Family things

      – Мы-то с вами прекрасно понимаем, какие там выродки, в этих интернатах, – госпожа Нестужева-Полынская с пренебрежительной ухмылкой откинулась на спинку стула в допросной, ожидая, что капитан «с породистым лицом и дворянской фамилией» уж точно поймёт её, как никто другой.       – Вы глубоко заблуждаетесь, – Данилов поглубже вдохнул, с трудом сдерживаясь. – Я, например, сам вырос в детдоме.       Глаза Раисы на секунду удивлённо округлились, но она быстро взяла себя в руки, спасибо аристократическим корням и благородному воспитанию:       – Ну и стоит ли тогда удивляться, что наша полиция так паршиво работает? Наберут всяких бродяг с гнилой наследственностью, – подозреваемая, больше всего в этом мире ценящая происхождение и родословную, будучи загнанной в угол, не отказывала себе в удовольствии уколоть побольней.       Это было уже слишком. Данилов резко подался вперёд, ударив по столешнице ладонью. Выпад его, однако, эффекта произвёл крайне мало. И сейчас Раиса спокойно смотрела в глаза капитану, лишь сменив ухмылку на брезгливую, как и подобает истинной аристократке при общении с простолюдином, который имел наглость при ней демонстрировать свою значимость.       – Стёпа, можно тебя на минутку? Стёпа!       Данилов не сразу понял, кто и чего от него хочет. Ему понадобилась секунда- другая, чтобы успокоиться, почувствовать чужие руки на своих плечах, и осознать, что Гранин буквально насильно выталкивает его в предбанник допросной.       – Нет, ну какая тварь!       – Стёпа…       – Паш, пусти!       – Стёпа, не надо. Да плюнь ты.       – Именно это и собираюсь сделать. От нас, безродных бродяг, всё равно не ждут соблюдения этикета. Уйди!       Гранин уже понял, что словесных доводов сейчас никто не услышит, поэтому прибегнул к грубой физической силе – резко притянул Данилова ближе, крепко прижимая к себе, и на всякий случай перехватил его правое запястье, фиксируя руку:       – Успокойся, Стёп. Я с тобой, – прошептал он, целуя своего вспыльчивого капитана в висок.       И сразу захотелось расслабиться в его руках, прислушаться к уверенным увещеваниям, прижаться лбом к родному плечу, и пропадай оно всё, и одновременно – приложить его затылком о стену и пойти продолжать начатый допрос, только уже с пристрастием.       – Вот иди сам и допрашивай, гуманист, – раздражённо бросил Данилов, выходя в коридор, не забыв при этом хлопнуть дверью.       День так и не задался, Данилов срывался на всех, на ком только мог: Амелиной досталось за медленно работающие реактивы, Майскому – за несмешной анекдот, местному участковому – за нерасторопную работу.       Отпустило только к вечеру, когда он, уставший и порядком подспустивший пар, вернулся в родную контору. Перспектива скорого окончания рабочего дня и возвращения домой несколько успокаивала. Но и тут не сложилось – Гранин нигде не находился. Обнаружился он только спустя двадцать минут поисков, в допросной.       Данилов устроился в кресле за зеркалом Гезелла, решив подождать окончания допроса наследника дворянского гнезда – Арсения Нестужева-Полынского, сына Раисы.       – Привет, – Оксана вошла, помахав папкой, и кокетливо присела на столешницу напротив него. – Своим любуешься?       – Я с Раисой работаю, Арсений не мой клиент, – Данилов устало потёр лоб.       – А я не про задержанного, – Амелина широко улыбнулась и протянула капитану папку, предупреждая его возмущения. – Всё-всё, молчу. Вот, результаты экспертизы тебе принесла. Не психуй, пожалуйста.       Степан швырнул папку на стол, как только за Оксаной закрылась дверь, и тяжело вздохнул. Вот и попробуй тут не психовать.       