Сон чудесный снится миру, Бледных улиц не узнать, Лишь влюбленному вампиру Снова будет не до сна, а… Он идет походкой лунной, В дальний сад, где ночь без дна, Где за оградою чугунной Бродит девушка одна.
Это случилось четырнадцатого февраля. В заснеженном городе, где правила свой бал озорница ночь. Вампир шел по пустынным улицам города, любуясь окружающей обстановкой, морозными узорами на окнах и улыбаясь чародейке луне. Казалось, что объявился он здесь случайно, и путь его не имеет конечной точки, но это только на первый взгляд. Он знал, куда идет и кого он сегодня очень хочет увидеть. У Джонатана за плечами тысячелетняя история, многие войны он видел своими глазами, в иных даже участвовал. Жизнь скучна, если плесневеть в каком-либо забытом богом месте. За свою историю он выучил не один язык и мог бы признаться в любви как минимум на десяти, на стольких же — без акцента общаться без проблем с носителем. Но кому нужен старый облезлый вампир? Может, когда-нибудь понадобится тому, кто его сейчас ожидает, и все же рано думать об этом. О чувстве, что бьётся в груди вампира вместо сердца, тоже не стоит говорить жаркому как лето фениксу. Даже если тот и сам знает и видит. Но нельзя признаваться до самого конца. Джонатан знает о чувствах Октавиана к умершему давно человеку и о том, что эти существа помнят о своей первой любви всю оставшуюся жизнь. Вампир идет в парк, где у одной из скамеек они и встретились взглядом ещё летом. Теперь это их традиция: встречаться на этом месте и идти, куда глядят глаза. Вампир часто зовёт феникса глупым мальчиком, а Виан делает вид, что обращаются не к нему. — Ты опять расстегнут, простудишься. — Джо и сейчас сложно привыкнуть, что его любовник не болеет в силу того, кем он является. Он поправляет пальто на фениксе и смотрит в глаза, отчаянно пытаясь проникнуть за их грань, заглянуть в душу и увидеть там себя, но сейчас он видит там только спокойствие. Вампир убирает длинные, намокшие от упавшего на них снега пряди волос и целует в губы. …Джонатан в своем репертуаре, как всегда заботлив и нежен, с ним спокойно и уютно. Не сказать, что чувств к нему совсем нет, но и это не то, чего ожидает от него вампир. Может, когда-нибудь… Он сжимает в ладони чужую руку, такую же холодную, как и всегда, отвечает на поцелуй и шепчет в губы: — Хочу сегодня увидеть твой дом, покажешь? Столько чувств в этих глазах цвета стали, не передать словами. Порою он забывает позвонить вампиру. Забывает, что о нем волнуются, утопая в городских сюжетах с примесью пыли и копоти. Порою Октавиан срывается с места и исчезает из виду на два-три дня. Необходимая свобода. Возможно, что мнимая. Ведь это не любовь совсем. И говорить сотни раз: «Я тебя не люблю». И видеть боль и смирение во взгляде напротив. Руку перехватывают. Пальцы переплетаются, Виану кажется, будто они похожи на двух подростков, пусть и выглядят оба за двадцать. У каждого в душе свой таймер. Их, наверное, остановился сейчас на отметке в пятнадцать-шестнадцать лет. Вообще феникс не любит подобное: хочется быть серьезным, крутым, как будто сошел со страниц остросюжетных детективов с примесью боевика, да только рядом с Джонатаном иногда тянет на подобную ересь. Такую, как, например, прилюдно обхватить со спины за талию. Или прикупить воздушные шарики. И даже не протестовать, когда самого на руках таскают, хотя любого другого давно бы уделал в щебень. Капля за каплей — и вот он, поток жизни, несется, бурный, преодолевая пороги и ямы. И вполне нормально быть важным другому. Тем более, когда и тебе он не просто знакомый с улицы. …Тепло, так тепло от этих слов и жестов, что иногда забываешь о пустоте, что видишь за гранью взгляда, забываешь, как тебя могут бросить на несколько дней, удрав куда-то и не позвонив, ни строчки не написав. Все это меркнет, стоит лишь встретиться, коснуться любимого существа и начать плавиться от чувств, рвущихся изнутри. — Сегодня я приглашаю тебя в гости, но за еду отвечаешь ты, — улыбаясь, говорит вампир. Ему пища не нужна, он питается совсем другим, не материальным — чувством боли. Джо готов разделить с фениксом многое, даже смерть, но хочется сейчас жить, именно сейчас как никогда до этого. Он влюблён, может, это и глупо, но кажется бесконечно правильным. Джонатан ведёт феникса любимыми