рот и… Санса споткнулась, и на предплечье тут же сомкнулись уверенные пальцы, не дав ей упасть. Зря, зря она вплела в свои размышления рот. После вчерашней ночи было бы разумнее не вспоминать, что он у нее вообще есть. — Что за хрень с тобой творится, Пташка? — развернув ее лицом к себе, спросил Пес. Из ее рта вырвался даже не вскрик, а какой-то тоненький высокий писк. Пес выпустил ее руку, будто обжегшись, и, отступив на шаг, посмотрел с недоуменной настороженностью. Крепко сцепив перед собой дрожащие пальцы и стараясь их не выкручивать, Санса заставила себя ни о чем не думать и — главное! — не вспоминать и пробормотала: — Прошу прощения, сир, не понимаю, о чем… — На хрен твоих гребаных сиров! — его голос опасно понизился, превратившись едва ли не в рык, и Санса еще крепче вцепилась одной рукой в другую, уже впиваясь ногтями в кожу, но все равно чувствуя, как дрожь начинает подло захватывать все тело. — И не ври. Я не слепой, чтобы не заметить, что ты то смотришь в никуда, улыбаясь, как Лунатик, то вдруг краснеешь, словно септа, впервые голого мужика увидевшая. Улыбаясь?.. Санса чуть нахмурилась. Она совершенно точно не улыбалась — чему уж там было улыбаться? Она открыла рот, чтобы сообщить о неточности его наблюдений, и тут вторая часть услышанного достигла ее мозга. И застряла там, мгновенно собрав компанию из очень и очень ярких образов. Потому что она как раз таки видела… — Неужели жизнь тут еще ничему тебя не научила, Пташка? — продолжал он со все возрастающей злостью. — Настолько пустоголовая, что догадалась завести себе… — Я ничего не помню! — выпалила она внезапно, перестав изображать рыбу, о чем тут же и пожалела. Пес замолчал и смерил ее озадаченным взглядом. Она бы улыбнулась непривычному выражению, если бы не была занята сверх меры — закапыванием себя, очевидно, все глубже и глубже. И о глубже ей думать тоже ой как не стоило. Если раньше ее лицо ощущалось лишь чуть более теплым, то сейчас наверняка могло поспорить цветом с плащами ланнистерской гвардии. — То есть не смотрела! То есть не хотела… — Она вскинула ладонь ко рту, пытаясь физически помешать себе ляпнуть очередную глупость. Толку от этого, впрочем, оказалось немного. Пес нахмурился, и, видя, как его взгляд приобретает тревожную пронзительность, словно ему вдруг взбрело в голову посмотреть, что у нее внутри, а на лицо наползает привычная мрачная туча, Санса почувствовала себя обязанной что-то сказать. — Я не хотела… То есть… — Кто? — прорычал он с такой яростью, что у нее мгновенно задрожали ноги. — Я не… Я… — на этом ее красноречие закончилось. Как и смелость. Подобрав юбки, Санса развернулась и, поправ все правила хорошего тона, со всех ног кинулась бежать по пустому, к счастью, коридору.