Домой ехали молча. Гранин попытался что-то рассказать, но поняв, что разговор не завязывается, сделал радио чуть громче, расслаблено подпевая какому-то новомодному хиту. На очередном светофоре, заметив на себе внимательный взгляд, он повернулся:       – Ты чего?       – Никогда не замечал, что у тебя действительно аристократический профиль, – хмыкнул Данилов. – Ты уверен, что у тебя дворян в роду не было?       Гранин рассмеялся, хлопнув ладонью по рулю:       – А тебя всё не отпускает? Я не знаю, мне никто ничего такого не говорил. Хочешь, у мамы родословную попрошу? Грамоты там ещё всякие заодно, медали, паспорт с прививками. Я не чипирован, если что.       Данилов хотел что-то возразить, но Павел, пользуясь очередной остановкой в пробке, наклонился к нему и быстро поцеловал, перебив всё желание спорить дальше.       – Стёпа, прекращай это. Я понимаю, что её слова тебя задели, но в наше время такие, как она – исключение. Никого не интересует твоё генеалогическое древо, поверь. Меня – так уж точно!       Степан пожал плечами и отвернулся к окну, наблюдая за вялым транспортным потоком на вечерних московских улицах.       В таком напряжённом молчании они добрались до дома, молча же поднялись на свой этаж. Это начинало раздражать, поэтому Гранин решил обратиться к быстрому и однозначно действенному способу отвлечь своего капитана от тяжёлых мыслей – начал нетерпеливо целовать его прямо на пороге, едва они успели закрыть дверь.       – Паш, да подожди ты, П… – Данилов пытался одновременно справиться со своей курткой и несдержанным напарником.       – А что такое? Не барское это дело? – Гранин задорно подмигнул и забрался ладонями ему под форменный свитер, тут же легко прикусив кожу на шее, и провёл языком по месту укуса.       Цель была достигнута. Данилов грубо прижал его к двери и выразил своё возмущение недовольным рычанием, буквально срывая с него куртку. Из её кармана что-то выпало, глухо звякнув. Наручники. Степан раздражённо пнул их носком ботинка, отправляя в угол прихожей.       – Зря-я, – протянул Павел, провожая их взглядом. – Могли бы пригодиться.       – Обойдёмся.       Они всё же добрались до спальни, пересчитав по пути все углы и дверные косяки, хоть перспектива остаться в гостиной в какой-то момент и показалась им обоим довольно заманчивой.       Каким-то образом, умудрившись рухнуть на кровать, а не мимо неё, Гранин замер, ласково перебирая кончиками пальцев волосы на затылке Данилова. В этом был весь Паша. Только что он был настойчив, несдержан, откровенно провоцировал, но вот уже страсть, кипящая ещё секунду назад, моментально улетучивалась, и он самолично и покорно передавал бразды правления в его, Стёпины, руки. Контраст был поразительным и всегда действовал одуряюще.       Данилов порывисто склонился к нему, торопливо справляясь с пряжкой ремня, целуя его плечи, грудь, но остановился, встретив доверчиво-открытый взгляд Пашиных тёмных – сейчас почти чёрных – затуманенных желанием глаз. Почему-то вспомнились слова того торговца гранатами, проходившего по прошлому делу, про «породистого мента» и Рай. Да, в этом Гранину не откажешь, его бы в семье Нестужевых-Полынских приняли с дорогой душой за один только разлёт бровей. А вот если гордым профилем не вышел или не относишься к роду, которому Иван Грозный пожаловал имение под Астраханью за участие в походе, то сочти за милость, что с тобой вообще соизволили разговаривать.       – Стёпа? – его внезапно нахмурившегося лба мягко коснулись Пашины пальцы, плавно спускаясь от виска к подбородку. – Ты снова о Раисе думаешь?       Ещё как думал. Он думал об этой проклятой снобке и всех ей подобных всё время, пока длится это чёртово дело. Но вспоминать о ней в постели с человеком, который…с которым…которого… – это уже, правда, перебор.       – Забудь, – Паша резко приподнялся на локте, прижимаясь к его лбу, и пришлось инстинктивно подхватить его под поясницу, удерживая, притягивая ближе. – Я с тобой.       И Степан забыл. И забылся сам в последующем жарком, властном поцелуе. Он опустил Пашу на подушки, наклонился ниже и надолго потерял способность думать о чём-то ещё, кроме этих широко распахнутых глаз, горячих рук, искусанных почти в кровь опухших губ, доверчивой покладистости и этого сводящего с ума охрипшего голоса.       – Паш-ш…– он шипел это сквозь стиснутые зубы, прижимаясь покрытым испариной лбом к его виску, и губы обжигало огнём, когда он, замирая на мгновение, касался Пашиной шеи.       – С тобой, – рука Гранина взъерошила взмокшие волосы на его затылке – фиксировала, не давала отстраниться, заставляя быть ещё ближе, хотя казалось, что ближе уже невозможно.       Вот так всегда. В каждую из таких ночей Степан видел в его глазах, чувствовал в его поцелуях, слышал в рваном дыхании то, для чего потом не мог подобрать слов. То, что будет ещё не один день гнездиться, устраиваться поудобней где-то в грудной клетке за рёбрами, и, как следствие, распирать душу чем-то не до конца понятым и неосмысленным. Потом, наконец с комфортом там устроится и затихнет, а затем всё повторится. Данилов никогда не пытался поговорить об этом, он был уверен, что слова для этого не нужны. Нужно просто склониться ближе, выбросить вон последнюю подушку, чудом оставшуюся тут, и стараться смотреть в его глаза так долго, пока это представляется возможным, надеясь, что сердце не совсем остановилось, а просто пропустило один удар, когда Паша сбивчиво шепчет его имя, уткнувшись ему в плечо. И это невысказанное, до конца непонятое, появляется и обретается среди этих поцелуев, переплетения пальцев, обрывков фраз, невыносимого жара во время и шёлково-холодящей нежности после. И то, что к утру будет шевелиться пушистым комком где-то на уровне сердца, сейчас заполняет собой всё пространство спальни. В эти моменты оно осязаемо, о нём можно и не говорить вслух.       – Стёп, слушай, – за неимением подушки, последняя из которых нашла своё пристанище где-то в районе шкафа, Паша удобно устроился на его плече. – Давай возьмём отгулы и махнём куда-нибудь?       – Куда?       Разговаривать не хотелось, думать – тем более. Степану вообще казалось, что он успел задремать.       – На Байкал.       – Для Байкала отпуск нужен, а не отгулы, – Данилов усмехнулся, не открывая глаз, и погладил его по плечу.       – Или на Алтай, на Чулышман!       – «Пили водку, запивали Чулышманом», – вспомнил старый анекдот Степан. – Не тянет меня пока ничего Чулышманом запивать.       – По Чуйскому тракту с ветерком! – не унимался воодушевлённый Гранин. И откуда у него только силы?       – Оставь Алтай в покое.       – В Крым?       – Зимой?       – Верно-о, – разочаровано протянул Павел, вздыхая. – Ну не в Добинск же нам ехать.       – Я вообще собирался машину на сервис загнать на выходные, так что особо не планируй.       – Ничего, я что-нибудь придумаю. Может…       – Может, поспим? – Данилов наконец открыл глаза и повернул к нему голову.       Паша, не замечая его взгляда, мечтательно смотрел в потолок, перебирая в голове подходящие варианты потенциального путешествия. Уставший, взъерошенный, с раскрасневшимися щеками и чуть неровным дыханием. Ещё немного, и спать могло перехотеться окончательно.       – Ладно, утром обсудим, – Гранин повернулся на бок, крепко обнял поперёк груди, прижимаясь теснее, и закрыл глаза.       – Утром, – Степан облегчённо вздохнул и поцеловал его в макушку, натянув повыше одеяло.

