Ecarte

Увлекательное занятие — знакомиться с многочисленными хитроумными штучками: тостером, микроволновкой, диковинного вида пылесосом, стиральной машинкой. Не машинка, а настоящее волшебство: вещи не нужно отжимать руками! Унитаз и ванная мало напоминали те, которыми приходилось довольствоваться в том мире, куда упорно не хотело возвращаться сознание Алекс. Тостер оказался не столь уж и бесполезной вещью, как представлялось сначала, хотя можно было бы обойтись без него и поджарить местный с позволения сказать «хлеб» на сковородке. Алекс вскоре поняла, почему его нужно поджаривать. Иначе его есть было совершенно невозможно. Идеально белый, он по вкусу напоминал вату. Сковородки тут были особенные: «антипригарные» — покрытые изнутри каким-то черным составом. Оказалось, что воду пить из-под крана нельзя. Её следовало пропускать через «фильтр» — высокий неудобный кувшин. Но им почти не пользовались — долго ждать пока нацедится — капля за каплей, поэтому предпочитали воду из больших прозрачных бутылок. Вот, да, такая дичь: покупать обыкновенную воду в магазине, чтобы налить в чайник. С ума сойти. Невиданная штуковина: машинка для мытья посуды, а посудой пользовались только за ужином. В остальное время питались буквально на бегу — из бесчисленных пластиковых или картонных упаковок, разогревая содержимое в микроволновке прямо в них. Алекс поразилась огромному количеству мусора, что накапливался за день. Два, а то и три ведра. Ужас: упаковки, пластиковые бутылки, газеты, куча ярких листочков с рекламой. Просто невероятное количество. В «той» жизни столько набралось бы в лучшем случае за неделю. И то трудами всех обитательниц комнаты в общаге, если бы у них вдруг появились деньги, чтобы платить за все эти бесконечные упаковки-упаковки-упаковки. Нет, это не мир, а просто какое-то царство взбесившейся упаковочной машины, которая запечатывает и заворачивает в пластик и изредка в бумагу всё, что попадается в её щупальца. Слава богу, ко всем монстрам прогресса, обитавшим в доме — от микроволновки до кондиционера нашлись инструкции. Алекс тщательно изучила их в первый же вечер — не хотелось что-то сломать, да и очень уж интересно было посмотреть, как это всё работает, раз уж мозг такое навыдумывал. Насмотрелась. И сделала вывод, что с мыслями о том, что в красочных, абсолютно реальных видениях виновата шизофрения, надо потихоньку расставаться. Приятно, конечно, считать себя гением, способным выдумать суперудобную стиральную машинку, интересные книги и даже красавицу-тётушку, но давайте будем скромнее, а то такими путями мы скоро додумаемся до того, чтобы вообразить себя Богом! Она часто вспоминала свой любимый фильм про девочку из будущего — Алису Селезнёву. О машинах времени говорилось и в радиоспектаклях, и в одной из книг, прочитанных в детстве. Что, если хоть кто-то из писателей-фантастов действительно столкнулся с чем-то неведомым и написал правду? Она сейчас в будущем? Ведь в её мире не существовало всего того разнообразия красочных, но не очень-то и нужных вещей, которыми был напичкан этот. Так себе будущее, если честно. Если у людей будущего есть деньги, чтобы на каждом углу строить магазины и заворачивать каждую печенюшку в отдельный пакетик, то они могли бы и гораздо правильнее распорядиться своими возможностями. Лучше бы понастроили просторных залов с огромными зеркалами и душевыми! И пустили хоть один автобус в центр городка, а то общественного транспорта тут не было. Видимо, предполагалось, что у каждого есть личная машина. Автомобилей тут и впрямь было великое множество. У тётушки — кокетливый розовый двухместный жук, а у дядюшки — мощный зелёный слон. Будущее? Но, позвольте, а как же даты? Точные даты в новостях по телевизору, в газетах, на устах новоприобретенных родственников? В эти цифры невозможно было поверить. Как и в то, что её закинуло в другую страну, в которой всё казалось знакомым и родным и, одновременно, чужим и далёким. Похоже, это не будущее, а какая-то игра неизвестных сил. Что, если завтра или вот уже через час придется вернуться в тот серый голодный мир, оставшийся неизвестно где? Возвратиться вновь в то состояние души и тела, в котором её хвалили только на уроках химии и геометрии? «Но тогда, пусть я очнусь в интернате при каком-нибудь химико-математическом лицее, если такие вообще существуют, раз уж для этих наук я куда более пригодна, чем для классики». «Пожалуйста, ну пожалуйста, пусть я забуду навсегда, что такое балет, и никогда-никогда, даже мельком не соприкоснусь с этой отравой». «Помнишь, как я обещала Тебе, что поверю в Тебя, если смогу