улочками, неважно, что они не выходят напрямую к его дому, просто так правильно, так интереснее: попасть в сказку и раствориться в ней, как капли в море. …Виан пожимает плечами. Не так уж и сложно организовать стол для себя любимого. Вот с пищей для Джонатана сложнее, но у него есть свои пути насыщения. Да и сам феникс готов поделиться болью: порою ее бывает в избытке. Прошлое любит загонять в угол и разрывать грудную клетку своими узловатыми гнойными пальцами. Впрочем, с укоренением в его жизни этого белобрысого идеалиста переживать подобные выкидыши судьбы стало гораздо легче. А со временем они приходят все реже, раньше едва ли не каждые сутки топил чувства в алкоголе. В доме вампира прохладно, но не настолько, чтобы кутаться в одежды. Можно снять пальто, разуться, для чего-то взъерошить волосы хозяина дома: наверное, так смотрится комичнее. Необходимо поставить чайник. Есть не хочется, а вот влить в себя обжигающей жидкости в самый раз. Можно было бы сподвигнуть Джонатана на постельный режим с применением ролевой, но сейчас хочется какого-то… уюта, что ли. Без лишнего опошления. …Вампир приносит в гостиную пару бокалов и бутылку вина, разжигает камин. Выпить он может, но алкоголь не особо помогает забыться, сколько ни пей. Просто красиво, тепло и уютно. — Ну, как тебе мой дом? — вампир подсаживается к фениксу и внимательно смотрит на парня. Джонатан впервые пускает кого-то в это помещение, хочется узнать мнение постороннего существа. Особенно Виана. Он стал очень важным, он любим глупым сердцем, которое в волнении бьётся сейчас очень быстро. Хочется обнять, прижать к себе, но как-то не поднимается рука. Есть некая нерешительность, кажется со стороны, что феникс это не одобряет, хотя иногда сам обнимает прямо на глазах у множества людей. Джонатан всё-таки берёт за руку Октавиана и разглядывает линии на ладони, следит по ним кончиками пальцев. …Слова. Как капли: они бьют о камень, постепенно пробивая его толщу, они орудуют медленно, но умело, и Октавиан понимает, что вскоре те доберутся и до его сердца. Если вовремя не уйдет. Может, свалить сейчас? — Уютный, — отзывается, не зная, стоит ли еще чего добавить. Вообще с Джонатаном порой и не разберешь, когда ответ придется ему по душе, а когда вызовет бурю. Или, может, это Виан совсем не может его понять. — Мне здесь комфортно, — добавляет, задумчиво разглядывая чужие пальцы. Руки не отнимает. — Я буду изредка приходить к тебе, — завершает, даже не спрашивая, а утверждая. К лучшему оно или же нет — плевать. Сегодня какой-то там день календаря. Важный вроде бы. Но феникс далек от праздников, поэтому просто принимает эту дату как данность. И накрывает кисть Джонатана второй рукой. Просто потому что хочется. Не больше и не меньше. …Вампир всё же обнимает феникса за плечи и утыкается холодным носом в шею. Просто хочется покоя, тихого отдыха с этим существом, главное, чтобы это не наскучило самому Виану. А то потом его не увидишь ещё несколько дней, в течение которых может и не позвонить. — Это хорошо, — шепчет Джонатан. — С тобой так тепло. Вампира размаривает от тепла и уюта, от одного лишь присутствия этого создания. — В этом виноват ты, — поглаживая по груди Октавиана. Это не приставания, просто нежные касания. Вампир не придает значения датам, просто живёт, забывая о своих днях рождения, новых годах и прочих значимых для людей праздниках, которые просто смазываются для него в единое времяпрепровождение. Но все изменилось с появлением феникса. Есть время до звонка Октавиана, есть время встречи и есть время ожидания звонка. Довольно стабильно, но страшно, что Виан однажды исчезнет и не вернётся совсем, никогда. При этой мысли рука сама по себе сжимается на чужой рубашке. …Виан тянется за вином, чтобы разлить виноградную кровь. Больше, лишь бы ударило голову, чтобы та стала дурная. И никакой ответственности: скрыться, исчезнуть за гранью словесного бреда и дурацких поступков. Капля за каплей сочится жизнь. Любви не было и нет. Ее не купить за деньги, не разлить по чашкам, не поймать за шкирку. Виан не любит. Во всяком случае говорит это сам себе, пригубив вина, а после приникая к чужим губам. Кажется, навек запомнил привкус холода и ладана на губах — иллюзия, от которой не укрыться. Виан не будет волноваться за