/ / /

      Рабочее утро капитана Котова началось не с кофе. Вернее, с кофе, конечно, но наслаждаться им пришлось под пристальным взглядом Гранина:       – Костя, одолжи машину дня на четыре.       – Нет, Гранин, машину я тебе не дам. В прошлый раз ты её вернул всю в шерсти и с поцарапанной обивкой.       – Я же уже извинился. Послушай, у Стёпы есть кот, и на время отпуска он отвёз его к сестре на дачу. Он немолодой уже, и чем быстрее мы бы его забрали, тем лучше. Не бросать же его там, в этой глуши.       – Кого? Степана?       – Да кота же! – Гранин уже начинал понимать, что здесь счастья можно не пытать. – О, тогда, может, я одолжу машину Лис….       – Нет, товарищ майор машину тебе тем более не даст.       – Злые вы.       – Зато справедливые, – нравоучительно изрёк Котов в спину сорвавшемуся с места капитану.       Майор Лисицын спокойно и сосредоточено занимался своими прямыми обязанностями – собирал улики в гинекологическом кабинете частной клиники подозреваемого, когда его отвлёк стук в дверь.       – Вы по записи? – он деланно хмуро посмотрел на улыбающегося Гранина.       – А я с острой болью.       – Ну, если только с болью, – Костя отодвинул экспертный чемоданчик, позволяя пройти. – Постановление от Рогозиной привёз?       – Вот, держи, – он чуть замялся. – Кость, слушай, одолжи машину ненадолго.       – Пашка, я бы с удовольствием, но на выходные самим нужна. Извини.       – Да ладно, без претензий. У тебя тут всё? Я поехал?       – Подожди, – Лисицын отложил папку и задумчиво нахмурился. – Хочешь, я Шустову позвоню?       – Сам спрошу, спасибо.       С Шустовым они встретились на обеде.       – Игорь, машину не одолжишь на пару дней?       – А двух машин на двоих вам уже мало? – Шустов удивлённо приподнял бровь.       – Стёпина в ремонте, – развёл руками Гранин.       – Твоя тоже? В автосервисе были скидки в честь Дня семьи? – не смог удержаться от шпильки Игорь.       Павел недовольно наморщил нос:       – У меня Фокус Седан, а нам нужен джип.       – А вы на мелочи не размениваетесь, – присвистнул Шустов. – Свою не дам, мне тёщу в аэропорт везти, но, кажется, я знаю, чем тебе помочь. Пойдём-ка.

/ / /

      В последнее время капитан Данилов очень редко засыпал в одиночестве, но порой такое случалось. Эта ночь была как раз из таких. Напряжённая неделя была позади, дело закрыто, отчёты написаны, а долгожданные заслуженные отгулы манили своей близостью. Он сам вернулся домой ближе к полуночи, и дожидаться Гранина не было уже ни физических, ни моральных сил. Поэтому он заснул сразу же, как только добрался до подушки. Однако проспал недолго, так как кто-то ледяными руками обнял его со спины и уткнулся холодным носом ему в затылок.       – Который час? – сквозь сон спросил Степан.       – Почти три. Спи.       – Замёрз?       – Не сильно, – Паша прижался губами к его шее.       – Ещё и пил, – проворчал Данилов, стараясь согреть его руки в своих.       – Грелся.       Но ответ, по вине заснувшего собеседника, уже не был услышан.       Проснулся Данилов очень рано – только рассвело – от того, что ему стало невыносимо жарко. Сперва показалось, что в квартире с аномальной силой заработало отопление, но потом стало ясно, что служба ЖКХ тут ни при чём. Жарко ему стало от того, что его крепко обнимал непривычно горячий Паша. Степан провёл ладонью по его предплечью и резко сел на кровати.       – Паша, проснись.       Ответом ему стало лишь усилившееся сопение.       – Паш, подъём, – он потряс его за плечо. – Капитан Гранин, это приказ!       Кодовая фраза сработала. Павел медленно приоткрыл один глаз и недовольно пробурчал:       – Чего кричишь-то с утра пораньше? У нас выходные, дай поспать.       – Ты как чувствуешь себя? – Данилов потрогал его лоб, коснулся щеки. – Сильно замёрз вчера?       Павел тяжело, но всё же просыпался, пока ещё слабо понимая, чего от него хотят:       – Вчера на задержании даже побегать пришлось, так что, я бы не сказал, что замёрз.       – Ты скажешь, можно подумать, – раздражённо фыркнул Степан. – Так что? Доложи обстановку.       Гранин прислушался к своим ощущениям:       – Голова раскалывается. И тошнит ещё.       – А ну-ка садись. Тошнит его, – Данилов выбрался из постели и направился в ванную, по пути натягивая футболку. – Подожди, сейчас я.       Он вернулся с градусником, торжественно вручая его непутёвому напарнику:       – Действуй.       