поступить в училище? И я верила! Я так была благодарна Тебе! А оказалось, что Ты обманул меня. Тебе ли не знать, что балерина без данных всё равно, что влюблённая в небо птица без крыльев?» Если уж совсем честно, то поверить и тем более возлюбить Бога немного не добравшейся до комсомола, воспитанной в атеистическом духе детдома и интерната Алекс так и не удалось. Как можно любить того, кто настолько несправедлив? А на что еще это похоже: влюбить в балет, но не снабдить данными, без которых никогда не осуществить заветную мечту, потом забросить чёрт знает куда и дразнить, будоражить воображение чуть ли не идеальной растяжкой, выворотностью и гибкостью? Нет никаких богов. Сказки всё это. Есть наука и ещё неизученные законы мироздания. Это больше похоже на правду, чем существование сверхмогущественного своенравного существа, которое развлекается тобой, как кошка мышкой. Что он ещё придумает, этот неведомый жестокий Бог? Вернёт Алекс в училище, в мужицкое корявое, с огромным трудом повинующееся законам классики тело? И будет подло хихикать над несчастной: «Терпение и труд всё перетрут!». Да как бы не так! Это Алекс теперь знает точно. Не хочет она больше перетирать. Невозможно из кривого перекрученного можжевельника вырастить стройную берёзку. Опять преподаватели будут восклицать, поражаясь: «Кто только принял этот «дуб» в училище? Куда смотрела приёмная комиссия?» Сами же и приняли, а потом еще долго обсуждали, не таясь: «У этой хоть мать — балерина… В этом году набор очень слабый — кривоногие и глухие… На безрыбье и рак рыба… Ничего-ничего, растянется, нарастит подъём, разработается… Ну, не всем же быть солистками. Для глухого кордебалета вполне сойдёт… Чувство ритма и музыкальная память вполне себе… Ну, в крайнем случае, если уж совсем не потянет, перейдет на народное — там особая растяжка и выворотность ни к чему, а прыжок у нее неплох, лёгонькая. Будет себе плясать в последней линии, потом пойдёт педагогом в школу искусств или хореографом в дом культуры». Когда окончательно стало ясно, что даже самой завалящей сильфидой ей не бывать, декан «народников» начала отбиваться руками и ногами: «Не хочу я возиться с балластом. В какую такую постановку я смогу засунуть этот шкаф?» Да и сама Алекс не видела себя в верёвочках-ковырялочках, дробушках-топотушках. Из всего разноцветья народных танцев ей были близки лишь нежные лирические полутона хороводов. Молодецкая удаль и бесконечные оттанцовки всевозможных ухаживаний и заигрываний вызывали у неё отторжение. Сложно представить себе неземную виллису, из-за которой два разряженных, как петухи, кавалера вступают в жаркую схватку-перепляс, а сама она весьма фривольно кокетничает то с одним, то с другим. Не её это, не её. Увольте. Она долго готовила страстную речь, даже собралась с духом и пришла в кабинет директора училища, но так ничего путного и не смогла высказать. Плакала и умоляла «не надо», повторяла «я буду очень-очень стараться», и наконец заявила, что вообще бросит училище. Что повлияло: страстные ли мольбы Алекс, мнение «народницы» или стремительно редевшая группа, где к тому моменту не осталось и половины набора, но Алекс продолжила обучение на классике. С момента пробуждения в новом теле прошло несколько дней, за которые пока не случилось ничего страшного или просто неприятного, если не считать почищенных гадким снадобьем зубов. Она не поняла, что это такое: полупрозрачное, голубое, резко пахнущее мятой. Набрала на щетку, мужественно вытерпела адский вкус, а потом выяснилось, что это итальянский гель для бритья! Эстер и Дэвид посмеялись и купили ей похожую на вид, но приятную на вкус зубную пасту. Искрящаяся энтузиазмом тётушка баловала Алекс так, словно задалась целью опустошить все окрестные магазины. Дядюшка занимался тем же. Эстер тут же записала её на приём к косметологу, лишь только племянница спросила, нет ли какой-нибудь мази или крема, чтобы намазать прыщики. — Ну, наконец-то! Я же тебе давно предлагала! Тётушка была в полном восторге от решения Алекс «худеть грамотно». — Это тяжёлый труд! Я горжусь тобой! Она каждый день покупала для Алекс специальную пищу в отделе диетпитания и магнитики с «мотиваторами» на холодильник. Еда была довольно вкусной, а магнитики забавными. Хотя Алекс ни в каких мотиваторах не нуждалась, она не могла не улыбнуться, завидев уморительного бегемотика на беговой дорожке, бегущего за подвешенным на удочке кусочком торта. Заметив, что Алекс так и не приобрела новые заколочки, Эстер тут же подарила очаровательный набор — всех цветов радуги! Стоило племяннице заикнуться о том, что она