Джо. Не станет звонить, чтобы узнать. Но примчится, чтобы проверить, жив ли еще. Чтобы стало спокойнее. Это не любовь, уверяет он себя. Всего лишь привычка. Он допивает залпом и наливает еще. — Ты наркотик. А я здорово подсел на тебя, — шепчет феникс, понимая, насколько это пошло может звучать в подобном контексте. …Вампир разглядывает захмелевшего парня и снова с сожалением отмечает холодную пустоту в глазах. Что может быть хуже пьяной жалости? Джо съеживается от этого взгляда. Так плохо, так гадко. Всё это. Он в конце-то концов тоже имеет чувства, притом серьёзные! — Зачем я тебе?! Если он живет в тебе, как продолжение, как та пустота. Здесь, — стукнув в чужую грудь, — и здесь, — оттолкнув голову феникса ладонью в лоб. — Мне не нужна жалость, Октавиан, мне любовь нужна! — Джо вскакивает, влепив отрезвляющую пощечину фениксу, причем кажется, что трезвеет сам, а феникс так и остается пьян. Сбежать у вампира гордости не хватит: ту глушит любовь, бьющая в самое сердце, а нервы настаивают на их успокоении. Джо находит лучший выход: отходит к окну и нервно закуривает, приоткрыв створку, чтобы выгнать запах. Ему холодно и вновь одиноко, хочется закрыться, спрятаться, не существовать. …Не больно совсем. Ощутимо, но не больно. Только щелкает что-то в груди, проходится по нервам, оседая горечью на языке. Все как-то идет не так. Катится куда-то в беспросветное днище. И хочется языком провести по щеке, зубами отметить бледность. Залпом допивает вино. Резко поднимается, без сожаления роняет бокал, чтобы тот разбился о пол. Но он почему-то остается цел. Подходит к нервному вампирчику, выхватывает сигарету — фантом губ на фильтре, привкус ладана и холода. Иллюзорные очертания чужой души. — Гадость, — фыркает феникс, и окурок вспыхивает в его ладони, исчезает в пепел. — И ты тоже гадость. Горькая. Стой! — шипит, зажимая чужой рот ладонью, не давая вставить и слова. — Даже не думай мне отвечать. Даже не вздумай страдать, сволочь. …Джо почему-то дышит через рот, будто пробежал стометровку. В глазах боль, выкатившаяся одной-единственной каплей слезы и упавшая на руку феникса, впрочем, тут же испарившаяся. Вампир со странным спокойствием убирает чужую ладонь от своего лица. — Зачем ты пришел в мой дом, если я гадость? Хочешь найти ответ на вопрос, почему я существую, а он нет? Так он прост. Он был влюбленным человеком, влюбленным в тебя человеком. Ты умер, а ему-то зачем жить? …Хрень какая-то выходит. Мысли сумбурные, ненастоящие. Скомкать ткань на груди, поцеловать — словно испить чужую душу, вырвать из агонии груди. Не люблю. Гораздо проще сказать. Но почему так жжет в груди, почему душа рвется сюда, сметая нахер все преграды доводов и разума? Оба слепые, глухие и потерянные. Можно с закрытыми глазами повторить очертания тела, линии лица, отметить цвет пасмурных глаз и вспомнить голос. Указать на предпочтения. Заявить о привычках. Это не любовь. Лишь привязанность на грани излома. За которой уже не поймать себя. — Пойдем, — ощущая жар в надтреснутом от откровения сердце. Умер? Это еще доказать нужно! Лишь предположение, капля в потоке образов. Не любит. Поэтому не стискивает ладони до кровавых отметин от ногтей. — Пойдем, — уже тише, но горя желанием вдохнуть свежего воздуха. Мертвые не умеют дышать. …— Куда? — Джо нежно накрывает ладонью пострадавшую щеку, рука ледяная, должна немного унять боль. Кто-то говорил, что, если руки холодные, значит, сердце горячее. Чушь собачья. Сердце вампира давно не должно биться, но стучит из-за одного феникса, только он этого не знает и не узнает никогда. — Октавиан, от себя не уйдешь, как ты этого понять не можешь? Я не лекарство и не панацея от новой любви. Я хочу тебе помочь, но… не могу, — заканчивает речь Джонатан. Он отворачивается в надежде, что феникс останется, и в тоже время желает, чтобы тот ушел навсегда. Да, будет больно, но хотя бы не так обидно видеть в глазах пустоту. …Виан хлопает себя по лбу: да где-то уже явно это было! И слова, и мысли, и сюжет такой изъеденный, из раза в раз одно и то же! Что-то да меняется, но суть остается одна. — Просто пойдем, — и тянет за собой с упертостью барана, надеясь уже разорвать этот порочный круг. — Просто прекрати быть таким… прекрати жрать себя, в конце-то концов! Злость. Желание высказаться, вырвать