Сам же принялся складывать подушки у спинки кровати, помогая Гранину устроиться поудобней. Едва он сел рядом, Паша тут же привалился к его плечу и, кажется, сразу же снова уснул. Но разбудить его всё же пришлось:       – Тридцать восемь и четыре!       – Ого, – равнодушно откликнулся Павел, шмыгнув носом, и вновь закрыл глаза. – Таки простыл, наверное.       – Да ладно, Шерлок! – плохо скрыл своё возмущение Данилов.       Но сразу же умерил пыл, почувствовав, как Паша вздрагивает от озноба:       – Может, Антоновой позвонить?       – А если я завтра бритвой порежусь, ты меня Селиванову сдашь? – недовольно поморщился Гранин.       – Ладно, ты прав. Пойду чайник поставлю.       Вернувшись, Данилов нашёл своего пациента закутанного в одеяло по самый нос, но, кажется, ещё бодрствующего.       – Как тебя угораздило-то?       Гранин неопределённо пожал плечами и завалился на бок, укладывая голову ему на колени. Степан поставил чашку с фармацитроном на тумбочку и погладил его по волосам:       – Ты горячий такой.       – М-м, это комплимент? – Паша соблазнительно потянулся, но на этом силы его покинули, и он уткнулся носом в живот Данилова.       – Нет, сейчас это скорее направление к Антоновой, – тяжело вздохнул Степан, машинально зачёсывая набок его не по дням отрастающую чёлку.       – Я умираю, потому что неправильно жил? – Гранин изобразил страдальческую гримасу и потёрся щекой о тыльную сторону его руки.       – Нет, ты температуришь, потому что головой не пользуешься.       – А я подумал, что если это конец, то надо успеть сказать: я люблю тебя, Данилов.       – Отлично, теперь ты ещё и бредишь. Я звоню Вале.       Паша довольно улыбнулся и закрыл глаза.       – Лекарство выпей и спи. Температуру собьём, дальше видно будет.       – Позже, – Гранин, собрав в кулак последние силы, утянул его к себе в постель, подполз ближе и устроился головой на плече.       Данилов крепче обнял его, просовывая ладонь ему под футболку, чтобы чувствовать температуру. Кажется, через несколько минут он тоже задремал, но идиллию лазарета нарушил настойчивый звонок в дверь.       – Кого ещё в такую рань принесло? Просыпайся давай, – Степан довольно грубо потряс Гранина за плечо, снова заставил сесть и всучил ему кружку с жаропонижающим: – Пойду открою, а ты – пей немедленно.       Ответом ему стал неуверенный кивок.       Данилов рывком открыл дверь, намереваясь высказать незваному гостю всё, что думает о столь ранних визитёрах, но осёкся, едва увидев нарушителя их спокойствия.       На пороге стояла Рита Власова:       – Привет, Данилов.       – Привет. Зайдёшь? – Степан от неожиданности растерял всё желание скандалить.       – Не, – Рита отрицательно покачала головой. – Я по пути на работу заскочила на секунду. На, держи вот.       Она помотала перед лицом удивлённого хозяина квартиры связкой ключей с пушистым брелоком.       – Это что? – Данилов машинально взял ключи, всё ещё ничего не соображая. – Родная контора начала премировать личными автомобилями?       – Тебя что, есть за что премировать? – рассмеялась Рита. – Ещё и автотранспортом. Нет, мне Селиванов сказал, что Гранин у Майского машину просил на выходные. Моя свободная, но Пашке я не дозвонилась, поэтому и приехала. Так что вот, берите. Только аккуратней с ней там. Если что, ремонт и мойка – за ваш счёт.       – Да, конечно, – Данилов оторопело кивнул. – Стой. Какая ещё машина? Зачем?       – Вам виднее, откуда мне-то знать? – удивилась Власова. – Он просил на четыре дня, так что катайтесь.       – А зачем же ты мне ключи отдаёшь, если он просил? – Степан уже немного пришёл в себя и начал лихорадочно отрабатывать легенду.       – Потому что трубку он не берёт, а добираться с его конца города на работу я не буду. Логично оставить её тебе, правда?       – Почему логично?       Власова подняла брови и строго посмотрела на него, спорить и оправдываться сразу расхотелось.       – Ладно, спасибо. А ты как же?       Рита сменила строгий взгляд на сочувствующий:       – Стёпа, от тебя до работы две станции. А там я как раз на смену заступаю, на служебной поезжу. Ты не проснулся ещё, что ли?       – Не проснулся, точно, – Данилов смущённо потёр лоб, совершенно запутавшись, как вести себя дальше в данной ситуации.       Выручил хозяина – не зря кормил, значит – не в меру любопытный питомец, вовремя решивший поинтересоваться, кто это беспокоит его владельца в столь ранний час.       – Феликс, иди отсюда, – Степан ногой отодвинул кота от двери. – Рано тебя ещё кормить.       – Феликс? – улыбнулась Рита и присела почесать хвостатого за ухом. – В честь Дзержинского? Хороший такой. Хочешь, заберу его на эти дни, если оставить некому?        – Да нет, куда ещё больше тебя обременять? Данилов тоже заулыбался, напряжение сошло на нет. – Но твоё предложение я запомню. А за машину спасибо большое, Рит, выручила, правда.       – Да не за что, Данилов, делов-то. – Власова поднялась и отряхнула форменные брюки от кошачьей шерсти. – Хороших выходных.       Он молча помахал рукой вслед заходящей в лифт Рите, и ещё какое-то время стоял на пороге, сжимая в руке пушистого брелочного зверя, пытаясь осмыслить происходящее. Зачем им машина? Почему именно Рита отдала свою? Почему она приехала сразу к нему, не дозвонившись до Гранина? Она знает? Если да, то что именно?       В такой же прострации он вернулся в спальню. Чашка с лекарством была пуста, а сам безалаберный пациент мирно спал, соорудив себе из одеяла подобие кокона.       Данилов медленно и очень осторожно, как необезвреженный боеприпас, положил ключи на тумбочку у кровати, и лёг за Пашиной спиной, не отрывая взгляд от брелока. Они так и не выбрали, куда поехать на длинных выходных, но Паша серьёзно озаботился поисками машины. Спросил у Майского, тот, в свою очередь – у Селиванова, а в итоге, узнав об этом, приехала Рита. Как это вообще понимать?       Осознание накатывало постепенно, само по себе.       Они редко говорили о семье – Данилов, по понятным причинам, не любил касаться этой темы – но Паша всегда сравнивал с ней ФЭС. Степану сравнить было не с чем, но он понимал, о чём говорит Гранин и на автомате соглашался. Он привык жить один, в самом начале самостоятельной жизни после детдома в этом даже была своя прелесть. Позже он честно пытался разбавить тишину пустой квартиры женской заботой, правда, хватало ненадолго. А потом появился Гранин. И проще не стало, стало сложнее. Как можно смириться и принять то, что твой напарник и коллега для тебя намного больше, чем сослуживец? Но со временем пришлось и смириться, и принять. Напарник и коллега оказался очень целеустремлённым и убедительным в своих доводах. Степан до сих пор ещё не до конца проанализировал, как так вышло, но в последнее время всё реже и реже возвращался к подобному анализу, поскольку, хоть и иррационально, но чувствовал, что это недолгое время, которое они с Пашей провели вместе, впервые принесло не просто логическое понимание, а внутреннее ощущение некой семейственности. Пускай даже эта самая семейственность иногда приходила за полночь, в бронежилете, перепачканная по уши, в порванной форме и засыпала едва ли не сразу, переступив порог. Но всё с лихвой компенсировалось, когда Паша в домашней футболке, лёжа рядом, читал очередную книгу, ворчал утром на Феликса, насыпая ему корм, звонил из магазина, в очередной раз забыв список, машинально хватал его ключи, выходя из дома, и совершенно не видел ничего странного в том, чтобы говорить «домой», имея в виду квартиру Степана. И ощущение это не проходило, лишь усиливалось с каждым днём. Данилов успел к нему привыкнуть и даже начинал скучать в долгих командировках.       Он осторожно, чтобы не разбудить, обнял Пашу, рвано выдыхая ему в плечо, надеясь, что биение зашедшегося от эмоций сердца его не потревожит. Гранин что-то пробормотал сквозь свой горячечный сон и прижал его руку своей ладонью.       Конечно, поездка теперь отменялась. После работы нужно будет встретить Риту, поблагодарить ещё раз и вернуть машину. Но всё произошедшее внезапно оказалось лучше любых озёр и трактов.       Степан прижался губами к чуть влажной от испарины шее Гранина, всё ещё стараясь выровнять сбившееся дыхание. Кажется, только сегодня он осознал всё в полной мере, и оказался не вполне готов к таким откровениям.       Сейчас, засыпая под мерный стук Пашиного сердца под своей ладонью, продолжая – даже проваливаясь в дремоту – видеть перед глазами ключи Власовой на тумбочке, Данилов впервые в жизни почувствовал – именно почувствовал, а не просто понял – что хоть его род и не восходит к древним князьям, но у него есть самая настоящая и самая замечательная на свете семья. И именно это, а не родовую честь, стоит защищать, и только этим, а не количеством знатных предков, стоит гордиться и дорожить.