решила заняться гимнастикой, как тётушка тут же завалила её кассетами с видеоуроками, каталогами спортивной одежды и всяческими забавными прибамбасами: от супер-пупер специального коврика, до пояса для похудения и бутылочки для воды. Завалила и тут же принялась азартно советовать то одно, то другое, а после, к неудовольствию Алекс, накупила целую кучу явно лишних вещей. Впрочем, гимнастические купальники и лосины, сделанные из очень приятного бархатистого трикотажа оказались замечательным подарком. В таких чудесных одеяниях грех было не заниматься! Балетки? Да, пожалуйста. Всех форм и цветов, от любых фирм. Зеркало на стену? Так вон же есть пустая комната рядом — вперёд! На следующий день Эстер пригласила рабочих, и к вечеру у Алекс уже был свой, хоть и небольшой зал со станком и зеркалом. Назвать это иначе, чем волшебством и магией было нельзя. «Сбыча мечт!» — так шутили в училище. Эстер и сама каждое утро посещала занятия по какой-то очень модной гимнастике «калланетика», массажиста и бассейн. Предложила подобрать вместе со специалистом программу и для Алекс, но та сказала, что пока начнет сама, потому что сильно стесняется. Ну, сама, так сама. — Я уважаю твоё право принимать решения! Тётушка тут же купила очаровательный розовый, со стразиками электронный будильник, произносивший нежным кукольным голоском: «Через пятнадцать минут у тебя занятия. Пора одеваться». «Через три минуты у тебя занятия. Соберись. Улыбнись. Пора!». А потом каждые десять минут голос радостно восклицал: «Так держать!» или «Я горжусь тобой!», «Ты — самая лучшая!». Алекс это поначалу смешило, но потом стало отвлекать от погружения в то особое, почти медитативное состояние, которое испытывает каждый человек, увлеченный делом, и она отключила забавную безделицу. Дядюшка Дэвид — толстенький мужичок лет сорока с лысинкой, рыжей бородкой, белоснежной кожей и мириадами веснушек был вовсе не против, чтобы его именовали «дядей». Вернувшись из командировки, он весьма обрадовался, обнаружив дома мир, лад и склад, и минут двадцать восклицал: — Ну, я же говорил! Шерил, то есть Алекс, нужно было просто привыкнуть! Она умничка, правда, Эстер? И потащил своих «дорогих девочек» на праздник, посвященный «Дню города». Алекс сначала в упоении долго кружилась на каруселях — перепробовала все! — а потом напилась разноцветных напитков, которые раньше видела только в рекламе по телевизору, так что у неё в носу беспрестанно булькали колючие пузырьковые смешинки. Вечером они с Дэвидом сидели на кухне и смотрели, как еще более обворожительная в студийном гриме Эстер вовсе не визгливым, а очень красивым глубоким грудным голосом ведет вечерние новости на местном канале и по мановению её руки на экране появляются кадры, заснятые съёмочной группой на празднике. И что же на этих кадрах? А на них Дэвид и сама от себя не ожидавшая Алекс повторяют за забавными дедульками танец, который называется «Моррис». Седовласые дедушки одеты в короткие штанишки на помочах, белые с оранжевым рубахи и гольфы. Под коленками привязаны бубенчики. Старички важно взмахивают палками, потом стучат ими о плиты небольшой площади, а затем изображают что-то вроде фехтования. Дэвид тут же азартно присоединился к танцорам, а потом втянул и стеснявшуюся поначалу племянницу. Оказалось увлекательно! Старички охотно показывали движения и два деда, подбоченившись, шуточно соперничали между собой за право встать в пару с «прекрасной дамой». Кое-кто из молодежи — зрителей, привлечённый и впрямь очаровательной улыбкой миленькой белобрысой толстушки, в которой с трудом узнала нынешнюю себя Алекс, присоединился тоже, хотя, как ни странно, куда охотнее махали палками и увлеченно топали ногами пожилые почтенные леди и джентльмены. Получилось и впрямь здорово, хотя все быстро запыхались и вспотели. Наверное, те самые пузырьки в носу были виноваты, что Алекс в кои-то веки понравился народный! Правда, наутро она еле смогла сползти с постели — разболелись мышцы. Алекс было так хорошо в новой семье, где моментально исполнялись любые её желания, что всё чаще начинала колоть совесть: а как же там без неё в училище? Ведь пришлось переделывать все этюды для экзаменов по классическому и характерному танцам. И на место Алекс в выпускном спектакле теперь всё-таки поставили Лизу с четвертого курса. Жаль, что не доведётся станцевать в белоснежной воздушной «шопенке» — шопеновской пачке. На истории балета рассказывали, что это прекрасное одеяние было создано специально для легендарной Марии Тальоне — той самой, которая изобрела пуанты. Но нельзя же быть такой жадной, в самом-то деле.