сердце — оно такое глупое! — и вставить туда иное. Хотя бы и свое. — Я выбрал уже. А теперь дай понять, что этот выбор правильный. И все мои слова о тебе, таком раздражающем и глупом, просто тупой пиздеж. Рука тянет в сторону двери, не собираясь останавливаться. Сердце бьется, отсчитывая мгновения. Лишь бы действительно оправдал. …Вампир больше не упирается, и плевать, что в зимнюю сказку они выходят без верхней одежды. Белоснежные пейзажи выбивают дух. Город словно вымер, и только два безумных существа бредут в пустоте снежного мира. В этой тишине слышно, как мягко опускается снег, укрывая пуховой периной землю. Скоро феникс снова уедет и опять не позвонит, а вампир вновь будет ждать, капля за каплей теряя свое терпение, и, когда останется совсем чуть-чуть, раздастся звонок. Джонатан услышит знакомый голос и предложение о встречи, и опять согласится. Так было, так будет, и от этого никуда не деться. Так же, как и от пустоты в глазах любимого существа. Их снова приносит, как опавшие листья клена, ветром к родной скамейке, и вампир обнимает феникса со спины. Сейчас или никогда. В последний раз это место, эта лавочка, и хочется, наконец, услышать решение. Больше он не выдержит. …Он останавливается лишь на миг. Глупо жить прошлым и нескончаемо больно, нужно сделать рывок — прочь от гулких повторов с массой нерешенных проблем, прочь от пустоты в душе. Чужой и собственной. Мгновение — лишь разгон. Из чужих объятий, навстречу неизвестности — это ли не глупость? Необходимость. Страх заплутать навсегда в этом дне сурка. И не вырваться никогда. — Получай! — и первый снежок летит в лицо Джонатану, которого хочется вырвать из снежной мглы. Доказать, что горы умеют двигаться, реки — менять направление, а закаты — обращаться рассветами. Второй снежок летит следом за первым, и сердце на миг пропускает удар. Получится ли? Сумеет… или останется молча сгорать, вновь обращаясь пеплом? — Я вернулся к тебе, слышишь ли ты? Именно к тебе! Так имей совесть сделать хоть что-то! …Вампир ловит снежок чисто машинально, второй прилетает ему в грудь, оставляя отпечаток в виде сердца. Всё как-то символично, день святого Валентина, признание и сердце на груди и в груди. Джо отбрасывает все глупости и обиды, гори оно все синим пламенем! Он нужен одному самому важному в его жизни существу, а остальное неважно. Джо раскрывает объятья и бежит навстречу снежкам, скользит по замерзшей луже и, крепко впечатавшись в феникса, обняв, сносит его с ног в сугроб. Этот поцелуй он запомнит на всю оставшуюся жизнь. …Желание сильнее разума. Оно сносит барьеры, оно обличает сущее, обнажает душу — горячечную, мечущуюся, уже затравленную в сети безумия. Любовь ли это? Разум уверен, что нет. Сердце орет, что да. И, едва ноги обхватывают чужую поясницу, а поцелуй отзывается фейерверками перед глазами, едва пальцы сжимают ткань на чужой груди… именно тогда Виан понимает, что назад пути уже нет. И возвращаться туда не хочется. Хочется идти дальше, сбивая ноги, падая, но не останавливаясь ни на миг. Именно так. Именно сейчас. Капля за каплей — и жизнь кружит в водовороте, увлекает в историю, конца которой не видно. — Я должен осознать, — шепчет Виан, расстегивая пуговицы на чужой рубашке, — что жить без тебя не могу… а я уже не могу… веришь ли? …Вампир заглядывает в глаза Октавиану и наконец-то не замечает там привычной пустоты. Под ладонью горячечной птицей бьется чужое сердце, и Джо понимает, для кого оно бьется. — Верю, — шепчет он в самые губы, забывая обо всем на свете. Вампир встает вместе с фениксом и, придерживая за задницу, несет его прочь. — А чей дом ближе, твой или мой? — Какая разница, — шепчут в ответ, — хоть в самую бездну… Все на своих местах. Даже сердце. Вампир своё счастье приносит к себе домой. Суетится и улыбается, совсем позабыв об одиночестве в этом мире. — Остановись, — шепчут ему на ухо, поймав в объятья. — Просто посмотри, как красиво. Виан подводит ничего не понимающего вампира к окну и, крепко обняв сзади, целует своего парня в плечо. — Наш первый рассвет вместе. Новая точка отсчета для нас двоих. И правда: белая пустота окрашивается ярким заревом рассвета, заполняя этот мир красками нового дня.Кто они и что им надо? Пить да пить бы сладкий яд. До утра обнявшись крепко Так они и простоят.